довесть до восьми центнеров смело. Ну, забирайте,

пользуйтесь на здоровье!

Быка повели со двора. Степан Степаныч подошел к

Коростелеву и поздоровался.

— Хорошее дело делаете, — сказал Коростелев.

— Молоденькие, — сказал Степан Степаныч, —

опасаются взяться за быка... Куда это телку повезли?

— На станцию, — небрежно ответил Ксростелев и

пошел в контору, к Иконникову.

— Иннокентий Владимирович, — тем же нарочито

небрежным тоном сказал он, — надо будет документы

телки Аспазии перевести вот по этому адресу.

Иконников взял протянутую бумажку и прочитал.

— Что это? — спросил он.

— Адрес, по которому надо послать документы.

— Зачем?

— Мы им продали Аспазию.

Иконников недоумевающе поднял белые ресницы:

— Разве было распоряжение треста?

— Это мое распоряжение,— сказал Коростелев и

вышел. «Объясняться буду с Даниловым...»

Ему навстречу шел Бекишев, секретарь партбюро. По

глазам его Коростелев понял, что он уже знает об

Аспазии. «И Бекишеву доложили. Экое событие — из трехсот

телок продали одну». Закуривая папиросу, Коростелев

с вызовом остановился, поджидая Бекишева.

«Если он сделает мне замечание, я ему напомню, кто

здесь директор».

— Вы свободны? — спросил Бекишев.

— Нет, — ответил Коростелев,— не свободен. Еду на

вторую ферму с агрономом. А вас попрошу передать в

бухгалтерию этот акт.— Меньше всего ему сейчас

хотелось встречаться с Лукьянычем.

— Этот акт...— начал было Бекишев.

— Виноват,— сказал Коростелев.— Некогда, вы

передайте, главный бухгалтер разберется.— (Приближалась

Муза Саввишна, агроном, милая женщина, которая

знала только свое дело и ни во что не путалась.) — Муза

Саввишна, жду вас, поехали!

Во дворе, поодаль от конторы, кучкой стояли

работницы, разговаривали. Обернулись и смотрели на Коро-

стелева, пока он с Музой Саввишной шел к бричке.

Понятно — говорили об Аспазии.

Шестой месяц Коростелев руководил совхозом.

Сказать по правде, ему приходилось нелегко.

Направление работы ясно. Но настает день, и перед

директором множество разнообразных забот, больших и малых.

По новизне не сразу и разберешься, которая большая,

которая малая. Скажешь: «Ну, это мелочь!», а тебе в

ответ: «Нет, Дмитрий Корнеевич, не мелочь» — и

докажут, что не мелочь; получается, что мелочей-то вовсе

нет, все важное, и ты не знаешь, за что взяться сейчас,

а за что после обеда, куда послать подводы в первую

очередь, а с чем можно повременить.

Постепенно до Коростелева дошло, что в один день —

будь ты семи пядей во лбу — всего не переделаешь и

что нельзя разбрасываться, — получается не лучше для

хозяйства, а хуже. Из множества практических задач,

которые стоят перед тобой сегодня, надо выбирать

главную и на ее решение мобилизовать главные силы.

Но в то же время держать в поле зрения все хозяйство,

чтобы не проморгать эту главную сегодняшнюю

задачу.

Как же сделать, чтобы не проморгать? Коростелев

думал, думал и придумал, как.

В первую декаду каждого месяца он обходил Есе

участки первой фермы; во второй декаде обследовал

вторую ферму; в третьей декаде выезжал на третью. И

так каждый месяц. Он боялся, что на фермах скоро

разгадают эту нехитрую схему и будут специально

готовиться — каждая ферма к своему сроку,— чтобы он не

застал их врасплох. Но никто не догадывался, его ревизии

всегда казались неожиданными. Посмеиваясь, он хранил

свой маленький секрет.

Обходы давали Коростелеву полное представление о

том, что делается в совхозе. Он брал с собой то Музу

Саввишну, агронома, то Бекишева, то Лукьяныча. После

обхода собирал работников фермы и устраивал совеща-

иие. На совещаниях бывало то, что Бекишев называл

«довести до сознания людей», а Коростелев называл

«накрутить хвосты» и «дать жизни».

Теперь он иначе прочитывал ежедневные рапорты с

ферм. Читал и говорил: «А навоз-то вчера опять не

возили; я ж им велел!..» и посылал кого-нибудь

немедленно наладить вывозку навоза на поля.

Многому научился Коростелев за пять месяцев.

Первое время он со всеми людьми обращался так,

словно был командиром батальона, а кругом его

солдаты и младшие офицеры. Потом понял, что с разными

людьми надо обращаться по-разному, если хочешь,

чтобы каждый работал в полную меру своих способностей.

Одному достаточно сказать по-деловому: «действуй так-

то и так-то», и он действует. Другого позови к себе в

кабинет, усади, похвали за работу, спроси, как детки, —

он для тебя все сделает. Третий любит, чтобы ты зашел

к нему на .квартиру и откушал его хлеба-соли.

Четвертого надо передать Бекишеву, чтобы тот прочитал ему

небольшую лекцию о текущем моменте. Пятый —

попадаются еще такие — хороших слов не признает, ему

подавай обязательно, слова, которые не для детского

чтения; ты ему пяток таких слов, он тебе в ответ десяток —

удовлетворил душу, получил свою зарядку бодрости и

пошел работать так, что смотреть любо.

Самый трудный человек — Лукьяныч. В детстве

Коростелев считал его добрым стариком и не подозревал,

что у него такой тяжелый характер.

— Лукьяныч, — говорит Коростелев, — дайте тысячу

рублей.

— Куда вам? — спрашивает Лукьяныч.

— Тес подворачивается по случаю, нужно купить.

—• Будьте любезны, пусть они выпишут счет, оплатим

через банк.

— Они хотят только наличными.

— Мало ли чего они хотят! — го>ворит Лукьяныч. И хоть

кулаками стучи, хоть на колени стань — не даст ни

копейки.

— Лукьяныч, — говорит К'оростелев, — дайте пятьсот

рублей.

— Куда? — спрашивает Лукьяныч.

— Сшить попонки для телят. В профилакторий.

— У вас же там одеяла есть.

— Износились. Телятница считает — чем покупать

новые байковые, лучше стеганые сшить. Небольшие: вот,—

Коростел-ев подсаживается к столу Лукьяныча и руками

показывает, какой величины попонки.

— Так. Ну-с, и почему именно эта сумма? Из какого

расчета?

— Считайте. Десять попонок. Берем дешевый матери-j

ал — ситец.

— Берем ситец. — Лукьяныч прикидывает !на счетах.

— Теперь подкладку,

— Подкладку.

— И вату. И сшить.

Лукьяныч перебрасывает костяшки — получается,

действительно, пятьсот рублей.

— А матрасиков стеганых we будем делать телятам? — t

спрашивает он, глядя на счеты.

Корсстелев начинает закипать:

— Если понадобится, сделаем и матрасики.

— Сделать все можно. Только кто утвердит мне

расход? Нет такой статьи по смете.

— По другой статье проведем.

— А вот это — я вам уже сто раз говорил —

финансовой дисциплиной запрещено категорически.

— Когда вам нужно у кого-нибудь вытянуть для

себя...— говорит Коростелев недобрым голосом.

, — Прибавьте: и для наших служащих, — хладнокровно

вставляет Лукьяныч.

— ...тогда вы не думаете, по какой статье это проведут,

скажем, в 'колхозе Чкалова.

— Ас какой стати я буду за них думать? Это пусть

у них голова болит. Я отвечаю за себя. Вы, с вашей

неопытностью и с характером вашим, завтра, может быть, по

случаю цельную домну пожелаете купить, а мне райфо голову

оторвет.

— Вы мне руки связали, — говорит Ко-ростелев. — Я с

вами не могу работать!

— Дмитрий Корнеевич! Я — мать, вы — дитя. Я вас

обязан, где опасное место, взять за ручку и отвести. Вы

знаете, что такое совхозный бухгалтер?

— Если директор не имеет права приобрести паршивые

попоны для телят, — говорит Коростелев, все повышая

голос, — тогда ну вас к чорту, хозяйничайте сами!