этого.

— Я приехал к вам поговорить о вашей давнишней подруге Александре Катышевой...—

Напрасно подождав, как она воспримет его слова, продолжал: — В шестидесятом году

Катышева приехала в Алма-Ату учиться и жила у вас. Припоминаете?

— Конечно, конечно,— поспешно отозвалась Рогачева. А Федор Ефимович сразу спросил:

— Расскажите мне, как вы жили здесь? — И уточнил:— О вашей дружбе до Алма-Аты я

знаю достаточно. Рассказывайте все: как она приехала, как встретились, как проводили время, с

кем... Давайте не стесняться. Говорите со мной откровенно, если даже придется задеть какие-то

женские секреты. Ей-богу, я всем интересуюсь не из голого любопытетва, а по служебной

необходимости. Александра приехала учиться, насколько я понимаю?

— Да.

— Вот с этого и начните.

— Учиться она не стала. Как, впрочем, и я.

— Провалилась?

— Нет. Просто не захотела. Тогда я сразу устроила ее на швейную фабрику. Зарабатывала

она, правда, немного, но ей хватало.

— Но родители Катышевой говорили мне, что она учится на строителя. Обманули,

выходит? Вроде не похоже.

— Нет. Это Шура их обманывала...

Жизнь Александры Катышевой в большом городе сложилась не совсем так, как она

рассчитывала.

Началось все как нельзя лучше. Тамара помогла ей устроиться на работу. А дальше...

В знакомствах недостатка не было. Тамара ежедневно встречалась в ателье со множеством

мужчин. И, конечно, не из тех, что бегают в поисках дешевых импортных костюмов по

универмагам. Среди ее посетителей встречались и артисты, и преуспевающие инженеры, и

солидные специалисты с нестандартными фигурами. Красивая, общительная закройщица умела

вести непринужденный разговор и обратить на себя внимание. Не удивительно поэтому, что

некоторые клиенты после заказа и последующих примерок превращались в приятелей, которым

позволялось бывать в гостях.

Более опытная Тамара была разборчива в подобных отношениях, хотя и не отличалась

излишней строгостью. Александре, напротив, каждое новое знакомство казалось интереснее

предыдущего, а будущие манили еще большими надеждами. Скромный заработок ее не огорчал,

потому что оставался почти неприкосновенным, Редкий день в их маленькой комнатке не было

обильного угощения, вина, веселья. А выходные часто превращались в увлекательные

загородные поездки в горы, куда-нибудь на бережок шумной, сверкающей брызгами горной

речушки.

Как и прежде, Александра не считала себя чем-то обязанной мужчинам. Без всяких

опасений могла подшучивать, капризничать, даже говорить о подарках. И, к своему удивлению,

а потом испугу, однажды утром очнулась в постели с немолодым мужчиной, Он лежал рядом,

откинув с груди одеяло, и спокойно курил сигарету, время от времени стряхивая пепел в

тяжелую пепельницу на придвинутом к кровати стуле.

Она прикинулась спящей. Но так не могло продолжаться до бесконечности.

И тогда-то она была порабощена окончательно.

— Шура не отчаивалась долго,— говорила Рогачева.— Чего греха таить, я сама

успокаивала ее тогда и говорила, что с любой девушкой в конце концов случается одно и то же.

Так было и со мной. Так случилось с ней. Так будет и с другими. Да и кто на это теперь

обращает внимание!..

Они разговаривали с Федором Ефимовичем уже долго. Рогачева поняла, что от нее

требуют откровенности, говорила спокойно, а может, равнодушно, хотя и чувствовалось, что она

немножко смущена.

— А кто это был? — не удержался Федор Ефимович.

— Не помню,— ответила она, посмотрев на него.— Я говорю правду,— сочла нужным

добавить потом.

— И как она дальше?

— Кто? Шура?

— Она.

— Обыкновенно. Она ведь знала, что у него есть жена, дети... Он ей был не нужен. Она

ему —тоже.

— Странно,— не нашелся что сказать Федор Ефимович.

— Почему? В жизни чаще так и бывает,— сказала она с сожалением.

— Не знаю...

— Мы же говорим откровенно? — напомнила Рогачева, взглянув на него. Ему показалось,

что она нахмурилась.— Многие так начинают. Потом всем это надоедает. Потом начинают

понимать, что к чему. Женщины — раньше; мужчины — позднее. Могу сказать больше: Шура

даже не обиделась на этого человека. Я знаю, они потом сталкивались с ним случайно, и не раз.

Мне даже казалось: повторись та же ситуация, и Шура не стала бы противоречить. Только все

было бы спокойнее, без удивления...

— Значит, это ее нисколько не изменило?

— Как раз наоборот.— Рогачева даже усмехнулась, поражаясь, видимо, наивности

Репрынцева.— Она стала нравиться мужчинам больше.

— Даже!

— А вы что, не понимаете?.. Конечно. Перестала быть взбалмошной, как часто раньше.

Лишила мужчин снисходительного превосходства над собой. А красивой она была всегда...

— Так и меняла их, выходит?

— Ну, это грубо, по-моему.

— Как же иначе?

— Не знаю. Только когда так делают мужчины, это почему-то считается нормальным, и

никто не задумывается над оценками.

— Но встречались же ей и другие мужчины? Которые по-настоящему, как говорят, были ,

влюблены, что ли...

— Конечно,— улыбнулась Рогачева грустно.

— Ну и вот!..

— Что «вот»?

— Выходила бы замуж,— решил Федор Ефимович,

— Наверное, можно было бы и так... Но, видимо, ждала чего-то другого. Лучшего. А

пока... Помню одного,— вдруг, оживилась,— мне самой он очень нравился: Борис Муканов. В

Алма-Ату приехал по назначению после окончания Новосибирского электротехнического

института. Статный, красивый, серьезный. Часто приходил к нам. Но без подарков, иногда с

цветами и почти никогда — с вином. Случалось, сидел у нас и при компании. В таких случаях —

молчал. А Шура веселилась. Потом его перевели в Барнаул. Долго писал письма. И что больше

всего меня поражало, Шура всегда на них отвечала.

— Что тут удивительного? — спросил Федор Ефимович.

— Просто я не помню, чтобы она кому-то еще писала. По-моему, она и домой-то отсюда

ни разу весточки не послала. А про него говорила: когда захочу замуж, найду Бориса — и точка.

— Он что, так любил ее?

— Пожалуй. Когда Шура от меня уехала, он писал мне, спрашивал, где она.

— И вы ответили?

— Конечно. Только пришлось сообщить, что и сама не знаю. Слышала, что где-то не то в

Целинограде, не то в Караганде.

— Все-таки знали где?

— Слышала от знакомых. Но ведь Караганда — это еще не адрес.

— Все-таки. А кто эти ваши знакомые?

— Мои знакомые? — заметно насторожилась она. Потом объяснила мягче: — У меня ведь

тоже были знакомые.

— Понимаю. И не вхожу в детали. Но, как вы поняли, наверное, меня интересует только

то, что касается Катышевой. Куда она уехала, при каких обстоятельствах, с какой целью. Мне,

например, известно, что она жила в Караганде и работала там инженером в тресте.

— Шура? Инженером? — Рогачева вдруг весело улыбнулась.— Вы что-то путаете.

— На инженерной должности, я хотел сказать,— поправился Федор Ефимович.— Кстати,

после окончания техникума в Алма-Ате.

— Все может быть,— весело согласилась Рогачева.— Шура — она такая!

— Какая?

— Да так я... В то время один из моих приятелей, инженер, познакомил ее со своим

товарищем, вернее — с начальником. Ну, тот, конечно, увлекся Шурой. Не без успеха, должна

сказать... хотя и старше был лет на двадцать. Он-то постоянно и уговаривал ее поучиться

немного, обещая устроить диплом.

— Что же ей мешало?

— Ничего. Она долго ходила в строительный техникум на вечернее отделение. Даже

компанию иной раз оставляла.

— И успешно?

— Не знаю. Во всяком случае Арон Яковлевич был доволен. Он в том техникуме какой-то

большой вес имел.

— Агранович? — спросил Федор Ефимович, внутренне замерев от ожидания.