уступила их искусно подобранным доводам, но не смогла отказать себе в

удовольствии переписки с Эссексом, когда здоровье его улучшилось, и вскоре

позволила ему представить оправдания своему поведению и даже снизошла до

того, чтобы попенять ему на ту неизвестную даму, что повлияла на него столь

роковым образом. На этот мучительный для него намек, возразил он, его

горе должно остаться единственным ответом, и меланхолический строй его

жизни настолько соответствовал этому заявлению, что Елизавета более не

покушалась проникнуть в тайну, должно быть, скрытую могилой, а вместо этого

попыталась с помощью доброты укрепить и ободрить его дух, чрезмерно

угнетенный враждебностью судьбы.

То было самое светлое время в жизни Эссекса. Стремительный поток

победоносной войны некогда смыл и поглотил те благодатные науки, те мирные

добродетели, которые теперь, в опале, время наконец извлекло из этого

потока. Щедро наделенный красноречием, вкусом, знаниями, разумом и

чувством, он предался радостям философии, поэзии и математики Эти невинные

и спокойные занятия — верное прибежище для огорченного ума, если только

он свыше наделен счастливой способностью извлекать из них радость.

Сесилы никогда еще не считали Эссекса более опасным для себя. Преклонный

возраст и недуги побуждали теперь Елизавету к тому, чтобы искать мира за

границей и спокойствия внутри страны, и потому единственной встречи

между нею и столь сильно изменившимся Эссексом было бы довольно, чтобы она

вернула ему свое расположение, но этой встречи его враги, объединившись,

решили ни в коем случае не допустить. Они начали с того, что убедили врача

Елизаветы предписать графу отдых в деревне. Подготовка такого тонкого

хода, как его освобождение, не сразу обнаружилась в политике придворных

кругов, и королева, успокоенная своим намерением принять его с почетом по

возвращении, допустила, чтобы он уехал, так и не представ перед нею. Устав

от войн, походов, политических интриг и споров, опечаленный Эссекс ничего

не желал от свободы, кроме обретенного им одиночества, когда Трейси воз-

вратился с ошеломляющим известием, что возлюбленная, по-прежнему им

боготворимая, жива. Известие стало роковым для его мира и покоя.

Невозможность открыто предъявить права на Эллинор воскресила — вместе с его

страстью — все его опасные и гибельные замыслы. Его попытки добиться

возвращения Эллинор не имели успеха, пока он не прибегнул тайно к

содействию короля Шотландии, который всегда слишком ревностно соблюдал свои

интересы, чтобы оказать кому-нибудь милость, не заручившись ответными

обязательствами. Иаков страстно желал, чтобы сама Елизавета объявила его

своим наследником, и не желал ни подарков, ни обещаний, ни лести, дабы

привлечь на свою сторону тех людей из окружения королевы, кто мог

повлиять на ее выбор. Неожиданное обращение к нему с просьбой человека, чье

мужество и честолюбие внушали Иакову сильнейшее опасение, было

обстоятельством чрезвычайной важности. Не зная ни подлинных имен, ни

положения пленников, освобождения которых лорд Эссекс так упорно добивался,

король Шотландии направил лэрду Дорнока распоряжение усилить их

охрану. Безудержный нрав Эссекса всегда побуждал его приносить в жертву

главной цели все остальные соображения и интересы, но переговоры такого рода

не могли вестись столь секретно, чтобы избежать подозрительного внимания

министров. С каким злобным торжеством наблюдали они в молчании за

ходом этих переговоров, ожидая той минуты, когда, придав их огласке, смогут

вызвать у королевы давно желанный гнев!

Эссекс вновь счел, что в его интересах оказаться в окружении дел,

восхищения, популярности. К нему вернулись все его прежние привычки, и,

добившись королевского разрешения, он воротился в Лондон. Не

воспользовавшись, однако, ее снисходительностью, чтобы получить прощение, он

оставался в своем доме, широко распахнув его двери всем обедневшим офицерам и

лицам духовного звания, среди которых затесалось множество

предприимчивых авантюристов, чьи громкие восхваления, казалось, создали ему большую

популярность, чем когда-либо.

Елизавета с негодованием видела, что Эссекс полагает совершившимся

восстановление его в милости королевы, тогда как сама она только еще

обдумывала такую возможность. Втайне она держала его поведение под

неусыпным надзором. С коварством, ведомым лишь в политической борьбе,

противники Эссекса ввели в круг его сторонников своих людей, поручив им вникать

во все его намерения и повсеместно распространять мятежные и

изменнические замыслы, якобы доверенные им самим графом. Этот злонамеренный

план осуществился вполне. Разгоряченный лестью безрассудных друзей,

безмерным восхищением толпы и коварными происками врагов, Эссекс в

слепоте заблуждения сам подготовил взрыв, уничтоживший его.

Открытый раздор начался со столкновения между Саутгемптоном и

Греем, напавшим на него на улице, и, хотя зачинщик понес официальное

наказание, дух противостояния прорывался сотнями мелких ежедневных стычек.

Королева, уже убежденная в том, что Эссекс, надменный и своевольный,

презирает ее власть и неуважительно относится к ней самой и только ждет удоб-

ного момента, чтобы нанести открытое оскорбление и власти королевы, и

самой правительнице, пришла в крайнее негодование, когда в столь накаленной

обстановке ее вниманию был искусно представлен его секретный сговор с

королем Шотландии. Его истинная подоплека была ей неизвестна, а проступок,

хотя сам по себе незначительный, был таков, что скорее всего мог

раздосадовать правительницу, чей взгляд неизменно отвращался от наследника,

которого она отказывалась признать. Известие это оказалось решающим.

Елизавета вознамерилась предать неблагодарного фаворита в руки закона и

назначила судебное расследование его поступков. Партия Сесила только того и

желала: им было хорошо известно, что Эссекс согласится скорее умереть, чем

перенести намеренное бесчестье. Лорды, назначенные в комиссию, собрались в

доме Эссекса в воскресенье, полагая, что в такое время они не рискуют

подвергнуться оскорблениям расположенных к нему лондонцев. Эссекса они

застали в великом гневе. Поклявшись, что никогда более не будет

добровольным пленником, он запер в своем доме лорда-хранителя печати и всех

остальных и в полном вооружении, сопутствуемый лишь несколькими друзьями и

слугами, бросился искать защиты у народа.

Роковым образом (как случалось не с ним одним) мыльный пузырь

популярности, что так долго рос и радужно переливался перед его обольщенным

взором, мгновенно лопнул, оставив его в пустоте. Враги его рассудили здраво,

выбрав воскресный день. Без подготовки, почти без друзей, несчастный

Эссекс стремительно двигался по лондонским улицам, заполненным лишь

мирными и скромными ремесленниками, которые стекались из прилегающих

переулков в окружении жен и детей, радуясь еженедельному отдыху от трудов.

Людям этого сословия отважный Эссекс был почти неизвестен и, во всяком

случае, безразличен. Они оборачивались, с тупым любопытством глядя, как

воинским шагом благородный Эссекс, за которым никто не отваживался

следовать, стремительно идет навстречу гибели. Неудача, однако, лишь

увеличивала его отчаянную решимость, и, когда горожане, отважившись на слабое

противодействие, пытались остановить его, произошло столкновение. Верный

Трейси окончил жизнь как сам того желал — пал, сражаясь рядом со своим

господином, который даже в эту суровую минуту пролил слезу о гибели

дорогого ему юноши. Почет, честь, счастье, самая жизнь уходили от Эссекса, но,