проводил часть летних месяцев во дворце на берегу Темзы. Мне было приятно

думать, что лишь узкая полоса леса отделяет мои сады от садов его дворца. С

тактом, необычайным в столь молодом возрасте, принц умел быть

приветливым, не поступаясь достоинством, и хотя в своем придворном кругу сохранял

властную манеру повелителя, с бедняками, обращавшимися к нему, он был

братски добр — так говорили о нем в Ричмонде, жители которого

боготворили его и находили удовольствие в разговорах о прекрасных качествах,

которыми он был так щедро наделен. Сладостные надежды, порой возникавшие в

моей душе под влиянием его достоинств, были неотделимы от

многочисленных опасений и страхов, и все же сердце мое не могло не лелеять этих

надежд.

Смена времен года окрасила этот прелестный уголок всеми оттенками

молодой зелени, волны Темзы были чисты и прозрачны, природа вновь

пробудилась во всем своем совершенстве, когда принц Уэльский поселился в своем

дворце неподалеку от наших владений. При этом известии нежный румянец

окрасил щеки моей дочери и даже слегка коснулся моих увядших щек. Не

решаясь высказать ей свое страстное желание видеть принца и не имея

обыкновения отправляться куда бы то ни было без нее, я проводила дни в

неспокойном ожидании. Моя кроткая Мария, со скромностью, не перестававшей

радовать меня, теперь неизменно выбирала для наших прогулок или очень

ранние, или очень поздние часы, что делало маловероятной встречу с принцем, а

ее вуаль так тщательно скрывала лицо, что, случись нам даже встретить его,

она могла надеяться остаться незамеченной.

Однако я почувствовала, как появление в этих местах принца Генриха

странным образом заполнило пустоту, образовавшуюся в нашей жизни.

Предположения о том, что он будет и чего не будет делать, постоянно определяли

собой наши планы и занимали мысли моей дочери даже больше, чем мои. Его

тонкий вкус доставлял нам разнообразные развлечения, хотя он и не

догадывался о нашем в них участии. Иногда это бывал концерт при лунном свете,

иногда великолепный фейерверк, а порой на Темзе устраивались

празднества, во время которых принц по-прежнему радовался зрелищу

многочисленных мелких судов, построенных и оснащенных для его забавы в детские годы

и управляемых детьми. Порой они оказывались так близко, что нам

слышался голос Генриха, и тогда мы обе, мать и дочь, повинуясь одному и тому же

чувству, поспешно удалялись к себе. Так могло бы пройти все лето, но случай

способствовал нашему желанию более решительно, чем мы отважились бы

сами.

Как-то утром мы возвращались домой в дурно устроенной новомодной

карете, придуманной специально для прогулок, с неудобством которой я

мирилась, поскольку вследствие своей памятной лихорадки не могла подолгу ни

ходить, ни ездить верхом. Слуга, который правил лошадьми, остановился,

как обычно, на склоне прелестного холма, чтобы мы могли несколько минут

полюбоваться его красотами, как вдруг отдаленные звуки рогов, говорящие о

том, что принц Уэльский возвращается с охоты, одинаково встревожили

лошадей и нас. Моя Мария, действуя под впечатлением этой минуты,

торопливым жестом приказала слуге ехать дальше, и лошади, еще раньше

испуганные, своенравно отзываясь на легчайшее прикосновение поводьев, рванулись

с места с опасной стремительностью. Неуклюжее строение кареты и плохая

дорога ежесекундно грозили бедствием — для меня спасения не было, но я

понимала, что дочь будет в безопасности, если только я сумею уговорить ее

выпрыгнуть. Не повинуясь ни мольбам моим, ни даже приказаниям, она обвила

меня руками, твердя, что боится лишь за меня. Наконец, попав колесом в

дорожную выбоину, карета опрокинулась и мы выпали из нее, ударившись о

землю с такой силой, что я едва не потеряла сознание; моя милая Мария была

без чувств. Я видела, как приближается свита Генриха, но мое давнее

желание увидеть его отступило перед желанием вернуть к жизни дочь. Я

оказалась окружена толпой охотников, но едва замечала это, пока их изъявления

заботы и участия не заставили меня, подняв глаза от безжизненного лица до-

чери, взглядом выразить свою признательность. С удивлением, не

подвластным даже отчаянию этой минуты, я увидела по обе стороны от себя двух

молодых людей с Орденами Подвязки, и оба были так хороши собой, что я не

знала, кто из них принц Уэльский, и лишь переводила взгляд от одного к

другому с видом безумным и потрясенным. Мой вид, однако, остался почти не

замеченным ими: все их внимание было устремлено на неподвижную фигуру

моей дочери. Правду говоря, судьба позаботилась представить их взорам

Марию в самом привлекательном виде. Я успела откинуть с ее лица вуаль,

чтобы ей легче дышалось, и открыть ее прекрасные руки, ослепительной

белизной напоминающие паросский мрамор. Легкий ветерок играл перепутанными

каштановыми кудрями, прикрывающими ее юное лицо, подобно желтой

осенней листве, в которой прячется запоздалый персик. Лицо ее поражало

правильностью и тонкостью, и в эту минуту отсутствие выражения делало лишь

заметнее безукоризненное совершенство черт, а линии тела и поза (она

покоилась, прислонившись к материнским коленям) могли послужить моделью для

скульптора. Заботливыми стараниями — незнакомцев и моими — к ней

наконец вернулось сознание. Она открыла глаза, столь любимые мною, и

устремила их на незнакомых людей. Только румянец, окрасивший ее лицо, показал,

что она увидела их, — с такой быстротой она повернулась к матери. Видя, что

я не пострадала, она обратила исполненный благодарности взгляд к небесам

и, обвив мою шею руками, в порыве облегчения разразилась слезами у меня

на груди.

— Ангел душою, как и телом! — воскликнул один из незнакомцев. —

Заверьте же меня, сударыня, что этот ужас — единственное злосчастное

следствие моего внезапного появления, иначе я никогда не смогу простить его себе.

По этой речи я с уверенностью признала в нем принца Уэльского, и он

один завладел моим вниманием. Ах, где найти мне слова, сударыня, чтобы

расположить Вас полюбить этого царственного юношу, перед которым

мгновенно распахнулось мое сердце? Генрих только еще стоял на пороге зрелости,

но рост и осанка его были величавы, фигура мужественна. В красоте лица

была лишь малая доля его очарования — казалось, сама добродетель отражается

во всех его гармоничных чертах, избавляя наблюдателя от труда

распознавать его характер — он открывался с первого взгляда. В его мужественном

голосе мужская твердость соединялась с проникновенностью, свойственной

нашему полу. При виде его смутная череда печальных воспоминаний

пронеслась передо мной и восхищение им странно соединилось с сожалением. Я

позабыла о том, что он обращался ко мне, и продолжала взирать на него в

молчании. Время от времени я обращала к небесам взор, застланный слезами,

которые не переставало струить мое сердце, и вновь возвращалась к нему

взглядом. Благожелательный Генрих, в чьей натуре сострадание всегда

преобладало над иными чувствами, взволнованный столь загадочным поведением,

почти забыл о моей дочери, целиком поглощенный моим состоянием. Заметив

мою злосчастную хромоту, когда я попыталась встать, он немедленно счел ее

следствием случившейся катастрофы, и мне едва удалось разубедить его. Со-

зерцая возвышенную душу, отраженную в его лучезарном взоре, какие

потоки слез проливала я, думая о том, что, обладай его отец половиной

достоинств своего сына, я могла бы сейчас быть окружена любовью, почтена

законным саном; не знала бы ни вдовства, ни горестной судьбы, ни печали! А моя