душа моя восставала против унизительных уступок, к которым твои мольбы

понуждали меня, но даже эти уступки лишь усиливали презрение, овладевшее

мною. Возвращение лорда Лейстера принесло нам временное облегчение, но

способ, которым он избавился от злодея, представлялся мне одновременно

ненадежным и недостойным, а единственно верный способ положить конец

всем нашим страхам, по-видимому, ни разу не пришел ему в голову. Ему

следовало объявить о вашем браке, что в то время, вероятно, можно было

сделать без большого риска оскорбить Елизавету, чье увядающее сердце с

каждым днем становилось все менее чувствительно к заботам любви, а

тщеславие было занято и развлечено приездом герцога Анжуйского. Но важнейший

интерес милорда заключался в том, чтобы не допустить ее брака с

французским принцем, и перед идолом этого замысла покорно склонились все его

страсти. Мы вновь были оставлены в замке трудиться над гобеленом, а когда

он успешно завершил свою интригу, то оставил теперь уже королеву скорбеть

в одиночестве об утрате последнего претендента на ее руку, а сам вновь

вернулся развлекаться в Кенильворт.

Но не всегда ему была суждена удача: на этот раз он возбудил у

Елизаветы вполне обоснованные ревнивые подозрения, и, внезапно появившись в

замке Кенильворт, она перехитрила наконец своего изворотливого фаворита.

Тщетно было бы скрывать наше присутствие, тщетно выдавать нас за

прислужниц в его развлечениях: для внимательного взгляда королевы и

единодушного мнения ее более беспристрастной свиты недостоверность вымысла

была очевидна. Принужденный наскоро сочинить новую историю, терзаясь

мыслью, что она не внушает доверия, он оказался перед необходимостью

отягчить и без того нелегкие обстоятельства нашего положения, предав нас,

помимо воли, в руки Елизаветы. Увы, сестра моя, я видела, я понимала, как

терзаешься ты из-за меня, ни разу не вздохнув о себе самой. Я подавила

тягостные ощущения и чувство возмущенной гордости, переполнявшие мое

сердце, и вступила в новый для меня мир под сомнительным и непонятным

покровительством королевы, которая, куда лучше знакомая с ухищрениями своего

фаворита, чем те, что состояли с ним теперь в родстве, ни на секунду не

поверила его измышлениям, хотя и не могла их опровергнуть.

Ах, каким призрачным предстает в воспоминаниях наше изменившееся

существование! Нас видели — но не знали, окружали поклонением — но не

уважали, наказывали — без вины, хвалили — без заслуги. Наше существование

было иллюзорно. Однако, в окружении соглядатаев, находясь неизменно на

глазах у той, что склонна была беспощадно осудить прежде, чем обнаружит

вину, как трудно было нам избежать подозрений и порицаний! Единственное

преимущество, которое мы обе обрели, вступив в придворный круг, были

верные друзья, но даже это благо было волею милорда ограничено в угоду его

бесконечным расчетам и соображениям. Даже его племянницам, дружески

расположенным к нам, леди Арундел и леди Пемброк, он не позволил нам

доверить малую частицу тайны, которая могла бы, хоть отдаленно, затронуть

его благополучие. Как ни ограничивал общение этот запрет, тем не менее

души наши познали очарование дружеской привязанности. Мой выбор

склонился к леди Пемброк, твой — к ее не менее достойной сестре, и обе мы

испытывали удовольствие, проводя с избранными нами подругами ту часть времени,

что не проводили вместе.

И вот, Матильда, я приблизилась к тому моменту, когда жизненные пути,

по которым до той поры мы шли рука об руку, начинают расходиться, когда

каждый последующий шаг уводит нас все дальше друг от друга, и

напряженный взор не может различить за мраком и далью любимый образ... Напрасно

мы оглядываемся назад и ищем привычную дорогу: тысячи иных путей

наполняют смятением усталый ум, бурные страсти неодолимо влекут нас

вперед, и, со вздохом любви и безнадежности простившись со сладостными

воспоминаниями о юных годах, мы устремляемся неверными шагами вслед за

своими своевольными поводырями.

Лорд Пемброк давно уже отмечал благосклонностью некоего знатного

юношу, которого лорд Лейстер в силу своих соображений удерживал за

границей. Благодаря леди Пемброк я была знакома со многими из его писем, и

сердце мое привыкло трепетать при имени Эссекса задолго до того, как я

его увидела. Увы, даже сейчас, повторяя это имя, я испытываю то же

чувство!.. О, любовь! Прекрасное заблуждение, пленительная ошибка! С той

минуты, как уста обретают наслаждение в этом слове, до той минуты, когда они

утрачивают способность произнести его, очарование, непостижимое

очарование любви сохраняется... Обласкана ли она лучами надежды, студит ли ее

роса разочарований... Верен ли избранник, изменил ли он; перед вашим взором

ли он в расцвете жизненных сил, скрыт ли в темноте и безмолвии могилы —

страсть, всесильная страсть утверждает свое вечное могущество, ее

воздействие навсегда определяет натуру человека, в чьем сердце она некогда царила.

Когда я останавливаюсь мыслью на том мгновении, когда возникло это

чувство, более тонкое и волнующее, чем все, что я знала прежде, память и

ощущения воскрешают все драгоценные подробности его с нежностью,

неистребимой временем.

Удостоенная благосклонностью друзей лорда Эссекса, уже знакомая с его

представлениями о героизме, славе, разнообразных привязанностях, кроме

привязанности любовной, я лелеяла надежду, что настанет день, когда от

меня он примет наконец и это живейшее из чувств, формирующее душу и

завершающее ее развитие. Постепенно я прониклась всеми его заботами и

интересами. Я глубоко сожалела о родственных узах, которые подчиняли его

действия воле лорда Лейстера, и посвятила часть того времени, что проводила в

обществе милорда, попыткам добиться его расположения к отсутствующему

герою. С молчаливой холодностью уклоняясь от разговора о достоинствах

Эссекса, лорд Лейстер часто вышучивал мое неравнодушие к ним, не

преминув всякий раз мне напомнить о семейном сговоре о браке между лордом

Эссексом и единственной дочерью сэра Фрэнсиса Уолсингема, для заключения

которого он и намеревался в скором времени вызвать его, а мне советовал

обратить взор на сэра Уолтера Ралея, чьи таланты ставил несравненно выше и

чья склонность ко мне была очевидна. Так как я не жаловала этого

поклонника, что было хорошо известно милорду, то наш разговор обыкновенно

обрывался при упоминании его имени, но после нескольких таких разговоров я

утвердилась в своем мнении об эгоистических расчетах лорда Лейстера и во

мне стала зреть решимость воспротивиться им.

Эссекс был наконец призван в Англию. Он приехал. Непонятное,

непостижимое, тревожное предчувствие овладело мною. Я была убеждена, что не

смогу встретить его с полным равнодушием. Меня страшили проницательный

взор Елизаветы и более холодный и испытующий взор лорда Лейстера. День,

когда лорд Эссекс должен был представиться королеве, я, отлучившись из

дворца, провела у леди Пемброк. По странному совпадению так же решила

поступить и мисс Уолсингем. Число гостей увеличивалось по мере того, как

редел придворный круг. Имя Эссекса было у всех на устах, и если

торжествующий взор мисс Уолсингем выражал довольство косвенными комплимента-

ми и поздравлениями, то мое сердце с покорной радостью принимало их.

Время близилось к вечеру, когда леди Пемброк, выглянув в окно, воскликнула:

«Он здесь!» — и послала воздушный поцелуй. Вновь я готова была бежать

прочь, но чувство приличия удержало меня. Леди Пемброк поддалась одной

из тех веселых причуд, что так часто дарили радость и ей, и ее друзьям, и