угрюмым, что, даже охваченная мучительной тревогой, я принуждена была

умолкнуть.

Лорд Бэрли по-прежнему более всего занимал их, на него сыпались угрозы

и проклятья. Вдруг, в довершение всех ужасов, слуха моего коснулось имя

Уильямса. Это имя окончательно прояснило как прошлое, так и будущее, и

страх мой усилился тысячекратно. В безумном отчаянии я огляделась по

сторонам, ища средства убить себя, готовая в эту ужасную минуту, подобно

Порции, проглотить огонь, как вдруг громкий шум за дверью заставил всех

умолкнуть. Послышались пистолетные выстрелы, в комнату с грохотом

ворвались еще несколько разбойников, а следом за ними — какие-то незнакомые

люди, чей вид мгновенно убедил меня в том, что Небо посылает нам спасение

от мучителей, не столь противное природе человеческой, как то, на которое

толкало меня отчаяние. Последовала жестокая схватка, в которой наши

избавители одержали верх. Немедленно они принялись развязывать лорда Бэрли,

который, онемев от изумления, признал в них своих домашних слуг из

близлежащего Сент-Винсентского Аббатства, бывшего теперь, как я поняла,

одним из его поместий. Не менее поражены были слуги, обнаружив своего

господина в доселе не известном им подземелье. Я все поняла мгновенно: слуги

лорда Бэрли явно проникли сюда по подземному ходу, ведущему из

Аббатства, а припомнив, что Уильямсу он неведом, я уже не усомнилась в том, что вы

с лордом Лейстером смогли бежать через этот ход. Ошеломленная

счастливыми обстоятельствами нашего избавления, я почувствовала, что мне более

нечего опасаться, и видела в лорде Бэрли не стража, а лишь товарища по

минувшему несчастью. Я проворно поднялась и во главе толпы направилась в

келью, откуда открывался ход в Аббатство. Слуги, только что пришедшие

оттуда, следовали за мной в немом изумлении. Я увидела на полу веревки,

которыми ты и милорд были ранее связаны, и в радостном нетерпении

потребовала, чтобы слуги отвели меня к вам. Лорд Бэрли из моих бессвязных

радостных восклицаний понял то, что прежде я отказывалась сообщить ему: что

волею случая мы оказались пленниками в том самом месте, где ты и я росли и

воспитывались. Не замечая за собственными изъявлениями восторга

молчания окружающих, я радостно приветствовала вход в Аббатство, так долго

бывшее для нас счастливым приютом. О Небо, как жестоко эти радостные

чувства были растоптаны, когда слуги лорда Бэрли вновь схватили меня как

пленницу и приготовились увести в отдаленные покои Аббатства! Сердце мое

было удручено и сломлено страхом и тяжкими испытаниями, которые

непрерывной чередой следовали друг за другом, и я пала к ногам лорда Бэрли, не

пренебрегая изъявлением полной покорности и моля лишь о том, чтобы мне

дозволено было видеть тебя. Я напомнила ему о совместно перенесенных

опасностях и о том, что только ты могла открыть подземный ход, который

всех нас вывел на свободу. Я молила его помнить об этом, если он не имеет

намерения сделаться моим убийцей, не менее ужасным, чем те, от кого мы

только что спаслись. С холодной неумолимостью он отвечал, что мои

нечаянные признания заставляют его предположить, что от него еще многое скрыто,

и лишь когда я решусь быть искренней вполне, сможет он ходатайствовать

обо мне перед своей царственной повелительницей. Оторвав от себя мои

дрожащие и с каждым мигом слабеющие руки, он приказал слугам отвести меня

в комнату с решетками в конце восточного коридора. Ты, верно, помнишь эту

мрачную часть дома — полуразвалившуюся, опутанную плющом, в

окружении деревьев, растущих здесь с незапамятных времен, само средоточие

печали. Увы, я вселилась сюда словно воплощение печали. Едва только, обещая

надежность моего заточения, задвинулись тяжелые засовы, мои провожатые

нетерпеливо поспешили прочь, чтобы увидеть остальных домочадцев, узнать

новости. Мне в этом малом утешении было бессердечно отказано. Ты, что

несла мне и делила со мной печали, была так близко, но мне предстояло

печалиться в одиночестве, и воображение бессильно было представить, все ли еще

ты пленница, как и я, или вновь сумела бежать. Как ужасны смутные

подозрения растревоженного ума, когда не имеешь ни малейшего средства хоть в

чем-нибудь увериться! Бледные проблески луны, на миг заглядывая в келью,

тут же населяли ее смутными призраками... сердце мое билось с удвоенной

быстротой и силой... всю долгую ночь из коридора доносились отдаленные

звуки шагов, но направлялись они не ко мне. Погружаясь скорее в забытье,

чем в сон, я то и дело испуганно вздрагивала, когда моего слуха достигал

слабый отзвук голоса, который казался знакомым, но умолкал прежде, чем

память могла соединить его с определенным лицом; и хотя в уме моем

теснилось бесконечное множество образов и представлений, унылая обстановка

комнаты не явила мне ничего нового в занимающемся свете дня. Я видела,

как возвращались в свои привычные укрытия совы и летучие мыши. Луч

восходящего солнца на мгновение высветил мрачные и тесные пределы моей

тюрьмы. К этому времени я изнемогла душой и телом, разум словно окутал

туман, и, пробиваясь сквозь него, перед моим взором кружились, сменяя

друг друга, мимолетные образы, пока, сломленная усталостью, я наконец не

уснула.

Через некоторое время сон мой был прерван появлением служанки,

принесшей завтрак. Ее господин, сказала она, желает знать, не терплю ли я в чем-

нибудь нужды. Он сделает необходимые распоряжения, как только я сообщу,

чего недостает для моего покоя и удобства. Я выразительным взглядом

обвела комнату и поручила ей ответить одним словом: «Всего». Женщина

смотрела на меня с сочувствием, и, решив воспользоваться благоприятным

моментом, я вложила ей в руки свой кошелек, прося лишь сказать мне, что сталось

с лордом Лейстером и моей сестрой. С невыразимым облегчением я узнала,

что обоим удалось непостижимым образом еще раз скрыться и что

великодушная дочь лорда Бэрли содержится взаперти как их сообщница. Служанку

поспешно вызвали, и я вновь осталась одна, но полученное известие и

надежда на то, что милая Роз впоследствии, быть может, пожелает облегчить и мою

участь, придали новое направление моим мыслям, и я обрела мужество

восстановить прошедшие события и заглянуть в будущее.

Мне оставались неизвестны причины, побудившие лорда Лейстера и мою

сестру к столь поспешному бегству, но, судя по всему, это был отчаянный

шаг: на его внезапность и неподготовленность указывало само их намерение

искать приюта в Убежище. А вспоминая об опасности, грозящей Матильде в

ее положении, я преисполнилась к ней горячим сочувствием, которое

собственные горести и невзгоды так часто способны заслонить. Был ли в Сент-Вин-

сентском Аббатстве хоть малый уголок, сколь угодно мрачный, который не

напоминал бы мне о чистоте, доброте и благородстве сердца моей Матильды?

И, помня о них, как могла я усомниться в том, что, по какой бы причине я ни

оказалась покинута, это произошло не по твоей воле? Поверь, сестра моя, что

первая молитва в тюрьме, обращенная мною к Господу, была о твоей

безопасности.

Когда время и одиночество вернули мне душевное равновесие и

способность трезво оценить свое положение, я не увидела в нем явной угрозы. Даже

оказавшись жертвой страхов Елизаветы и политических козней лорда Бэрли,

я все же не могла видеть в них убийц и злодеев, а если так, то заточение было

единственное, чего мне следовало опасаться, и даже оно могло оказаться

недолгим, поскольку, несомненно, было и беззаконно и несправедливо. Ничья

злоба не могла обвинить меня в ином преступлении, кроме того, что я дочь