поместить нас туда, не дожидаясь, пока соберется весь разбежавшийся экипаж,

чтобы, перегрузив шлюпку, они не лишили нас последней возможности спастись.

Еще прежде, чем он договорил, нас перенесли в шлюпку и матросы ринулись

следом так стремительно, невзирая на протесты и приказания капитана, что

наше положение стало едва ли не опаснее прежнего. Однако появилась

надежда, которая, ободряя каждого, побуждала его к усилиям, из коих

складывалось общее спасение. Завернувшись вдвоем в единственный плащ

вахтенного, взятый с тонущего корабля, леди Саутгемптон и я (единственные из

женщин, оставшиеся в живых) лишь по голосам спутников могли судить, жизнь

или смерть поджидает нас в следующий миг. На море был прилив. Серый

рассвет явил нашим нетерпеливым взорам недалекий берег: то был, как

пояснили матросы, берег Шотландии. На береговом мысу нашим глазам

открылся старый замок, чьи внушительные зубчатые стены, казалось, способны

были оградить от бедствий как стихийных, так и изобретенных человеком. Но

отмели, скалы и полоса прибоя, разделяющие нас, грозили так и оставить нас

зрителями, безнадежно созерцающими замок издали, если только мы не

сумеем привлечь к себе сочувственное внимание его обитателей.

В течение нескольких часов все подаваемые нами сигналы бедствия были

тщетны, пока не закончился прилив и не появились, медленно приближаясь к

нам, две рыбачьи лодки. Нестройный крик радости вырвался у наших

спутников, оглушив мою измученную подругу и меня. Я восславила силы,

сохранившие нас. Благожелательные незнакомцы приблизились, и по их одеждам и

неизвестному нам языку стало очевидно, что это жители берегов Шотландии.

Мужчин в шлюпке они щедро оделили галетами и виски, нам же с леди

Саутгемптон предложили по глотку холодной воды, которая гораздо более

освежила нас своей чистотой.

Воспрянув духом при этом неожиданном повороте судьбы, мы обе

одновременно сбросили с себя тяжелый матросский плащ, защитивший нас от

беспрестанного дождя и холодных соленых брызг, и когда лодка наконец прича-

лила к подножию грубых каменных ступеней, ведущих к замку, мы покинули

ее с благодарной поспешностью. Поднимаясь по лестнице, мы на миг замерли

от удивления: у ворот замка стояли двое, показавшиеся нам некими высшими

существами — так необычны были их одежды, красота и благожелательность.

Юноша и его сестра призывали нас к себе жестами грациозной учтивости. На

девушке был легкий наряд из шотландской клетчатой ткани с поясом

зеленого атласа, скрепленным золотой пряжкой. Резкий ветер сорвал покрывало с

ее волос, разметав длинные каштановые локоны; вздымая край одежды,

приоткрыл стройные щиколотки в невысоких башмачках; окрасил ее щеки

свежим и чистым румянцем, который дается лишь юностью, здоровьем,

невинностью и природой. Юноша, чертами лица очень похожий на сестру, был в

охотничьем костюме, с копьем в руке и кинжалом у пояса. Оба с улыбками,

выражавшими гостеприимство, поспешили нам навстречу. Девушка взяла за

руку мою подругу, юноша с пылкой радостью пожал мне руку, тут же бросив

взгляд — полуудивленный, полупрезрительный — на мой некогда богатый,

теперь же помятый и испачканный наряд, более отвечавший вкусам моего пола,

чем того, на принадлежность к которому я претендовала. Старинный холл, в

который они привели нас, был увешан ветхими знаменами, потемневшими

гербами и другими гордыми напоминаниями о войнах и старине. Перед нами

были заботливо поставлены еда и питье, вознаградившие нас за перенесенные

лишения, и из врожденной учтивости, всегда присущей возвышенным

натурам, ни брат, ни сестра не позволили себе выразить любопытство прежде,

чем с искренней готовностью не удовлетворили наше. Мы узнали, что место,

куда привела нас судьба, — остров у побережья Шотландии, а приютившее

нас жилище — замок Дорнок, который принадлежит лэрду, носящему это

имя; что сами они — брат и сестра лорда, находящегося сейчас в отъезде по

очень важному семейному делу: говоря коротко, их старшая сестра Мэйбл, по

всей стране прославленная своей красотой, имела несчастье показать эту

красоту при дворе, и теперь король не соглашается на ее отъезд домой, а брат,

опасаясь, как бы она не уступила распутным домогательствам короля,

отправился потребовать ее возвращения. Природное обаяние этих двух юных

существ отразилось в их бесхитростном повествовании: когда прелестная Фиби

заговорила о красоте сестры, она еще более похорошела сама, залившись

нежным и мягким румянцем, когда же она упомянула об опасности, которую

красота навлекла на сестру, гордая вспышка благородного стыда придала

мужественное достоинство юному облику ее брата Хью. Как ни привычны были

моя подруга и я к светской любезности и изящным манерам, здесь, в глуши, в

этих неискушенных детях природы нашли мы обаяние простоты и

благородства, которое губят ухищрения света.

Когда пришел мой черед рассказывать, я прибегла ко всяческим

вымыслам, дабы уберечься от любой непредвиденной опасности. Оставив прежнее

имя леди Саутгемптон, я назвалась Верноном, до недавнего времени пажом в

свите лорда Эссекса, а теперь его секретарем. Присутствующая здесь дама,

сказала я, приходится родственницей лорду Саутгемптону и недавно обвенча-

лась со мной. Мы вместе следовали за двумя упомянутыми вельможами,

попали в шторм, прибивший нас к этому берегу, где мы оказались в неоплатном

долгу перед ними за их добросердечный прием. Узнав, что мы возвращаемся

с места военных действий и причастны к жизни английского двора, брат и

сестра задали нам сотни вопросов о том и другом, сообразно своему полу,

возрасту и простодушию, и из наших рассказов в их неискушенном воображении

сложилась картина, исполненная величия, блеска и веселья.

Удачная мысль выдать себя за супружескую пару позволила нам с леди

Саутгемптон поместиться в общей комнате, и часы, отведенные для отдыха,

мы посвятили обсуждению нашего нынешнего положения и скорейшей

возможности возвратиться в свою страну, в то окружение и к тем связям, от

которых морская буря отторгла нас. Моя подруга справедливо заметила, что

матросы, потерпевшие крушение вместе с нами, и окрестные жители — это

единственные люди, которые могут посетить отдаленный и безлюдный

остров, и если мы не воспользуемся возвращением матросов, то придется

всецело довериться великодушию лэрда Дорнока, о ком мы едва ли можем судить

по этим дружественным молодым людям, проявившим к нам такое горячее

сочувствие. После того, как ходатайство Эссекса обо мне было отвергнуто

моим братом, я могла опасаться самого худшего, доведись мне в силу

каких-либо обстоятельств оказаться в его власти, и потому, лишь держа в строжайшей

тайне наши имена и положение, могли мы надеяться обрести свободу. Как,

при таких стеснениях, могли мы ясно представить свои нынешние

обстоятельства тем двум людям, для которых они составляли ближайший интерес, ни

одна из нас не ведала. Однако необходимость побуждала нас принять какое-

то решение, и, уверенные, что почерк каждой из нас знаком ее адресату, мы,

несмотря на крайнюю усталость, посвятили часть ночи составлению двух

писем, чтобы передать их отплывающим матросам. Пришло утро и с ним —

горестное известие о том, что мы опоздали на несколько часов, так как

спасшиеся с нами люди наняли рыбачье судно и отплыли при перемене прилива; о

том же, куда они направились, станет известно владельцу лишь по

возвращении судна. Я не поручилась бы, что наши молодые покровители не утаили

намеренно от нас столь важное обстоятельство в надежде продлить наше