ГЛАВА 2

Ветер был яростным в ту ночь. Дождь хлестал. Нужно было починить ставню, она постоянно хлопала, и он порой забывал и вздрагивал от этого. Его часто беспокоили, и старый Пророк не был уверен, что был в безопасности. Каждую ночь стоны и скрип дома вызывали новые ужасы в его старых костях. И каждый стук ветки по окну.

Он думал, что они пришли за ним. Юноши с глазами без света.

Истории из Тамриллина добрались до этой долины. Мир изменился.

Его ладони дрожали, пока он бросал бревно в огонь. Он вытащил кочергу, чтобы пошевелить бревна, смотрел на танец искр. Их шипение составляло ему компанию.

Он был не таким и старым. Ощущал себя старым. Он был изгоем, его прогнали. Ему было нечего сказать. В далекой долине, где было мало земли, трава росла пучками. Стены колючих кустов тянулись в стороны. Это место не было желанным.

И он не думал, что вернется сюда.

Его дом был в роще ольхи. Бродя среди тощих осенних деревьев, он ощущал себя как они. Он тоже остался нагим. И теперь всегда было холодно.

Бам. Бам. Бам.

Он застыл. Это была не ставня. Ветер выл, дождь стучал. И еще звук. Дверь.

Бам. Бам. Бам.

Он сдавался. Если найдут его, пускай. Жизнь в страхе не была жизнью. Его друг так сказал бы. Его смелый друг был теперь мертв.

Пророк открыл дверь.

Холод ночи проник в дом. И голос:

— Кай Хендин, — женщина. Она опустила капюшон, и он увидел угловатое лицо и темные глаза. — Простите, что поздно. Я могу войти?

Ее вежливость потрясала, пока она стояла в мокром плаще, который трепал ветер, но его облегчение было сильнее. Хендин когда-то был архимастером на острове Академии. Он закрыл за ней дверь.

— Приветствую, Пророк, — вежливо сказал он. — Миледи, я боялся, что вы мертвы.

Она стояла перед ним в темном платье, на плече висела сумка. Она опустила сумку, вручила ему мокрый плащ, чтобы высушить его у камина. Она сказала:

— Можете спросить, почему я тут так поздно. Опоздала спасти… нашего друга. Уже поздно для всего.

Это было как удар.

— Нет, — сказал он. — Никто не знал, что грядет, — она молчала. Он не знал, хотела ли она, чтобы он продолжал, или ее охватили воспоминания. — Я рад, что ты тут, — он смутился. Она видела, как он жил. Она, которая была Придворным Поэтом. В этой хижине в далекой долине. Наследие его семьи, позволенное ему братом. Это было далеко от того, когда он был архимастером. — У меня есть, — робко сказал он, — немного вина.

Лин Амаристот отмахнулась от предложения. Его поразило ее поведение. Она стояла так, что казалась выше. Но было нечто странное, что он заметил, когда она опустилась на простой стул у огня. В свете огня ее ладони сверху сияли. Нити золота, как прожилки в мраморе. Она заметила его взгляд, подвинула рукав, чтобы он увидел, что золотые вены тянулись по ее руке. Ее кожа мерцала.

— Мое новое… украшение, — сказала она. — Но это не сейчас, — она протянула пальцы к огню, чтобы согреться. На правой ладони мерцал разными красками темный кристалл.

Об этом камне были истории. И ни один Пророк не носил его.

Он хотел сказать: «Что ты такое?».

— Кай, — сказала она. — Я не хочу тянуть тебя в опасность. Ты был дорог Валаниру Окуну. Он хотел бы тебе безопасности.

— Ты считаешь меня трусом.

— Нет, — она пожала плечами. — Это… все, что случилось со мной, — она посмотрела на свои ладони. — Я не знаю, что сделала бы, если бы вернулась в прошлое. Мирная жизнь… ценна. Он — наш друг — хотел бы такого для тебя.

— Мои друзья мертвы, — сказал он. И не знал, как продолжить. Скелеты ольхи под серым небом. Мирная жизнь. Он подумал об острове Академии, где звук моря был, куда ни пойди. Он считал этот звук фоном для своих песен. Для всей музыки. В этой долине были только птицы и звери, а теперь ветер. Порой тишина ночи будила его. Порой — сны.

Где было спокойствие?

Придворный поэт молчала. Она смотрела на огонь. А потом взглянула на него, но взгляд было сложно понять.

— Потеряли друзей, — сказала она. — Это у нас общее, — ее улыбка в этот раз была печальной. — Я тут не для того, чтобы позвать тебя. Я серьезно. Я хочу только информацию.

— Информацию.

— Мне нужно знать, что ты видел, — она склонилась. — Все, что можешь рассказать об Элиссане Диаре. О той ночи. Ты знаешь, о чем я.

— Это… важно?

Он забыл, какими темными порой казались глаза Лин Амаристот. Чернильно-черными. Ее следующие слова были почти шипением между зубов:

— Важнее всего.

* * *

Он был у озера в ту ночь. Он не знал, откуда она узнала. Тогда Манайя уже все изменила. Смерть Валанира. Хендин с трудом мог вспоминать искаженный труп на полу Зала лир, не похожий на друга. Те глаза. Он просыпался от этого вида по ночам.

В ту ночь убили учеников. Дорн Аррин и Джулиен Имара пытались его спасти, но пострадали. Чары заморозили Хендина на месте, как и других архимастеров, и он не мог говорить или двигаться. Он смотрел, как их бросили в огонь. Ритуал Манайи превратили в жуткое или вернулись к тому, каким он был. Даже он не знал.

После этого все изменилось у Кая Хендина. Он уже не мог быть архимастером, наставником поэтов и хранителем знаний Академии. Все в этом месте ускользнуло от него, он не смог даже защитить учеников. Детей, которые были под его опекой.

И на рассвете, когда туман чар пропал из головы, он стал собираться в путь. Он договорился с паромщиком, подал сигнал лампой с самой высокой башни. Вызвал лодку.

В ту ночь Хендину снился его друг и наставник, Сераван Мир, стоящий у его кровати. Во сне он был как при жизни, без жуткого ожога вокруг глаза. Белая чистая мантия сияла во тьме. Он смотрел на лежащего Хендина. Строгий, но добрый. Он не говорил, но в его взгляде было значение, и Хендин ощущал его или свою вину.

Он не мог уйти. Если был шанс свергнуть Элиссана Диара, он должен был попытаться. Валанир Окун уже отдал жизнь.

И остров Академии был его домом, да? Он был архимастером почти двадцать лет. А этот монстр забрал у него все. Так не пойдет.

Но Хендин не знал, что мог сделать. Один день перешел в другой, он делал вид, что забыл о ночи огней, как сделали все. Он ходил в библиотеку, листал старейшие тексты. Искал подсказку о происходящем, о затее Элиссана Диара. Были ли Избранные раньше в истории. И как положить этому конец.

Но в изучении чар Эйвара была проблема. Она возникала постоянно, и это заставило Валанира Окуна советоваться с магами на востоке. В старые дни знания передавались устно, от одного поколения поэтов другому. Их не записывали. Это потом после заклинания Давида Прядильщика снов и потери волшебства Пророки начали хоть что-то записывать. То, что помнили. Началось с фрагментов. Над ними размышляли следующие поколения. Обрывки знаний смешивались со случайными куплетами, рецептами, анекдотами о погоде и посевах.

Это нельзя было назвать дисциплиной.

Порой он натыкался на куплеты, в которых ощущалась нотка волшебства, странность. Но символизм в них был неясен, так что не помогал.

Пророки прошлого хотели скрыть чары. Они с этим справились.

И когда проходил ритуал Элиссана Диара, Хендин не знал, что происходило. Он знал лишь то, что смог подслушать: что ночь полной луны принесет великое достижение. Элиссан Диар с самого начала нацедился на него.

Той ночью, когда Элиссан, служащие ему архимастера и Избранные пошли к озеру, Хендин пошел с ними. Он держался в паре шагов за ними, в капюшоне, в тени деревьев. Но Элиссан и не скрывал свои действия. Процессия несла фонари, за ними было легко идти. Будто время тайн кончилось.

Будто никто не мог их остановить.

Они остановились в роще ив у озера. Деревья росли полукругом. В их листьях была естественная брешь. И там сияла луна, красная, как тусклый кристалл. Вода набегала на берег, камыши почернели ночью.

Никто не говорил. Юноши встали в круг. Элиссан и другие архимастера были в центре. Даже с плащом архимастера на плечах Элиссан Диар выделялся, широкоплечий и красивый. Рядом с ним был Этерелл Лир, ученик на последнем году обучения, который до этого казался ленивым. А теперь пугал не меньше Элиссана Диара.

Парни запели. Их мелодия направлялась к Иному миру. Хендин дрожал там, где прятался. Он видел, как парни, Элиссан Диар и остальные погрузились в транс.

И он увидел, как из ниоткуда появился мужчина посреди круга. Он пылал изнутри зеленым огнем. Ифрит, сказал Элиссан. Наглый Пророк впервые проявил страх, его лицо казалось болезненным в свете луны и того зеленого сияния.

Появившийся маг открыл брешь в другой мир. Оттуда доносился холод. Хендин смотрел, как с животной силой трусости Элиссан Диар схватил высшего мастера Лиана и бросил его в брешь. Слышал крики высшего мастера, пока брешь закрывалась.

Элиссан и маг сразились после этого, а Избранные отошли, освободив пространство, луна ушла за тучи, и воды озера стали черными.

* * *

У огня Лин Амаристот смотрела на него. Она сжимала руки, скрестив их, слишком крепко. Снаружи бушевал ветер.

Хендин сказал:

— Следующую часть сложно описать. Они бились почти незримо. Я ощущал это. Метка была то горячей, то холодной, раскаленной, а потом ледяной, и каждый раз я ощущал слабость. Они бились, и казалось, что у чужака есть шанс победить. Он ранил Элиссана. Ужасная рана, как мне казалось.

— Расскажи о ране.

— Меч появился в ладони мага. Он был из света, как зеленый огонь в нем. Цвет напоминал яд. Он вонзил меч в живот Элиссана так, что он пронзил его насквозь. Элиссан закричал… и, Киара прости, я думал, что его убили. Я радовался, — он сжал голову руками. — Но Элиссан падал ближе к противнику, сжал мага, пока кричал. Прижал ладони к голове мага. К его вискам. Как я сейчас делаю. И лицо мага изменилось. Он исчез, — огонь трепетал. — Я не знаю, что с ним стало.

— Он мертв, — сказала Лин огню. — Что произошло дальше?

— Избранные отвели Элиссана в замок. Казалось, он умирал несколько дней. Я надеялся. Я не мог поверить, что надеялся на смерть человека. Особенно, когда его дочь все время рыдала у его кровати, — Хендин вздохнул, вспоминая, как презирал себя, как ощутил разочарование. — Но он выздоровел. Думаю, из-за Избранных. Они каждую ночь были у его кровати. Их музыка мешала мне спать. И одним утром Элиссан пришел на завтрак, бледный, кривился, опирался на трость, но живой. И тогда я понял, что моей Академии конец.