– Надо уходить, – сказал я, обращаясь ко всем. – Пересечем границу в другом месте.
– Вы никак не пересечете ее в другом месте, Софи, – подал свой голос профессор. – У них, вдоль всех границ проложена специальная полоса. Если приблизится к ней на расстояние вытянутой руки, то получите электрический разряд такой силы, что вряд ли выживете. Этой полосы нет только на пограничном контроле.
– А, если перелететь? На воздушном шаре?
– И, где мы возьмем этот воздушный шар? – спросила Лизи.
Я и сам не знал, где можно взять воздушный шар. Надо будет спросить у Олака.
Дверь амбара распахнулась и в проеме показалась мужская фигура. Присмотревшись, я узнал в ней Нола. Одной рукой он держал за шиворот перепуганного Олака, второй зажимал ему рот.
– Какая встреча! – процедил сквозь зубы Геер. – Я так и думал, что найду вас здесь.
– Отпустите мальчика! – крикнула Лизи и решительно направилась к нему.
Я успел схватить ее за руку и оттащить в сторону.
Геер рассмеялся:
– Не стоит так поступать, гражданка! Еще одно движение, и я сломаю шею этому тощему цыпленку.
– Хорошо, хорошо, – примирительно сказал я. – Мы стоим на месте и не двигаемся.
Ко мне подошел профессор и, посмотрев на рослого мужчину, спросил:
– А что, собственно говоря, Вам, надо?
– Заткнись, – огрызнулся Геер. – Я буду разговаривать только с ним, что выдает себя за героя!
Я сделал вперед два шага:
– Что тебе надо? Деньги?
Геер широко улыбнулся, оголив гнилые зубы.
– Значит, я был прав. Пришлые. Этому болвану было поручено привести вас в другое место, а он спрятал здесь. Ты ему понравился, герой! Если бы я не жил с его матерью…
Не выпуская мальчика из своих рук, он нагнулся к нему и произнес:
– Ты знаешь, что бывает за сокрытие пришлых?
У Олака на глазах выступили слезы.
– Ладно, пожалею, не сдам, но позже сам разберусь, – он отпустил ворот рубахи Олака, и тот бросился наутек.
Сложив руки за спиной, Геер посмотрел на нас:
– Мне не нужны от Вас деньги! Я их и так получу за вас!
Снаружи раздался вой сирены, и спустя несколько мгновений в амбар ворвались вооруженные люди. Один из них, направив на нас автомат, рявкнул:
– На колени!
Мы послушно выполнили приказ. К нам подбежали несколько полицейских и, заломив назад руки, надели наручники.
После того как нас выволокли из амбара, Лизи умоляла не трогать отца. Один из военных ударил ее прикладом автомата и она упала. Ее подняли и затолкали в одну из машин. Я видел Геера, оравшего прямо в ухо далеко немолодой женщине, прижимавшей к себе Олака. В больших глазах мальчика отражался ужас. Потом нас долго куда-то везли. Машину трясло, Джул кричала, грозила кому-то, чья-то нога в тяжелом ботинке ударила ее прямо в висок, и она сразу обмякла.
Затем было полутемное, сырое помещение. Там сидели, лежали, стонали и тихо всхлипывали десятка два человек. Лизи, Джул и профессора среди них не было. Я не могу сказать, сколько провел времени в этом помещении. Может, день или два, или три… Нас не кормили, не поили и даже не выводили в туалет. Я так устал, что первые сутки спал и мне было на все наплевать: кого забирают, кого приводят. Я познакомился с молодым пареньком лет двадцати. Оказывается, его посадили только за то, что он без разрешения женился на девушке из другой коммуны. Когда меня вызвали на допрос, мой новый знакомый успел шепнуть мне:
– Ни в чем не признавайся. Говори, что слепой, глухой, больной на всю голову, только не сознавайся, что ты пришлый…
И вот, я сижу в каком-то кабинете и смотрю в упор на полицейского, сидящего напротив меня. Он читает какие-то бумаги и время от времени поправляет узел галстука. Наконец оторвавшись от бумаг, он взглянул на меня и спросил:
– Значит Вы утверждаете, что являетесь героем Соона?
Сбоку от меня что-то застрекотало. Я скосил глаза. На стене висел какой-то аппарат из которого лентой свисала бумага.
– Это всего лишь самописец, – успокоил меня полицейский, – он будет фиксировать каждое наше слово. Так Вы ответите мне на вопрос? Впрочем… Судя по тому, что Вас удивил самописец, у меня больше нет сомнений в том, что Вы пришлый.
– Воды… – прошептал я пересохшими губами. – Я ничего не скажу, пока мне не дадут воды.
Офицер подал кому-то знак, и мне принесли стакан с мутной водой. Я с жадностью выпил ее и попросил еще.
– Больше не полагается, – ответил полицейский. – Теперь повторю вопрос…
– Не надо. Я его отлично помню.
– Тогда отвечайте.
– Я действительно, являюсь гражданином и героем Соона. Меня зовут Ойко Ноок.
– Но настоящий герой Ойко Ноок погиб, спасая урожай два года назад.
Я замотал головой:
– Произошла ошибка. Я не погиб. Я обгорел и потерял память. Меня нашли.
– Кого же тогда похоронили? – полицейский внимательно смотрел на меня.
Несмотря на то, что я попал в странную ситуацию, меня избили, не давали пить и есть, я готов был расхохотаться от задаваемых мне вопросов и той ахинеи, что я нес в ответ. Но я не мог себе этого позволить, потому что понимал, что мой смех лишь усугубит мое положение. Поэтому театрально вздохнув, я сказал:
– Откуда мне знать? Может, кто-то мимо проходил, решил помочь и погиб. В конце концов, если я умер, то почему у меня на руках находится мой документ?
Полицейский пожевал губу и сказал:
– Вот и нам интересно, откуда?
– Из моего кармана. Спросите родственников. Должны же они у меня быть.
Полицейский откинулся на спинку стула, но его руки остались лежать на столе. Кончиками пальцев он стал отбивать какую-то мелодию.
– А Вы сами не помните своих родственников?
Прежде чем ответить я подумал о том, что совершенно не знаю, как к нему обращаться, потому что ничего не понимаю в их нашивках на форме. И я рискнул:
– Гражданин полицейский,…
– Что? – взревел тот. – Как ты, свинья, ко мне обратился?!
– Простите меня! Частичная потеря памяти. Многого не помню. Только свое имя. Где жил, кто родственники – ничего не знаю. Не помню многие вещи, которые нужны в жизни, а Вы обижаетесь, что я не знаю, как обращаться к представителям власти. Лучше помогите. Мне нужен врач.
– Кто с Вами собирался пересечь границу?!
– О ком Вы? – я пытался оттянуть время, чтобы придумать хоть какую-нибудь правдоподобную историю.
– Две женщины и пожилой человек. Назовите их имена.
Я сделал вид, что мучительно вспоминаю их имена:
– Точно не помню, но, кажется, их имена Аан, Суок и… помню только Ной.
– Значит, у пожилого гражданина Вы помните только имя его отца?
Вот так дела. Значит в этом мире нет фамилий. Только собственное имя и имя родителя. Очень интересно. Спасибо тебе, офицер.
– Я же говорил, что у меня плохо с памятью. После того геройского поступка…
Я не успел договорить – открылась дверь и кто-то за моей спиной сказал:
– Полковник Нав Нави, Вам стоит на это посмотреть.
Полицейский нехотя поднялся и вышел за дверь. Самописец умолк. Что же Вы, полковник, оставляете на столе служебные бумаги! Вытянув шею, я попробовал рассмотреть, что в них было написано. Мне нужна была хоть какая-нибудь информация, чтобы выкрутиться. За дверью слышались голоса, но я был сосредоточен на бумагах. На мое счастье, текст на верхнем листе был отпечатан крупными буквами. У них так принято или у полковника плохое зрение? Я начал читать. Трудность состояла в том, что мне приходилось читать вверх ногами. Но то, что я прочел, обрадовало меня, и когда Нав Нави вернулся, я был готов к его вопросам.
Усевшись на свое место, полицейский вытянул вперед руки и, скрестив пальцы, задал новый вопрос:
– Итак, если Вы не погибли, гражданин Ноок, то где Вы находились все эти два года?
– Полковник, после того как я потушил огонь, мое тело было обожжено. От боли я потерял сознание, а когда очнулся, то лежал в доме гражданки Аан. Я не помню имя ее отца. Она не знала, кто я такой, потому что я ничего не помнил, кроме пожара. В моем обгоревшем комбинезоне она нашла только мой документ и таким образом мы оба узнали, как меня зовут. Гражданка Аан ухаживала за мной, заваривала травы. Однажды мы смотрели с ней новости, где сказали, что я герой, потому что спас большой урожай от огня. Она очень мной гордилась. Когда в тех же новостях сказали, что я погиб, сгорел заживо и что после меня осталась кучка пепла, то она хотела звонить на телевидение, чтобы мои родные и невеста узнали, что я жив. Но я остановил ее. Почти все мое тело и лицо превратились в пергамент. Моя невеста отказалась бы от такого уродца, и я не хотел причинять ей боль. И своим родным тоже. Я сказал тогда Аан: «Пусть думают, что я умер».