— Да, конечно, ответьте. — Кореец взмахом руки разрешает выйти.

Я кидаюсь из кабинета под трезвон своего телефона, как останавливаюсь в замешательстве у выхода — за мной следует Архивариус.

— Тогунде вас проводит. Простите, но таковы порядки.

Отлично просто! Я киваю и выхожу в коридор, смиряясь с тем, что разговор будет проходить под надзором Сената.

— Да?

Готовый услышать знакомый тембр Ганна с беспечными юношескими нотками, но застываю в шоке, когда в трубке звучит ЕЁ голос. Мое сердце забывает, как надо стучать, сбиваясь с ритма.

— Рэйнольд? Это я, Мелани.

Всё, что я могу сказать это сухое «да». На меня, не отрывая взгляда, пялится Тогунде, будто мой надсмотрщик в тюрьме. Сложив руки в ожидании, он замер в позе, превратившись во внимание. Сама собранность. У меня же пересыхает в горле и дрожат руки, но стараюсь не показать свою нервозность и радость, что могу слышать её.

— Я звоню поздравить тебя. Слышала, что у тебя сегодня день рождения…

Ее голос мягкий, тихий, неуверенный, но такой родной, такой реальный. Где же ты, Мел?

— Да. Спасибо.

В трубке повисает пауза. Я слышу ее дыхание и понимаю, что она в замешательстве. Не молчи, милая, не молчи!

— Как у тебя дела? — Я первым нарушаю эту тишину. Мои мысли путаются, в голове полный кавардак.

— У меня? Ничего… Нормально. А у тебя?

— Я… соскучился.

Это единственное, что могу сказать ей: малая толика того, что я чувствую. В трубке снова молчание. Слышу тихие всхлипы. Она плачет. Невозможно просто! Я не могу ее успокоить, и от этой беспомощности чувствую себя взвинченным, к тому же еще больше нервирует Тогунде, который уже дернул рукой, глянув на часы — показывает, что пора заканчивать разговор.

— Прости, но не могу говорить сейчас.

— Ты занят?

— Да.

— Может, мне перезвонить?

О боже! Я хочу этого! Но нельзя. Я не знаю, сколько пробудут тут Архивариусы. Да и опасно. Клаусснер уже в карцере. Мне еще не хватало там оказаться. Боюсь, как бы Архивариусы не оставили здесь кого-нибудь из своих или не поставили какие-нибудь магические запреты на нас. Слишком зачастили Саббатовцы в судах. Это чревато проблемами.

— Не стоит. Не звони. — «Не рискуй», — мысленно добавляю я. На том конце снова молчат. И я делаю то, что не должен был при Тогунде, проклиная себя на чем свет стоит: — И прекрати, пожалуйста, меня… звать.

— Звать?

В голосе Мелани слышатся нотки удивления. Это как глоток свежего воздуха, потому что слышать печальный голос невероятно тяжело. Я еле сдерживаю себя, чтобы не прошептать ее имя в трубку…

— Да. Ты постоянно зовешь. Позавчера ты сидела на ступеньках и позвала меня…

Я слышу глухую тишину, что на мгновение пугаюсь, что звонок прервался:

— Алло?

— Я тут. Просто… как? Я же была в Вяземке!

— Я тебя слышу! — Рычу я в трубку, ловя сосредоточенный взгляд Тогунде. Твою мать! Он может на минуту отвлечься?

— Рэй, это невозможно! Я же смертная.

Я только уж собирался ответить, как дверь открылась и в коридор вышла Кристен.

— Рэй! — Она громко окликает, разнося мое имя эхом по коридорам Саббата, и кивком головы указывает на кабинет. — Пошли! Они требуют именинника. Наверное, поздравлять будут.

Тогунде хмыкает на шутку Деннард, расслабляясь в своей позе.

— Меня зовут. Не могу больше говорить.

— Да, конечно.

Мне не нравится, как прозвучал ее голос! Но времени нет.

— Прости, — шепчу я в трубку и отключаю мобильник. Тогунде взмахом руки приглашает в кабинет. Я тяжело вздыхаю, пытаясь отвлечься и настроиться на предстоящий допрос. В конце концов, у меня теперь есть возможность с ней связываться. Если она звонила с телефона Кевина, то значит Ганн рядом с ней. А это уже много!