Забудь, Аня, забудь! Всё. Тебя не простили.
Но Виктор не замечает моего недовольства и пытается снова обнять. Я внутренне ломаю себя, соглашаясь на близость: кладу руки ему на плечи, все еще ощущая, как жжет ладонь. Савов подумал, что я даю разрешение на большее, и стремительно приникает к моим губам. И снова ломаю себя, позволяя вспомнить, каково целоваться с ним. Его губы более жесткие, требовательные, напористые. В поцелуях Савов — хозяин, только он позволяет получать мне или не получать удовольствие. Виктор стискивает, положив руку на затылок, чтобы я не смела отпрянуть раньше времени. Его вкус — вкус моря: чуть соленый с шипровым запахом парфюма.
В конце концов, я с ним целовалась много раз. Его объятия — давно изведанная территория. Поэтому стараюсь расслабиться и, если не получить удовольствие, то хотя бы не отторгать мужчину.
— А вот и мы. Простите, что так скоро! Там дождь начался, а мы зонтиков не взяли. — Варя с Кевином входят в кухню и сразу замечают нас. Думаю, что по мне итак всё видно. Сестра смущенно, но, не скрывая радости, отводит глаза. Кевин смотрит хмуро. В его взгляде читается, что ему не нравится то, что увидел.
— Вы нам помешали, — Савов бесцеремонно осаживает сестру и Кевина, несмотря на то, что все произносится с вежливой холодной улыбкой.
Варя сразу как-то тушуется. На мгновение кажется, она даже испугалась. Но Ганн сразу берет ситуацию в свои руки, обворожительно и задорно улыбнувшись.
— Всё. Нас нет. И не было. Мы ваши галлюцинации.
Он практически утаскивает Варю из кухни. Как только сестра с Кевином уходят, Савов поворачивается, сладко облизываясь.
— Нас прервали.
— Нет, прости, но на сегодня поцелуев хватит.
Я смущена и раздосадована, что меня видели в объятиях Виктора. Да и поцелуй не зажег былой страсти и желания. Это еще вдвойне неприятней. Не вижу причин продолжать наши отношения.
А пока решаю начать разговор, разглядывая ожог на своей ладони:
— Когда к тебе отправляемся?
— Дня через два. Там все уже в курсе, что ты приезжаешь.
Я никогда не была в клане Савова, но Альфа славился сильными и беспредельными магами. Он был популярен еще тем, что там было много мужчин — это противоположность клану Юрей: женщин туда брали очень редко, либо попадали случайно, как я.
— А почему через два дня? У тебя какие-то дела?
— Да. С Марго поговорить и Джеймсом.
— Джеймс? Он тут?
— Да. Приехал вместе со мной.
Джеймс Морган — любовник Марго, заодно Темный клана «Альфа». Хитрый черт. Я его видела пару раз и то мельком. Знаю только по разговорам. Так же знаю, что когда-то у Альфа было двое Темных — братья Морганы. Но близнец Джеймса ушел в Сенат и где-то до сих пор там.
— Понятно. — Больше мне сказать нечего. Как-то резко закончились все темы.
— А ты чем занималась?
Говорить, что убивала время мыслями об Оденкирке, что звонила сегодня в обед — не хочется, и не надо.
— Ничем. Ездили в Вяземку, виделась с мамой.
— И как?
— Всё так же. Вяземка разваливается, мама нас ненавидит. Зачем Марго посылала нас туда?
— Марго хочет, чтобы ты забыла о Мелани Грифит и стала прежней. — Савов элегантно присаживается на стул и внимательно, изучающе смотрит на меня. — Только вопрос: что хочешь ты?
— Не знаю. Я даже не уверена — хочу, чтобы мой Знак проявлялся или нет.
Савов берет мою руку и нежно гладит её. Он никогда таким не был.
— Так или иначе, я жду Химеру. Свою Химеру. — И целует в запястье, заглядывая в глаза.
— Ты никогда не был столь нежным со мной.
— Исправлюсь, — и он целует меня в ладонь, незаметно задев ожог. Я не подаю вида, что больно, а Виктор не замечает. Именно в этот момент меня осеняет.
Почему до сих больно? Во Франции мне проткнули руку — рана зажила в считанные минуты. А тут маленький ожог, который никак не пропадет.
Я вынимаю руку из горячих ладоней Савова и смотрю на нее, как на нечто любопытное, диковинное.
— Аня? — Савов пытается понять мое странное поведение.
— Почему не заживает?
— Детка, ты же смертная! Конечно же, не затянется так быстро.
Нет. Это не то. Раны же затягивались!
— «И прекрати, пожалуйста, меня… звать. Ты постоянно зовешь. Позавчера ты сидела где-то на ступеньках и позвала меня… Я тебя слышу».
Ведьмин зов, усиленный страданиями сердца и любовью, покрывал огромные расстояния, пробивался через пространство и время, и доходил до адресата — до Оденкирка. Смертные так не могут. Что это значит? Что, черт возьми, происходит?
Недолго думая, я хватаю нож для разделки мяса и резко провожу лезвием по ладони. Боль молниеносно опаляет руку. Начинает жечь и сильно идти кровь. Запах солоноватый, железный — запах жизни.
— Анна! Что ты делаешь?
Савов вскакивает и хватает меня за кисть, теперь и он испачкан моей кровью.
— Не понимаю! Почему не заживает? Почему раньше затягивались, а сейчас нет? Почему зов проходит, а мой дар не работает?
Ошалевшая, ничего не понимающая, кидаюсь в комнату сестры.
— Кевин!
Он выходит ко мне из зала. За мной стоит Савов, из спальни выходит Варя, испуганно таращась на мою окровавленную кисть.
— Аня, что всё это значит? — Варька смотрит на Савова в поисках ответа.
— Я и сам бы рад послушать.
— Она не заживает!
Меня заедает на этой фразе, как испорченную пластинку. В башке хаос мыслей и догадок. Но нужен Кевин!
— Кевин! Ты должен воздействовать на меня!
— Что? — Три голоса в унисон.
— Увеличь мой дар, как делал в Саббате. Помнишь? Нужно, чтобы знак проявился!
— Аня, нельзя! Ты смертная! — Сестра пытается отговорить меня.
— Послушай Варвару, не вздумай. Это чревато. Надо просто залечить рану.
— Кевин! — Я не слушаю никого, только умоляюще смотрю в медовые глаза Ганна. Он стоит бледный в полной растерянности.
— Аня, ты помнишь, чем закончилось всё в прошлый раз? Перегруз — не самое страшное.
— Так! Хватит! — Варя кидается ко мне и пытается остановить кровотечение. Пол подо мной уже достаточно запятнан.
— Варя, мне нужен Кевин. И он сейчас воздействует на меня.
Я практически рычу на сестру, осознавая, что в данный момент я больше похожа на Химеру, чем она.
Варька отступает, а я хватаю за руку Ганна.
— Начинай!
Все разом затихают. Ганн нерешительно косится на Савова, который, кажется, готов убить только взглядом, дай только волю.
— Я СКАЗАЛА, НАЧИНАЙ!
И магия током начинает идти по телу. Приятное щекочущее чувство наполняющей меня энергии. Я не свожу взгляда с запястья — пусто.
— Сильнее, Кевин.
И ток увеличивается. Теперь он покалывает мои нервные окончания. Но снова пусто — Знак даже не думает проявляться, а рана не затягивается.
— Еще! Сильнее! — Приказываю я.
В ответ слышу голоса сестры и Савова:
— Аня!
— Прекрати! Это опасно!
— Кевин, по максимуму. Как можешь! — Мне всё равно на них. Хочу докопаться до истины — кто я.
И теперь я чувствую мощь силы Ганна. Магия уже жжет вены и гудит в ушах. Сердцебиение заходится в ритме, меня прошибает холодный липкий пот. Знак начинает проявляться тусклыми скупыми тремя нитями.
— Ну, давай! Что же ты не проявляешься? — я скулю, мне уже плохо, голова кружится от магии, задыхаюсь, а Знак медленно проступает сквозь кожу. Я слышу, как увеличивается еще сильнее мощность дара, подгоняя появление первых завитков, но в этот момент происходит вспышка — между моей рукой и Ганна проходит нереальный разряд магии. Дар опаляет все мое тело, взрываясь в области сердца. Меня отбрасывает назад. А дальше темнота. Глухота…
***
Я сижу в машине и жду ее в указанном месте в назначенный час. Из радио доносится тягучая песня Ланы Дель Рей. В подстаканнике дымится кофе из Старбакс. Я нервно стучу пальцами по рулю, будто это ускорит ее приход.
Взвинчено. Нервно. На всякий случай проверяю силок в кармане. В кобуре ждет Ruger LC9, когда его вытащат и пристрелят им какую-нибудь Химеру. Но не сегодня. И не ее. Взяла оружие ради спокойствия. Еще в бардачке лежит моя Беретта, подаренная Куртом, который разбирается в оружии лучше всех в Саббате.
— «Ты где?» — ее голос проносится в крови.
— «Крайняя машина справа».
И вот уже вижу, как она идет твёрдым шагом в мою сторону. На ней нет яркого красного пальто, просто черная куртка и джинсы. Одета обычно, чтобы не заметили. Хотя не обратить на нее внимание очень трудно — слишком красивая и яркая. Почти как мой Стефан. Он тоже, несмотря на свой порой запущенный вид, привлекает внимание противоположного пола. Не скажу, что ревную, но и не радуюсь, когда с ним начинают нагло заигрывать.