Я ещё вернусь

Я смотрю на счастливую пару — Еву и Стефана. Просто держатся за руки, просто улыбаются и о чем-то шепчутся между собой. Стеф делает нежное движение рукой — убирает прядку, упавшую Еве на глаза. Это было так естественно, так обоим привычно, но для остальных — это был жест полный любви. Глядя на них, понимаешь — вот оно неприкрытое счастье любить и быть любимым.

Но внезапно все прерывается, так как к ним подходит Тогунде. Я его узнаю из тысячи — Дознаватель по моему делу, ведший допрос в карцере и на суде. Он говорит четко, не громко, но заставляет всех замолчать:

— Добрый день! Ева Валльде, вы обвиняетесь в нарушении субординации к Анне Шуваловой, установленной решением Суда. Прошу проследовать в Карцер до принятия решения Святым Сенатом.

Я шокировано осознаю сказанное! Кто мог предать? Кидаю взгляд на Савова — мой жених смотрит с легкой презрительной ухмылкой.

— Что? Ты же обещал! — Я готова накинуться на Виктора с кулаками. Меня душит боль и обида. Предатель! Он поворачивается ко мне и его лицо меняется: теперь на нем сквозит неприкрытое возмущение.

— Если ты думаешь, что я столь легкомыслен в своих обещаниях, то спасибо! Это многое объясняет твое отношение ко мне. — Савов шипит на меня, чтобы никто не слышал нашу перепалку.

— Тогда кто донес?

Он жмет плечами. Сзади него идет какая-то потасовка и слышны голоса мужчин-Инквизиторов.

— Не я — точно. Могу позвать Субботину, если ты настолько мне не веришь.

— Ева! — Стефан кричит, и в этом крике слышится боль и ужас. Я смотрю за спину Виктора и вижу, как уводят Еву, а Клаусснер пытается вырваться из рук Ноя и Рэя. Но силы явно не равны, так как Стефан физически сильнее их, подначиваемый горем и желанием вырвать из рук Архивариуса любимую. На помощь к ним спешит Курт. И вот уже трое здоровых мужчин пытаются удержать Стефана Клаусснера; они что-то ему говорят, пытаются успокоить, но все это бесполезно, пока сам Стеф ни сдается и от бессилия своего положения начинает метаться в их тесном кругу. Мне больно видеть это. Из-за чертова решения Сената я подставила Еву. Мне хочется быть с Саббатовцами. Разделить с ними горе! Невольно делаю шаг и оказываюсь в проходе именно в тот момент, когда Инквизиторы решают выйти на улицу. Стефан оборачивается и, не видя куда идет, практически налетает на меня. Его темные глаза останавливаются на моем лице, они горят ненавистью и презрением ко мне. Всё резко напоминает случай на складе, когда он дал мне пощечину — та же ненависть во взгляде. Руки Стефана сжимаются в кулаки, и, кажется, он готов наброситься на меня.

— Это всё из-за тебя!

Его рык подобен звериному. На долю секунды я забываюсь, где мы, и мне кажется, он сейчас снова меня ударит.

— Заткнись! — Рэй обрывает иллюзию, и злой, как черт, бесцеремонно хватает Стефана за шкирку и тащит к выходу. Курт подлетает и берет Клаусснера за локоть, чтобы тот не вырвался. Они с грохотом открывают дверь, почти вывалившись в коридор Ливерпульского суда. Я провожаю взглядом выходящих, ощущая пустоту внутри… хотя нет, не пустоту. Там кровоточат слова «это всё из-за тебя».

Мой взгляд падает на Лауру Клаусснер, стоящую возле выхода. Красивая и жестокая. Она, не скрывая интереса, разглядывает меня с какой-то хитрой полуулыбкой, изучает, как экспонат в музее. Словно рада, что я, как она! Нет! Не хочу. Никогда.

— «Я бы с удовольствием не имел с тобой ничего общего».

Голос Рэя всплывает в памяти. Он с ненавистью говорил это Савову, практически признаваясь, что не простил меня. Зачем я ему после Виктора? Он не хотел бы знать меня вообще…

Мои глаза начинают застилать слезы. Невозможно. Невыносимо!

Я срываюсь с места, бесцеремонно расталкивая локтями всех, кто попадался мне на пути. Во мне кипит ненависть на всех — на Рэя, Клаусснера, Савова и в первую очередь на себя. Я бессильна в этом гневе. Всё разрушила и еще надеюсь снова хоть что-то восстановить.

Увы, шанс дается один лишь раз судьбой…

Бегу в туалет в конце коридора, слыша окрик Нины: «Ань! Ты куда?». Хлопнув дверью туалета, даю волю своим чувствам: меня разрывает боль, скручивает всё внутри, хочется, чтобы сердце моментально остановилось. Ну почему всё так? Почему я невольно становлюсь бедой для них? Не знаю, сколько времени прошло, когда я выхожу из кабинки и иду к раковинам. Чувствую себя старой, потрепанной душой. Возле стенки стоит Субботина и ждет меня.

— Ну как?

Я не отвечаю. Думаю, по мне и так все видно: собачка-бродяжка получила пинок под брюхо от своего хозяина. Хотя, наверное, он уже ей не хозяин, поэтому и получила… Так мне и надо! Лучше держаться от Саббатовцев на расстоянии, иначе это чревато чьей-нибудь смертью. Я умываюсь, чувствуя, что намочила бинты на руках. Но мне плевать. Холодная вода оживляет и бодрит. Прихожу в себя. На долю секунды закрываю глаза и вспоминаю, как Рэй смотрел на меня в зале заседания — это пронзительный, проникновенный взгляд. В цвете грозы я видела себя — то же самое одиночество и тоску. Как такое возможно: любить человека и не прощать его? Я бы простила. Тысячу раз простила… Хотя, откуда мне знать? Я никогда не ощущала вкус предательства от любимого человека. Да, Рэй меня обманывал, манипулировал, когда нужно, но все это было продиктовано его любовью и желанием, чтобы я стала, как он — равной ему. Но не предавал. Это сделала я.

Меня выводит из забытья резкий звук хлопнувшей двери, будто выстрел. Понимаю, что, как дурочка, замерла и пялюсь на текущую воду из крана. Субботина копается в моем плеере, щелкая по кнопкам. Кто-то становится рядом со мной, но я стараюсь не смотреть в глаза, чтобы не видно было моего опухшего, заплаканного лица. Снова умываюсь. Но, когда поднимаю голову, встречаюсь взглядом с новенькой из Саббата. Она смотрит своими серо-голубыми миндалевидными глазами так, будто оценивает. «Красивая», — отмечаю я. И ревность тут же взвивается змеей: Ева про это не говорила. Я открыто встречаю ее взгляд. Девушка, похоже, та самая Кристен, заменившая меня. Я видела, как она висела на плече Рэя, рассматривая сестру Стефана, как они шептались с ним. Странное поведение для ученицы… Слишком раскованное…

Деннард первая опускает взгляд и начинает замывать пятно на пиджаке. Ха! Так ей и надо! Похоже, костюм окончательно испорчен пролитым на себя кофе. Мне она не нравится. Хоть эта девушка и делает вид, что занята чисткой, все равно чувствуется, что следит за мной краем глаза. Я подхожу к Нине и беру за локоть. Подруга вынимает наушники и встречает мой взгляд:

— Пойдем отсюда.

Нина кивает и мы выходим.

— Аня? Что так долго! — Савов нервно хватает меня за руку и заглядывает в лицо. Он, оказывается, всё это время ждал меня на выходе. — Плакала?

— Да.

— А я тебя предупреждал о Клаусснере.

Киваю. Хотя тут дело не только в нем.

В этот момент из туалета появляется новенькая Саббата, гордо направляясь к выходу. Я провожаю ее взглядом. Неприятная. Злюсь на нее и завидую, хотя девушка ничего мне не сделала: просто она имеет то, чего у меня нет — Кристен может общаться с Рэйнольдом и у нее нет вины перед ним.

Савов наблюдает за мной, после чего наклоняется к уху и шепчет, будто любовное признание:

— Попомни мои слова, Аня, Мелани уже не существует для них. И если ты себя тешишь надеждой, что он все еще тебя любит, то зря. Настанет день, когда ему надоест думать о тебе и тратить свои чувства впустую. Не проще ли любить того, кто рядом?

Я сглатываю ком в горле. Виктор озвучивает мои страхи. Ведь с сегодняшнего утра я обязана выйти замуж за Савова.

— Пошли домой. — Он тянет меня за рукав куртки.

Я горько ухмыляюсь, удивленная, что во мне остались хоть какие-то чувства, например, скепсис. Все-таки я не верю Виктору, не хочу верить. Пока нет доказательств его словам, живет моя надежда. Пускай и глупая… Может, когда знак станет Инквизиторским, я сумею придумать, что сделать с клятвой?

Мы идем к выходу. Вижу, как Инквизиторы садятся в машины. Узнаю машину с личным водителем Реджины — именно в ней меня привезли в Саббат. Рядом с ней еще инквизиторская машина. Наше такси, как назло, стоит за ними. То есть мне надо пройти мимо Саббатовцев с заплаканным лицом. Отлично!