рый обводит вокруг пальца всех и вся под видом «простака про¬

стецкого» (так умиленно называет Галтина баронесса Торы). Но

автор полагал, что написал комедию и что Галтин — лицо коми¬

ческое. Предлагая пьесу Александрийскому театру, он просил

поручить роль Галтина не кому-нибудь, а именно Варламову, —

ведь комедия же...

На первых спектаклях Варламов смешил публику, как он го¬

ворил, «всякими коленцами». Потом понял: нет, брат, этот Гал-

тин не так-то смешон. И не глупые, беспечные баронессы, гра¬

фини и князья отдают ему в руки целые имения, состояния,

а он, Галтин, прибирает к рукам все, что плохо лежит.

«Простак простецкий»? У Сумбатова-Южина это только вы¬

годная личина, напускная, притворная; приманка, на которую

ходко клюют светские дамы и господа. Как же, — Галтин такой

миляга, столько у него «природного ума простого русского че¬

ловека»... А варламовский Галтин не притворялся, не старался

нравиться. Он попросту нравился, вожжался со всеми запани¬

брата, подкупал всех своей добродушной натурой, лихой бесце¬

ремонностью, неуклюжей толщиной, которая казалась естествен¬

ной и здоровой в кругу «высоких» дворян, лощеных и малокров¬

ных.

Сумбатов-Южин хитрил в роли Галтина, играл деланную про¬

стоватость. Что касается Варламова, — тот брал искренней нату¬

ральностью. Сумбатов наглядно запинался на французских сло¬

вах, чтобы показать в Галтине мужицкого сына. Варламов про¬

износил их уверенно, бегло и коряво, не сомневаясь в том, что

говорит по-французски безупречно, как надо.

Тут вроде бы нельзя отдавать предпочтение одному из этих

толкований. Но нельзя и не заметить, как и в чем разнятся они.

Есть своя правда в притворном Галтине: он ведь плут и обман¬

щик. Но и обман, и плутовство даются ему так легко, без уси¬

лий, что, может статься, и притворяться-то ни к чему.

Модест Чайковский как будто хорошо увидел в образе Гал¬

тина явление общественное, человека нового племени, которое

самосильно поднимается на смену родовитому и хиреющему дво¬

рянству; дельца без стыда и упрека. С наглой и обворожительной

самоуверенностью этот выскочка и скоробогач обирает своих но¬

воявленных друзей да снисходительно, великодушно позволяет

им выдвигать себя в государственные мужи... Пьеса могла быть

яростно обличительной, если бы ее не скособочила в сторону

«драматургии случая» жалкая сюжетная завитушка: Галтин со¬

блазняет и бесчестит юную подружку своей дочери...

Мелькнувшая было возможность художественного обобщения

сведена на нет этим бесшабашным гусарским поступком, кото¬

рый совсем не идет Галтину, человеку трезвому, осмотритель¬

ному, целеустремленному. Он навязай стареющему герою пьесы

явно насильно, ради сюжета, но против смысла образа и его ха¬

рактера.

Сумбатов-Южин — актер, понимавший толк в ролях опытных

сердцеедов, — еще как-то справлялся с этим тяжким авторским

заданием. У Варламова тут ничего не могло выйти и не выходи¬

ло. Эту линию роли кромсал он и комкал, как бы кожей чувст¬

вуя всю ее неправду и ненужность.

Поражение Галтина из-за этой роковой случайности? Не то!

Не таков Галтин, чтобы ни за что ни про что сбиться с ноги. Он

еще будет, если не министром, то первым его помощником! И, по

Варламову, осмеянию подлежало небывало резвое везение Гал¬

тина, а не то, как глупо обмишурился, волю дав неизвестно от¬

куда взявшейся любовной страстишке. По Варламову, несокру¬

шим этот хитрый, веселый, удачливый мошенник; на диво легко

скользит вверх.

Не хулу играл Варламов, а хвалу Галтину, его удалой хватке,

его нахальной уверенности в том, что «бог грехам терпит». Не су¬

дил сам, а отдавал на суд зрителей, впрочем, предъявляя им одни

оправдательные показания, как сделал бы это Галтин, попадись

на деле. Так ведь с него не станет, не попадется. Потому-то Вар¬

ламов играл Галтина задорно, забавляясь его пройдошной верой

в то, что не просчитается. Играл смешно, а зрители должны были

сделать далеко не смешные выводы.

Если пьеса М. Чайковского называется «Борцы», если есть

в ней кому вести единоборство с Галтиным, — так это его секре¬

тарю, человеку мелкому, завистливому и мстительному, — не¬

коему Дилигеитову. Некоему, — потому что хоть и темно его

прошлое, но видно: из плута скроен, мошенником подбит. Без

него и пьеса, и образ Галтина были бы беднее и мельче.

В спектакле Малого театра в роли Дилигентова выступал не

кто-нибудь, а М. П. Садовский. В Александрийском — В. Н. Да¬

выдов.

Но что он, Дилигентов, борец в весе мухи, — против могу¬

чего тяжеловеса?! Сила его кулачков — измена, подвох, донос.

Долго и тщательно набирает эту силу Дилигентов. И кажется,

вот-вот свалит он своего хозяина и благодетеля. Сумбатов-Южин

и Садовский искали и находили драматический исход в столкно¬

вении Галтина и Дилигентова. Садовский в роли Дилигентова

позволял себе юродски невесело покуражиться в предчувствии

близкой победы. Галтин чуть не приходил в отчаяние, видя, как

осмелел этот вчерашний низкопоклонник. Только неожиданная

спасительная телеграмма давала ему воспрянуть духом.

Разумеется, все это выглядело очень значительно: драматизм,

осложнение, напряжение, разрядка!

У Варламова же с Давыдовым — все было проще и... слож¬

нее, прямолинейно и... верно. Варламовский Галтин игрался с

Дилигентовым, как сытая кошка с мышкой: пусть ее малость по¬

резвится, потешит свою душонку. Разве ж доносом да подвохом

одолеешь Галтина, превеликого мастера по этой части? Варла¬

мов поглядывал на ужимки своего противника свысока, посмеи¬

ваясь про себя. Спасительной телеграммы еще нет, но, он уве¬

рен, — будет!

Пожалуй, такой Галтин сильнее, страшнее, крупнее.

Роль дочери Галтина —Сони играла В. Ф. Комиссаржевская.

И особенно хорош был Варламов в сценах с нею. Театральный

критик Н. В. Дризен писал, что «Борцов» стоит смотреть хотя

бы из-за трех-четырех сцен, в которых встречаются Варламов и

Комиссаржевская. Отец, который в восторге от своей дочери:

красива, талантлива... И выражает свой восторг грубо, хвастливо

и не без корысти: обаяние дочери поможет ему приворожить

кое-кого! Это — в первом действии. А во втором — князь сделал

предложение Соне: Галтин торжествует. Варламов как бы забы¬

вал о том, что речь идет о судьбе Сони; счастливо решилась его,

Галтина, судьба, — вот что важно! Уже не отец он, а обладатель

хорошего товара, который продан с большим барышом... Да не

в деньгах тот барыш, а в имении, которое, впрочем, сулит и не¬

малые деньги. Ох, какие двери откроет перед ним новое родство!

Тут Варламов и Комиссаржевская играли отца и дочь, кото¬

рые потеряли какие бы то ни было внутренние связи. Каждый

сам по себе, каждый о своем. Разговаривают, не понимая друг

друга. И варламовский Галтин, не дождавшись, пока дочь станет

княгиней, громогласно представляется самому себе тестем князя.

И все это грубо, кичливо, самодовольно, не таясь... По пьесе

еще далеко до времени, когда дочь вдруг (именно вдруг!) разо¬

чаруется в своем отце. Но Варламов уже сейчас давал возмож¬

ность Соне — Комиссаржевской взглянуть на Галтина со смятен¬

ным чувством.

В конце пьесы Соня не только объявляет о своем отказе кня¬

зю, но и уходит от отца, рвет с ним. И Галтин впадает в уны¬

ние, — пришло должное, неизбежное наказание... Так и играл

Сумбатов-Южин. И по-своему толковал Варламов «духовную

драму» Галтина—как бездушную комедию, с хитренькой улы¬

бочкой: ничего, ничего! Куда денется девчонка? Подурит да вер¬