балканской войне.

—       Я был дважды ранен, — гордо заявлял ротмистр.

—       ...в затылок, — добавлял от себя Варламов, указывая рукой

пониже спины.

Так было смешнее...

—       Иностранные газетчики рисовали с меня командующего

офицера, — хвалился ротмистр.

А Варламов говорил:

—       ...главнокомандующего!

Тоже смеха ради. Он и понятия не имел о том, что главно¬

командующим был великий князь Николай Николаевич. И что

малопочтенное ранение в «затылок» приходилось этой высокой

особе...

На первом спектакле «Дверей не заперли» присутствовал ми¬

нистр внутренних дел князь А. И. Лорис-Меликов и, приняв вар-

ламовские отсебятины всерьез, почел пьесу «неприличной для

императорского театра», приказал прекратить дальнейшие ее

представления. Двери заперли!

(Об этом случае рассказывает П. П. Гнедич в своей «Книге

жизни».)

Много было разговоров вокруг варламовских отсебятин.

—       Лень выучить роль, вот и несет что попало.

—       Что попало?! Нет, говорит своими словами, но никогда не

врет. Все в образе!

—       Памятью владеет скверно, все надеется на суфлера, да

не слышит, туговат на ухо.

—       А зачем ему ловить каждое авторское слово, если не хуже

его знает душу роли?

Да, если не слово, то душу роли знавал наверняка. Этого не

отнимешь. А отклонения... Что ж, не будь иных отклонений, не

было бы и откровений.

Вот еще одна роль, освоенная Варламовым, подобно Галтину

в «Борцах», с безукоризненным совершенством. Это — Столбцов

в пьесе В. И. Немировича-Данченко «Новое дело».

Шла эта пьеса и в Малом театре, и в других театрах страны.

Но современники запомнили только одного Столбцова — варла-

мовского.

Любопытно, что автор неохотно пошел на то, чтобы главная

роль в пьесе была поручена Варламову. Писал одному из работ¬

ников Александрииского театра (А. Е. Молчанову, письмо от

7 июля 1891 г.), что признает «громадный талант» Варламова, но

не видит, не слышит в нем барина, интеллигента, что тот при¬

вык играть купцов, мещан, чиновников, а Столбцов — «прежде

всего барин» и «уверенный в своей силе».

Напрасны были авторские опасения. Варламов сыграл эту

роль безупречно хорошо, горячо, запальчиво, с подлинным про¬

никновением в суть образа русского интеллигента из бар.

По автору, это человек драматической судьбы. Полон замыс¬

лов, неуемной жажды деятельности, рвется к богатству, к боль¬

шим деньгам, произносит при этом пышные словеса о развитии

отечественной промышленности. И за какое ни возьмется дело —

все срывается, все идет прахом. Не прочь болтать о народном

благе, а вокруг сам же разводит нищету... Вышел из доверия

Столбцов, никто уже не протянет ему руку помощи. Пьеса кон¬

чается сокрушительной его речью о том, что он, Василий

Евдокимович Столбцов, найдет применение своим силам в Па¬

риже, в Лондоне; «там не удастся — в Австралию, к диким в Аме¬

рику».

И если в роли Галтина потакал Варламов своему герою, дер¬

жал его сторону и этим подчеркнутым пристрастием изобличал

в нем свирепого корыстолюбца, то над Столбцовым откровенно

потешался. Над малостью его душевной и многими притязания¬

ми, над его постоянной неудачливостью при безоглядной бод¬

рости духа, над горячей предприимчивостью при полном отсут¬

ствии деловой хватки. Роль строилась, казалось бы, на несовме¬

стимых противоречиях свойств человека и его стремлений.

И от этого — все драматическое оборачивалось издевательским

смехом.

Варламов наделил Столбцова очень приметной внешностью:

почтенная седина в волосах, коротко стриженная холеная бород¬

ка, строгого покроя сюртук, белый жилет, очки на узенькой лен¬

точке, прикрепленной к шелковому лацкану. Ни дать ни взять

университетский профессор римского права.

Между прочим в некоторых газетных отзывах на спектакль

«Новое дело» так и назван Столбцов — профессором, хотя ника¬

кой он не ученый и пьеса не дает оснований видеть в Столбцове

профессора. Это — дело рук Варламова, его толкование, его вну¬

шение.

Он придал Столбцову тонкое изящество манер, горделивую

осанку, легкую походку человека, который привык бывать на

людях, знает, что за ним следят, оценивают каждое его слово,

каждое движение. Руки постоянно и убедительно помогают слову

красивым и выразительным жестом: рисуют в воздухе предметы,

о которых идет речь, повелевают, указуют, отрубают, ставят

точку, вопрошают, взывают ко вниманию. И голос жирный, гу¬

стой, бархатистый, полный неуемной самонадеянности, само¬

влюбленного жара. Заливисто выпевал он междометия:

—       О-о-о, я своего добьюсь!

—       Э-э-э, меня не проведешь!

—       А-а-а, попался, дружок?

—       У-у-у, я им покажу!

И в каждом слове отчетливо выговаривал каждую букву,

ясно отчеканивал знаки препинания:

—       Как же ты (запятая) душа моя (запятая) не убедила ее

в том (запятая) что я без этого дела умру-у-у (длинное, пере¬

ливчатое вопросительное «у-у-у»). Не деньги мне нужны (запя¬

тая) пойми (запятая) а вот это новое дело (запятая) новое

(запятая) что я увлекаюсь (запятая) но что же вы поделаете с

Дон Жуаном (запятая) когда он увлекается новой женщиной

(напевный вопросительный знак) Так и я (громкое восклицание)

Я Дон Жуан (запятая) а эти каменноугольные копи (пауза на

тире) мой новый идеал (многоточие) Я должен или умереть (за¬

пятая) или быть ее любовником.

И руки в замок перед грудью сложит, гордо глянет на своих

собеседников.

Всем своим поведением Варламов старался внушить к Столб¬

цову глубочайшее уважение. И все выходило очень смешно, по¬

тому что важная степенность сталкивалась с ребячливой увле¬

ченностью своими несбыточными помыслами.

Вот он и затеял создать угольную промышленность в степ¬

ном краю. Это и есть его новое дело. Но сколько загублено ста¬

рых, начатых и не доведенных до конца, казалось бы, выгодных

дел! Сколько разорено родственников, доверчивых друзей, кото¬

рых очаровал Столбцов не так будущими великими доходами,

как красноречием, личным обаянием.

Здесь-то и расходился Варламов с автором пьесы. У Немиро¬

вича-Данченко иначе. Его Столбцов берется за дело расчетливо,

умеет доказать людям свою правоту. На словах у него все очень

крепко! Но, начав, остывает, тянется в сторону, к новым затеям.

У варламовского Столбцова расчеты оставались в тени, а высту¬

пали вперед как убедительные доводы, — воодушевленность, по¬

коряющее обаяние личности, умение, хоть временно вести за

собой.

Глядя на такого Столбцова, современники, должно быть, вспо¬

минали великого русского ученого Д. И. Менделеева, который —

тогда хорошо было известно — то и дело бросался сколачивать

заведомо безнадежные, на диво несостоятельные коммерческие

предприятия, неизменно терпя крах... Там, где другой нажи¬

вает, — скажем, какой-нибудь малограмотный и оборотистый куп¬

чина, — высокоученый Менделеев спустит до последней копейки.

Не в пример иным александрийцам, Варламов не стремился

показать в Столбцове хоть какое внешнее сходство со знамени¬

тым ученым, воспользоваться легкой возможностью успеха в зри¬

тельском узнавании. Он просто изображал очень интеллигент¬

ного, речистого и совершенно неделового человека, который бе¬

рется не за свое. Образ, увиденный в самой жизни и вызванный

к новой жизни на сцене щедрым артистическим талантом, по¬

пытка обнажить еще одно характерное для времени обществен¬

ное явление.