Николаевна Жулева.

*— Добрая душа — потому и любят!

Это Варвара Васильевна Стрельская, небольшого роста, се¬

денькая, вся кругленькая — общая любимица тетя Варя. Она

подходит к Варламову, обхватывает его шею короткими руками

и целует в лоб.

И все, кто пишет о Варламове, обязательно отмечают в нем

черту, «которая вообще редко встречается в театральном мире:

он не был завистлив ни к успехам старых товарищей, ни, тем

более, к молодым актерам. Последние часто прибегали к его по¬

кровительству.

—       Похлопочите, дорогой Константин Александрович, чтобы

эту роль дали мне. Ведь вы знаете, что я ее сумею хорошо сы¬

грать.

И он шел к кому следует и добивался желаемого». (Так

пишет Н. В. Дризен.)

Одно время говорили, что театром правит троица — Савина,

Давыдов, Варламов.

Верно, долгие годы княжила за кулисами умная, языкатая,

ярко талантливая и тщеславная, своевольная, очаровательная

Савина. Многое делалось по ее хотению: выбор пьес, распределе¬

ние ролей. Непослушание никому не спускалось, инакомыслие

пресекалось. Терпеть не могла соперниц: не было уютно рядом

с ней ни П. А. Стрепетовой, ни потом — В. Ф. Комиссаржевской.

Смела сказать новому управляющему труппой П. П. Гнедичу

прямо в глаза:

—       Я очень рада, что вы назначены в нашу губернию губер¬

натором, хотя знаю, что я как служила до вас, так буду слу¬

жить и после вас: на этом месте долго не засиживаются...

Немалым влиянием на театральное начальство и труппу

пользовался и Давыдов — актер великого дарования и человек

широкообразованный, умница и дипломат.

А Варламов... Нет, Варламов не входил ни в какие дела,

только и знал, что свои роли (и то не всегда твердо знал). Са¬

виной просто угодно было и выгодно числить Варламова в своих

союзниках. Если и решался вставить свое слово, разве только

в пользу молодых актеров и актрис. Хлопотал им хорошие роли.

Нет ни одного «александрийца» младшего поколения, кто не

вспоминал бы потом, как обласкал его, помог на первых порах

добрейший дядя Костя.

«Варламов вообще замечательно относился к молодежи — и

не на словах, а на деле. В «Вишневом саде» в эпизодической

роли почтового чиновника выступал молодой артист Д. X. Паш-

ковский. Он красочно создавал эту фигуру и очень типично тан¬

цевал на вечеринке. И я всегда видела, как Варламов специально

усаживался в кулисах смотреть эту сцену.

—       Костенька, зачем вы здесь? — удивлялась я.

—       Пашковского смотрю, хорошо сделал роль!

Нужно ли добавлять, как вдохновляло молодежь такое любов¬

ное и заботливое отношение старого мастера.

Варламова любил весь театр. За тридцать лет совместной

с ним работы я не слышала, чтобы кто-нибудь из актеров хоть

раз сказал о нем недоброе слово».

Это — из воспоминаний В. М. Мичуриной-Самойловой.

Ю. М. Юрьев описывает свой первый день в Александрий¬

ском театре, первую репетицию: он вводился на роль Милона

в «Недоросле».

«Я начал свою роль, едва владея собой. Дух захватывало,

когда я, шагнув вперед со сцены, произнес первые слова роли,

обращенные к Стародуму — Никольскому:

—       Я почту за истинное счастье, если удостоюсь вашего до¬

брого мнения, ваших ко мне милостей.

В ответ я ожидал фразу моего партнера Никольского, но

вместо его слов вдруг сзади, из-за кулис, раздался органный

голос Варламова:

—       Удостоишься, миленький, удостоишься... Будет тебе это

счастье! Не беспокойся!..

В ответ на этот неожиданный «апарт» Варламова раздался

общий добродушный смех, и репетиция приостановилась. Только

тут я заметил, что все участники, не занятые в данной сцене,

стояли во всех дверях павильона, где происходила репетиция, и

с любопытством следили за дебютантом. Слова Варламова, выз¬

ванные, видимо, желанием ободрить меня, были сочувственно

приняты. Все нашли нечто знаменательное в словах, произнесен-

ных мною. Действительно, я «почел бы за счастье», если б удо¬

стоился их «доброго мнения»...»

Б. А. Горин-Горяинов тоже рассказывает о том, как был он,

молодой актер, ласково встречен Варламовым в первые же дни

после вступления в труппу Александрийского театра.

А вот и рассказ Я. О. Малютина (из книги «Актеры моего

поколения»):

«От момента зачисления меня в «артисты императорского

Александрийского театра» до осеннего сбора труппы, происхо¬

дившего, как правило, в августе, оставалось добрых пять меся¬

цев. Пять длинных месяцев ожидания! Мне казалось, что я лопну

от нетерпения, отсчитывая дни до начала сезона.

И вот тут-то мне опять необыкновенно повезло. Как раз

в это время один из артистов Александрийского театра... форми¬

ровал труппу для трехмесячных варламовских гастролей по юж¬

ным городам России. В числе избранников, приглашенных в эту

труппу, оказался и я. Надо сказать, что полученное мною при¬

глашение было само по себе в высшей степени лестным, но осо¬

бенно лестным оно было для меня потому, что исходило, как я

впоследствии узнал, непосредственно от Варламова... Я, конечно,

никак не думал, что он запомнил меня или тем более как-то

выделил из всей молодежи».

А Варламов внимательно следил за молодыми. Имел свой

взгляд на талант. Говорил:

— Талант надо угадать, он не сразу виден. Другое дело бес¬

таланность: она сразу бросается в глаза...

И, довольный своим открытием, смеялся.

Несколько раз ездил заграницу, главным образом в Герма¬

нию, — лечиться от своей непомерной тучности. Жил «на во¬

дах», в санаториях, которые почему-то называл «консистори¬

ями».

«Мариенбад. Вот где я лечусь... Хочется жить полегче,

а жир тянет к земле. Четвертый год езжу сюда, помогает хо¬

рошо, по пуду за пять недель сбавляю», — пишет он А. И. Шу¬

берт.

«Пользовать меня будет профессор Швейнгер, доктор Би¬

смарка и германского государя. Один я, как сыч, и по-немецки

ни слова».

И жалуется на скуку, на «зверский режим», «скотское жи¬

тие».

«Скучаю по родине неописуемо. О России ничего не знаю

здесь, слышу только ругань ей, а я ее обожаю, матушку нашу».

И в том же духе Анюте:

«Не умею, не могу передать той пытки, тоски и одиночества,

которые я здесь переживаю. Бывают минуты, когда все хочется

бросить и бежать без оглядки домой»... Но «за неделю сбросил

14 фунтов!» И недоуменный вопрос: «От лечения или от тоски и

голода?»

«Окончив Мариенбад, поехал по Рейну... Устал лечиться,

хочу домой, все пригляделось, и немцы надоели до ужаса».

Рассказ, записанный актрисой Н. Л. Тираспольской со слов

Варламова:

—       У этого «гирша вайса» (санаторий «Белый олень» в Дрез¬

дене) морили меня голодом. Часами лежал не евши не пивши,

укутанный в одеяло, под навесом на воздухе. Оголодал совсем,

изнурился. Лечение называется... А вернулся домой — налег на

блинчики да пироги. И ничего — отошел, ожил. Снова, слава

богу, здоров.

Есть записи о заграничном житье Варламова в неопублико¬

ванных дневниках С. М. Смирновой-Сазоновой — жены актера

Александрийского театра Н. Ф. Сазонова (хранятся эти днев¬

ники в архиве Ленинградского института русской литературы —

в Пушкинском доме).

«Варламов жалуется, как его морили в санатории голодом...

—       Голод и скука. Не с кем слово сказать.

—       Разве вы не собирались вместе за табльдотом?

—       Какой там табльдот, когда не кормят!

Супу он пять недель не видал.

—       Все едят по своим каморкам, то яйцо, то кусочек ветчи¬