3

Слава Богу, в летний семестр Хизер не читала никаких курсов. Она проворочалась в постели всю ночь после визита Бекки и смогла подняться лишь к одиннадцати.

И как прикажете со всем этим жить дальше, думала она.

Мэри умерла шестнадцать месяцев назад.

Нет, подумала Хизер. Нет — нужно смотреть правде в глаза. Мэри покончила с собой шестнадцать месяцев назад. Они не знали, почему Бекки тогда жила дома; это она нашла тело сестры.

Как жить с этим?

Что делать дальше?

В год, когда родилась Бекки, Билл Косби[2] потерял своего сына Энниса. Хизер, с младенцем у груди и двухлетним сгустком энергии, скачущим по дому, почувствовала необходимость написать Косби через «Си-би-эс» и высказать сочувствие. Будучи матерью, она знала, что не бывает ничего тяжелее, чем потерять ребёнка. Конечно, десятки тысяч писали подобные послания. Косби — или его секретариат — ответил, поблагодарив за соболезнование.

Билл Косби как-то с этим справился.

В то же самое время каждый вечер в новостях появлялся другой отец — Фред Голдман, отец Рона Голдмана, убитого вместе с Николь Браун Симпсон. Фред был очень зол на О. Дж. Симпсона, обвинённого в убийстве его сына. Гнев Фреда, изливавшийся с телеэкрана, был почти осязаем. Семья Голдманов опубликовала книгу «Его зовут Рон». Хизер даже ходила на встречу с ними в супермаркете «Чаптерс» в университете, где они подписывали экземпляры книги. Она, разумеется, знала, что через несколько месяцев книгу будут продавать за бесценок, как и весь оставшийся после процесса Симпсона мусор, но она всё равно её купила и подошла к Фреду её подписать — как знак моральной поддержки одного родителя другому.

Фред Голдман как-то с этим справился.

После того, как Мэри убила себя, Хизер поискала ту книгу в домашней библиотеке. Она, оказывается, так и стояла на полке в гостиной, рядом с «Она же „Грейс”» Маргарет Этвуд, которую она купила примерно в то же время и тоже разорившись на издание в твёрдом переплёте. Хизер взяла с полки книгу Голдмана и открыла её. В ней были фотографии Фреда, но всё это были радостные семейные фото — она запомнила другое лицо, кипящее направленным на Симпсона гневом.

Когда твой ребёнок сводит счёты с жизнью, куда направить свой гнев? На кого его нацелить?

Ответ — ни на кого. Ты загоняешь его внутрь — и он ест тебя изнутри, постепенно, день за днём.

И другой ответ — на всех. Ты начинаешь рычать на мужа, на другого ребёнка, на коллег.

О да. Ты справишься. Но больше не будешь прежним.

Но сейчас…

Сейчас, если Бекки права…

Если Бекки права, то теперь есть, на кого направить свой гнев.

Кайл. Отец Бекки; муж Хизер, живущий отдельно от неё.

Она шла на юг по Сент-Джордж-стрит и думала о рамке с посланием инопланетян, висящей на стене в её гостиной. Хизер была психологом по специальности; она потратила последние десять лет на попытки расшифровать инопланетное послание, попытки постичь инопланетный разум. Она знала это послание лучше, чем кто бы то ни было на планете — она опубликовала о нём две статьи — и тем не менее у не было ни малейшего понятия о его истинном содержании; на самом деле она совсем не знала его.

Хизер знает Кайла почти четверть столетия.

Но знает ли она его хоть чуть-чуть на самом деле?

Она попыталась очистить свой разум, выбросить из него шок вчерашнего вечера.

Сегодня было солнечно. Она прищурилась и снова подумала об инопланетянах, отправлявших послания. По крайней мере, солнечный свет — он точно был для людей и центавров общим. Никто, разумеется, не знал, как выглядят инопланетяне, но политические карикатуристы рисовали их в виде соответствующих персонажей греческой мифологии. Альфа Центавра A — практически двойник земного солнца: оба принадлежат к спектральному классу G2V, у обоих температура поверхности около 5800 кельвинов — так что оба светят на свои планеты тем же самым жёлто-белым светом. Да, меньшая и более холодная Альфа Центавра B может добавлять оранжевого оттенка, когда тоже оказывается над горизонтом, однако должны быть периоды, когда светит лишь A — и в эти периоды центавры и люди видят одинаково освещённый ландшафт.

Она продолжала свой путь вдоль Сент-Джордж-стрит, направляясь к своему офису.

Мы справимся, думала она. Справимся.

На следующее утро — в субботу 22 июля — Кайл проехал на четыре станции метро дальше «Сент-Джорджа» — до самого Осгуда.

Бойфренд Бекки Зак Малкус работал клерком в книжном магазине на Квин-стрит-Уэст. По крайней мере, это Кайл запомнил из того немногого, что Бекки рассказывала о нём за последний год. В каком именно магазине, Кайл не знал — но их осталось не так много. В старших классах он частенько выбирался по субботам на Квин-стрит в поисках новой научной фантастики в «Бакке», новых комиксов в «Серебряной улитке» и старых книг в десятке или около того выстроившихся вдоль улицы букинистических магазинов.

Но независимые книжные магазины переживали тяжёлые времена. Бо́льшая их часть либо переехала в менее роскошные места с арендной платой поумеренней, либо попросту закрылась. Теперешнюю Квин-стрит заполняли в основном кафе и бистро, хотя рядом с выходом из метро на Юнивёрсити-авеню располагалось старинное здание штаб-квартиры одной из канадских медиа-империй. Вряд ли осталось больше трёх-четырёх книжных, и Кайл решил просто обойти их все.

Он начал с почтенного «Пэйджес» на северной стороне. Он огляделся — в отличие от Бекки Зак учился в университете, так что наверняка работал по выходным, а не в будни. Но никаких следов жилистой блондинистой фигуры Зака не было видно. Тем не менее Кайл подошёл к кассе, за которой сидела сногсшибательная индианка с восемью серьгами в ушах.

— Здравствуйте, — сказал он.

Она улыбнулась ему.

— Зак Малкус у вас не работает?

— У нас есть Зак Барбони, — ответила она.

Кайл немного опешил. В его детстве у всех были нормальные имена — Дэвид, Роберт, Джон, Питер. Единственный Зак, о котором он тогда слышал — это Закария Смит из старого сериала «Затерянные в космосе». Теперь же, куда ни плюнь, повсюду Заки, Одины и Уинги.

— Нет, это не он, — сказал Кайл. — Но всё равно спасибо.

Он двинулся на запад. К нему беспрестанно приставали попрошайки — а ведь было время в его молодости, когда они были так редки, что он никак не мог заставить себя им отказать. Теперь же в центре они кишмя кишели, хотя и вели себя корректно, с фирменной канадской вежливостью. Кайл давно довёл до совершенства «торонтский взгляд» прямо перед собой, никогда не направляемый на попрошайку, но до сих пор слегка покачивал головой вправо-влево, словно отвечая «нет» на каждую просьбу; в конце концов, полностью игнорировать человека было бы невежливо.

Торонто — «Город Добрый», подумал он, вспомнив старый рекламный лозунг. Хотя сегодняшние попрошайки были разношёрстной публикой, многие из них были коренными канадцами — отец Кайла до сих пор звал их «индейцами». Собственно, Кайл не мог припомнить, когда он последний раз видел коренного канадца не попрошайничающим на улице, хотя наверняка большое их количество по-прежнему обитало в своих резервациях. Несколько лет назад на его курсе было несколько студентов из коренных, присланных по тогда ещё не отменённой правительственной программе, но он не мог вспомнить ни единого преподавателя в Университете Торонто — включая, как ни странно, факультет языков и культуры коренных канадцев — который был бы канадским аборигеном.

Кайл продолжил свой путь до «Бакки». Магазин появился на Куин-Вест в 1972 году, четверть века назад переехал в другое место, но теперь вернулся и расположился неподалёку от своего прежнего местоположения. Кайл был уверен, что запомнил бы, если бы Бекки упоминала, что Зак работает здесь. И всё же…

На стеклянной витрине магазина красовалось определение слова, давшего магазину название:

Бакка: сущ., миф.: в легендах фременов[3] плакальщица обо всём роде людском.

Должно быть, в наши дни Бакка работает сверхурочно, подумал Кайл.

Он вошёл в магазин и поговорил с маленьким бородатым человечком за кассой. Нет, и здесь Зак Малкус тоже не работает.

Кайл продолжил поиски. Он был одет в рубашку-сафари от Тилли и джинсы — примерно в то же, что носил и на работе.