— Хоть тебе и повезло с супругой, старик, — пробасил он, — но в политике ты, видать, не силен. Давай я тебя просвещу.

Он уже взял себя в руки и продолжал с обычным спокойствием:

— Да, в наших лабораториях всегда работали и сейчас еще работают местные гении. И слава богу, что так. Благодаря им мы не слишком-то отстаем в военной технике. Все, в чем нуждается современная армия, мы в состоянии выпускать сами, даже то, что теперь называют экзотическим оружием. Впрочем, это ты и сам знаешь. Если бы мы захотели, то очень быстро имели бы и ядерное оружие, и средства его доставки. Отказались мы от него вовсе не из-за технического отставания или зависимости от сверхдержав. Так решили политики, и мы, военные, с ними согласились, потому что ядерное оружие не спасет страну от уничтожения. Извини, что я тебе читаю эти лекции, но все это имеет отношение к Рогдену и к его проекту К.

Олаф жестом дал понять, что не возражает против этих словоизлияний. Он знал: заставить Алекса разговориться было нелегко. Когда это удавалось, не следовало его прерывать.

— Рогден был в числе тех, кто возражал против производства нами ядерного оружия. После этого у него начался психический сдвиг, иначе я это назвать не могу. Он создал негласное общество ученых — противников технического прогресса в военном деле. Да, да, не улыбайся. Они довольно часто собирались, выработали критерии, на основании которых иногда отказывались участвовать в разработках. В Америке с такими поступают просто: их подкупают большими деньгами. К тому времени, когда гений выжат как лимон, он становится миллионером, но не раньше. От миллионов отказываются единицы. Так бывает, но очень редко.

— На моей памяти, — перебил его Олаф, — единственное исключение — молодой американский физик, который недавно отказался от разработки лазерного оружия, им же изобретенного.

— Совершенно верно, — подтвердил Якубсен. — Так вот, мы не платим своим местным гениям миллионы, а они их не требуют. Хорошо это или плохо? Наверное, отчасти хорошо, иначе бы они продавались американцам, как это делают светлые головы в других странах. Но с некоторых пор у них появилась бредовая идея, что они могут остановить гонку вооружений, отказываясь от разработки экзотического оружия в Иксляндии. Мысль бредовая хотя бы потому, что мы можем оказаться впереди лишь случайно, лишь по немногим видам оружия и не надолго. Все, что мы изобретем первыми сегодня, американцы или японцы, или еще кто-нибудь наверняка откроют максимум через два года.

— И это случилось с проектом К? — спросил Олаф.

— Вот именно! — в глазах Алекса вновь появился тот же яростный блеск. — Этот Рогден потратил не один государственный миллион на разработку своего К-оружия, успешно осуществил полевые испытания и вдруг решил, что надо отказаться от продолжения работ. Что он уговорил своих коллег, меня не удивляет, так как я знаю об их подпольном ордене пацифистов. Но меня больше всего поразило, что он сумел убедить высшие власти.

— Решение о прекращении работ было принято не правлением ВВФ? — удивился Олаф.

— Правление в том составе, какое было тогда и в значительной мере сохраняется теперь, подписывало все, что хотело правительство. — Злость Алекса достигла характерного для него предела. — Норден вызвал к себе Карла Гюнингена, и тот провел через совет директоров решение о прекращении работ по проекту К ввиду его технической и коммерческой бесперспективности.

Олаф задумался.

— Но, быть может, в нем действительно мало проку, — скорее сказал, чем спросил он. — Я, помнится, видел какие-то цифры и соображения, которые выдвигались против национального космического потенциала.

Губы Якубсена скривились в презрительной усмешке.

— Дорогой мой Олаф! А кто-нибудь сосчитал, сколько можно получить от продажи К-оружия американцам? Мы продаем всякую всячину кому угодно, хотя и полуконтрабандой (полу-, потому что я уверен, что где-то в правительстве дают на это добро). Но если американцам требуется К-оружие, то почему бы нам на этом не поиграть? Отказываться, по-моему, просто глупо. А вместо этого Рогдену разрешают продолжать заниматься подводной акустикой, которой интересуются именно русские, а американцы далеко впереди. Тут приходят на ум разные варианты.

— Ты уверен, что у Штатов нет своего К-оружия? — спросил Олаф.

— У них есть почти все его элементы, кроме одного — именно того, который изобрел Рогден. Ингмар Рогден гниет, превратившись в кал акул, проект К мертв, а американцы с японцами все равно добьются своего — с Рогденом или без него.

Олаф взял со стола Алекса хрустальный шар, чей-то подарок, подбросил его кверху, поймал одной рукой и положил на место.

— Наша безопасность от этого не пострадала? — весело спросил он.

— Чему ты радуешься? — круглое лицо Якубсена помрачнело. — Тебе бы только шарики ловить да спортивную форму сохранять! При чем тут наша безопасность? Надо смотреть шире. Безопасность Запада, Америки — это тоже наша безопасность. Плюс коммерция. Плюс национальный престиж.

Олаф встал, подошел к окну. Через зеленоватое стекло виднелись другие здания комплекса.

— Быть может, ты и прав, — сказал он. — Скажи, пожалуйста, ты уверен, что это место хорошо защищено от террористов?

— Система оповещения и защиты дает гарантию на девяносто девять процентов. Один процент всегда есть, убийство Нордена это доказывает. Но если ты боишься за секреты К-оружия, то напрасно. Все, что связано с его разработками, включая документацию во всех копиях, еще полгода назад отправлено в центральное хранилище. Так что теперь это уже не в моей компетенции. Что касается других проектов, то мы за этим тщательно следим. Пойдем, убедишься сам.

Они вышли из здания. Осмотрев территорию комплекса, углубились в лес. В конце одной из аллей они уткнулись в бетонную стену. Пройдя немного вдоль стены, свернули на другую аллею и возвратились в основное здание.

— Мэри, — сказал Якубсен своему секретарю, — зайдите к Авесту и принесите подарок для господина Гунардсона.

Через несколько минут Олаф получил небольшой сверток, завернутый в красивую подарочную бумагу.

— До рождества еще далеко, — засмеялся он.

— Покажи Патриции сегодня вечером, — отвечал Якубсен, — это видеопленка с записью всей нашей беседы, включая и прогулку по комплексу. Фильм, разумеется, цветной и звуковой. Ей он, думаю, понравится.

Олаф поблагодарил и сел за руль. Его «сааб», провожаемый долгим взглядом Якубсена, медленно тронулся в сторону ворот.

Около трех часов пополудни Олаф, наскоро закусив у Копарбера на втором перевале, въезжал в Эльстром. Его машина остановилась возле деканата физического факультета. Войдя в просторный вестибюль старого здания, Олаф поднялся по мраморной лестнице на второй этаж и, пройдя по коридору, постучал в дверь одной из лабораторий. «Войдите», — ответил женский голос.

— Я бы хотел видеть профессора Эрбера.

— Сожалею, но его сегодня не будет, — сухо проговорила молодая особа в очках, сидевшая за одним из пяти столов.

— Быть может, я могу его застать дома?

— Попробуйте, но думаю, что вам не повезет. Профессор Эрбер бывает в Эльстроме только по понедельникам и четвергам. В другие дни он работает в университете в Сундсвале.

— Не дадите ли мне его телефон?

— Извините, но профессор Эрбер просил его не беспокоить. Если угодно, оставьте ему записку.

— Благодарю вас, вы очень любезны, — произнес Олаф и закрыл за собой дверь.

Он доехал домой без происшествий, успел переодеться и отдохнуть и к семи часам был у Ленартсена. Когда они вернулись, внимательно выслушала его рассказ о поездке в Симерикс и забрала подарок Якубсена. Олаф, как всегда, уселся в библиотеке в свое кресло и открыл «Историю военного искусства».

Но перед глазами стояли места, в которых он побывал сегодня. Он вспомнил, как совсем еще молодым человеком, едва начав военную карьеру, ездил в свободное время из столицы в Эльстром. Там оставалась Ильзе, которая училась на два курса позже него. Постепенно их встречи становились более редкими. Выдерживать конкуренцию с местными студентами становилось все труднее. Он переключил внимание на блестящую молодую журналистку, вскоре ставшую депутатом парламента. Алекс прав: с Патрицией ему повезло. Долгие годы холостяцкой жизни себя оправдали.