Алекс… Он не был сегодня искренен до конца. Но он никогда и не был открытым. Хорошо, что все же разговорился. Эрбер работал с Рогденом над проектом К. Когда проект был приостановлен, Эрбер и с ним еще несколько человек покинули Симерикс. Делать им там было нечего. А теперь Эрбер работает сразу в двух университетах. Такие — нарасхват. В Сундсвал он звонить не стал. Это — дело Патриции. Она лучше знает, что ей нужно. Странно, что Рогден исчез сразу же после приостановки проекта. Может быть, кто-то сообщил береговой службе, что его больше не надо охранять?

Уйдя к себе, Патриция прокрутила видеопленку Якубсена. Потом подняла трубку телефона и нажала на одну из тридцати кнопок.

— Оле, — сказала она, услышав голос министра координации, — у тебя есть кто-нибудь в Сундсвале? Ах, так? Понимаю. Жду тебя в восемь. Если замечания по расследованию готовы, привези, обсудим с Нильсеном. Договорились.

Ей показалось, что Олаф говорил о Якубсене с оттенком неодобрения. Но ведь тот не дурак. Кто его отправил в такую глушь? Надо навести справки.

Ее внимание переключилось на кипу бумаг, лежавших на столе. Кипа стала таять на глазах. Закончив работать, она спустилась в библиотеку и, взяв со стола хрустальный рождественский колокольчик, позвонила. Олаф, заснувший над книгой, встрепенулся и открыл глаза.

— Я всегда думал, что в битве под Каннами обходный маневр надо было сделать с юга, — сказал он, как ни в чем не бывало.

— Пора кончать твои исторические изыскания, — мягко проговорила Патриция и, взяв его под руку, повела наверх.

Нефедов раздвинул тяжелые занавески на окне и впустил в комнату солнечные лучи. Бывая в Токио раз в пять-шесть лет, он не переставал удивляться быстрым изменениям в облике города, все более походившего на Манхэттен. Казалось, Нефедов вовсе и не покидал берегов Гудзона и в строю стальных и алюминиевых башен японской столицы вот-вот покажутся знакомые силуэты Секретариата ООН или вышедшего из моды стоэтажного «Эмпайер стейт билдинг», или Торгового центра.

— Мы все больше становимся всемирным городом, — сказал вчера, приветствуя симпозиум, губернатор Токио. Он явно намекал, что через несколько десятилетий, а может быть, и раньше не миновать здешнему мегалополису стать столицей мира.

В новых небоскребах, выраставших здесь пачками, размещались иностранные компании и банки, спешившие припасть к роднику местного денежного рынка. Спрос на землю в городе рос астрономически, и цена квадратного метра площади перевалила за сотню тысяч долларов. Во многих районах уже трудно было снять самую скромную квартиру даже за десять тысяч долларов в месяц.

Было еще рано. Можно было не спеша завтракать в своем номере «Палас-отеля», предаваясь утреннему потоку мыслей.

Как еще сказал губернатор? Ах, да:

— Париж был символом XIX вёка, Манхэттен — XX, а Токио представляет наступающий XIX…

Быть может, он и прав.

Перед отъездом в Нью-Йорке Сергей зашел купить костюм в магазин «Дж. Пресс» в переулке за вокзалом Гранд-сентрал. Его обслуживал тот же Генри, которого он впервые встретил здесь четверть века назад. Оба старели и всякий раз, встречаясь, с любопытством смотрели друг на друга. В «Дж. Пресс» одевались профессора из Гарвардского и Сельского университетов и другие приверженцы консервативной и, стало быть, вечной моды из числа лиц со средними доходами.

— Можете нас поздравить, — сказал Генри, указывая на большой плакат у входа: «Рады сообщить, что с октября наша фирма входит в состав «Каши яма ЮСА, инкорпорейтед» — филиала «Каши яма энд К⁰» из Токио. Это — крупнейший производитель готовой одежды в Японии. Наша главная фабрика — в Саке. Наши годовые обороты превысили миллиард долларов. Костюмы «Дж. Пресс» можно приобрести в 145 магазинах. Наши филиалы имеются повсюду. Где бы Вы ни были, даже во Франции и Италии, «Каши яма» Вам поможет. Рассчитывайте на нас. Председатель совета директоров Юно Каши яма. Президент Акира Баба».

— Понизились? — попытался сострить Нефедов.

— А кому теперь легко? — кисло проговорил Генри, подавая Сергею твидовый пиджак.

И действительно, признаки «позванивания» в Нью-Йорке встречались на каждом шагу. Нефтяная корпорация «Аксон», телевизионная Эй-Эй-бси, ювелирная «Титанит» и многие другие помещались теперь в зданиях, принадлежавших японским владельцам. При обесцененном долларе и земельном голоде в Японии приобретение недвижимости в Америке казалось подарком, даже если надо было выложить, как, например, за небоскреб «Эксон» в Рокфеллер-сентер, шестьсот десять миллионов долларов. Дорого, но все же в двадцать — тридцать раз дешевле, чем на родине. Так было не только в Нью-Йорке, но и в Лос-Анджелесе, Чикаго, на Гавайях.

Приехав в Токио, Нефедов позвонил нескольким знакомым бизнесменам и выразил желание встретиться с ними. Все вежливо соглашались, обещали только уточнить время и место. Но дни шли, симпозиум завершал работу, а ответных звонков не было. Татэкава Эйсаки был где-то в Швейцарии, и привет ему от Аккермана был передан через помощника.

Жаль, что Офуйи нет в городе. Секретарь говорит, что он в отъезде. Так ли это? Офуйи мог бы помочь, у него солидные связи всюду, в том числе и в страховом деле.

Нефедов вспомнил, что, когда приезжал раньше не по делам ООН, японские дельцы встречались с ним охотнее. Наверное, их отпугивает сомнительный титул главы подразделения, копающегося в делах транснациональных корпораций. Даже пять лет назад японские фирмы были нацелены почти целиком на собственную страну, темпы роста экономики были самыми высокими в мире, капитала не хватало. Затем чуду пришел конец, избыточный капитал искал пристанища за рубежом. Внезапно японские фирмы сами стали транснациональными.

«И все же ради старой дружбы можно было бы пренебречь осторожностью», — подумал Нефедов. Но в деловом мире, да и не только в нем, мало кто так поступает. Великий Зиман, один из первооткрывателей математической теории катастроф, уподоблял поведение животных механизму, в котором одновременно действуют противоречивые стимулы ярости и страха. Страх может стать настолько сильным, что в конце концов побудит животное к бегству, а рост ярости — к нападению. В какой-то точке оба стимула взаимно компенсируются, животное ведет себя спокойно, нейтрально. Но это неустойчивое равновесие, и в любой момент оно может внезапно резко сместиться в сторону перестраховки или агрессии.

Он уже открывал дверь в коридор, собираясь идти на заключительное заседание симпозиума, когда раздался телефонный звонок.

— Серж? — услышал он в трубке. — Это Роберт Салера.

Американец Салера был главой фирмы «Р. Салера энд К°», занимавшейся инженерными консультациями. Его клиенты — компании со всего мира. Он редко оставался больше двух дней кряду в своей нью-йоркской квартире, чаще всего ночевал в самолете, пересекавшем один из океанов, или же в люксовых номерах лучших гостиниц на одном из континентов.

— Боб? Какими судьбами? Вот приятная неожиданность!

— Увидел твою фамилию в списке участников симпозиума. Я тут до послезавтра. Надо встретиться. Давай сегодня поужинаем, а там видно будет.

— Я свободен, — отвечал Нефедов, радуясь сюрпризу.

— Заеду в семь.

— О’кей.

С Бобом было легко. Он не ждал от собеседника слов, сам начинал, продолжал и заканчивал разговор. У него в голове умещались десятки невероятных проектов, каждый из которых он готов был осуществить. То он предлагал построить на двух соседних тихоокеанских островках порт для перевалки нефти с крупных на сверхкрупные танкеры, шедшие из Индийского океана в Тихий. То возил попавшегося под руку Нефедова осматривать какую-то бухту под Алжиром, где собирался строить прибрежный индустриальный комплекс. Как-то он появился в новосибирском Академгородке с идеей подключения сибирских ресурсов к неминуемому в недалеком будущем новому взлету мировой экономики.