Снялись тотчас и где рысью, а где галопом, от коего более всего страдал Алтанбек, пустились в обратный путь.
Ночью, уже следующей, встретили вторую сторожу, из-за отсутствия вестей от первой посланную великим князем.
Алтанбек жизнью своей весьма дорожил. Потому без увёрток и пыточных средств выложил, как на духу, всё, что знал о Мамаевых силах, планах, союзниках.
И были те сведения для великого князя, воевод его и всего русского Войска очень нужными и ценными.
После дневного отдыха Вася Тупик сказал Бориске:
— Теперь, парень, самая пора вернуть должок!
И достал из холщовой сумы знакомые сафьяновые сапожки.
— Целы?!— Бориска не поверил глазам.
— За большим делом и самое малое забывать не след! — молвил назидательно Василий Тупик.
И повёл Бориску замысловатыми московскими улицами-переулками к ведомому ему двору.
Глава 6. ЧЁРНЫЕ ЛЮДИ
Долго ли Бориска ходил со сторожей в степь? Всего ничего. Общим счётом семь дён. А вернулся — не узнать Москвы!
Народу пришлого — тьма! По зову великого князя Дмитрия Ивановича города русские: Владимир, Ростов, Ярославль, Муром и иные— прислали свои полки и ополчения.
Пройдут годы. И человек, именем Софоний, прозвищем Рязанец, напишет:
«...Князь великий Дмитрий Иванович и брат его, князь Владимир Андреевич, испытав ум свой крепостью, поострили сердца свои мужеством и наполнились ратного духа и устроили у себя храбрые полки в Русской земле...»
Тогда как орлы слетелись со всей северной отданы. Это не орлы слетелись, съехались все князья русские к великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его, князю Владимиру Андреевичу, говоря им так:
— Господин князь великий, уже татары на поля наши наступают, а вотчину нашу у нас отнимают, стоят между Доном и Днепром, на реке на Мече. И мы, господин, пойдем за быструю реку Дон, соберём диво для земель, повесть для старых, память для молодых, а храбрых своих испытаем, а в реку Дон кровь прольём за землю Русскую...»
Сутолочно, тесно сделалось в одночасье на московских пыльных улицах и площадях. Шум, гам. Ино голоса своего не слыхать. Мужики перекликаются. Телеги скрипят. Кони ржут. Начальники своих сзывают. Конные пеших теснят, те конных беззлобно, а то и с сердцем бранят. Там, глядишь, бабку придавили — кричит истошно. Столпотворение подлинное!
Среди гомона и толчеи много настоящих воинов, чьё ремесло — бой, сражение, чьи руки смолоду приучены к копью и сабле. Их угадаешь сразу. Кто одет в доспехи или кольчугу. Кто в обыденном ещё платье, но при оружии. И почитай, все на конях. Вольно али невольно привычные к военному делу.
Мудрено было одолеть великому князю Дмитрию Ивановичу и другим князьям ордынские полчища лишь своими дружинами. Потому подняли на Мамая тех, кого называли в ту пору «чёрными людьми». Отчего «чёрными»? Были они, понятно, лицом и телом не темнее прочих. Но знать и церковные люди были освобождены от множества повинностей. «Обелены», как тогда говорили. Простой же трудовой люд, горожане-ремесленники, эти повинности несли и налоги-подати платили. Оттого, в отличие от «обелённых», и назывались «черными людьми». Они-то и составили большую часть московской рати и ополчений других городов.
Следуя за Васей Тупиком, добрался Бориска до избы Михи-сапожника, у которого Вася Туник одолжил дорогие нарядные сапоги. Со двора, из-за плетня,—бабий надрывный плач:
— Кинусь поперёк дороги с ребятишками и не пущу!
Мужской голос терпеливо уговаривал:
— Экая бестолковая! Коли по избам примемся отсиживаться, кто нас всех защитит?
А женский голос, сквозь плач, своё:
— Не пущу!
Переглянулись Вася с Бориской. Ступили во двор. Там норовит здоровенный молодой мужик освободиться от бабы, что вцепилась в него обеими руками. Оно б с его силёнкой — трудов чуть. Да, видать, опасается сделать больно, причинить вред.
Завидел мужик вошедших, осерчал всерьёз:
— Постыдилась бы чужих людей.
— Што мне чужие люди? Али они детишек кормить-поить будут, ежели убьют тебя?
Утирая платком слёзы, скрылась баба в избе. Миха-сапожник смущённо пояснил:
— Тихая всегда, а тут будто белены объелась. Кидается, ровно бешеная. Не пущу, говорит, и всё тут! Вовсе без разумения баба!
— Бабу твою можно понять,— сказал Вася Тупик.— Легко ли ей мужика и кормильца отпускать, того не ведая, увидит ли когда ещё?
— Так ведь надо! — сказал Миха-сапожник.— Силища, сказывают, несметная прёт. Одними княжескими полками её разве остановишь?
— Надо! — согласился Вася.— За чужую спину прятаться грех.
Сапогам обрадовался Миха.
— Они мне выручка. Продам — глядишь, куплю чего из доспехов. Раскрывшись, под вражескую саблю лезть тоже мало радости. А ноне доспехи дороги. Небывальцев, вроде меня, много идёт с великим князем. Откуда у сапожника, гончара али плотника шелом да кольчуга? Воины, что ходят в походы, способно к тому одеты и снаряжены. А мы?
и называли небывальцами: не были, дескать, прежде в сражениях-
бралось за оружие, дабы идти с полками великого князя Дмитрия
Ивановича и городовыми полками и ополчениями встретить золото-
ордынские войска, ведомые Мамаем на Русь.
Кабы одна Михина жена лила слёзы, разрывая на куски
мужнино сердце. И боярские жены, и воинов бывалых, и жёны воевод прославленных убивались, проклиная злую ордынскую силу.
Да что поделаешь? Надо защищать родную землю, своих близких, детишек и стариков. Надо!
Миха-сапожник позвал в избу:
— Чего стоим, будто крыши над головой нету? Покажу своё оружие — будешь смеяться. Так другое где достать?
В избу Вася идти отказался. Кому охота любоваться чужими слезами, когда утешить и помочь нечем?
— Тащи-ка сюда,- молвил.- На свету разобрать сподручнее что у тебя там и к чему.
Вынес, после малого отсутствия, Миха щит и копьё.
— Гляди!
— Отменен! Даром, что побит и стар. С умением, славно послужит. Ты его вот так перед собой держи, коли сабля грозит. А ежели копьё — этак вот!
Показал, как со щитом обращаться. Копьё покрутил. Тоже одобрил.
— Чуток укороти. Голову чем прикроешь?
— Окромя своей шапки, ничего нету,— вздохнул Миха.
— Худо! — нахмурился Вася.— Без руки али ноги человек может жить. Иной раз даже воевать. Такие случаи известны. А вот без головы едва ли кому удавалось обходиться. Бери-ка сапоги, да пойдём!
И повёл Миху-сапожника путаными московскими улица-ми-переулками к другому знакомому двору. Вызвавши хозяина, сказал:
— Привёл, Найден, к тебе хорошего человека. Найден, высокий, могучий, широкий в плечах, вздохнул:
— Ещё один. Сколько их у тебя?
— Последний! Истинный бог, последний. К тому же принес богатый дар.
Велел Михе:
— Покажь сапоги!
Тот послушно исполнил приказ. Найден покрутил Михино изделие. -Добрые! Только к чему сейчас? Вчерась Васятку Маленького
приводил. Ему отдал наилучшие доспехи. Почитай, даром. Ноне сапоги эти...
— В них ли суть?
— Во-во!
Шутки да прибаутки. Вышел со двора Миха-сапожник, по пословице, без сапог. Однако в той же тряпице бережно нёс железный шлем, хоть и мятый, а крепкий. И старую же, но тоже крепкую броню — бахтерец, что должна была защищать Михины грудь и плечи в предстоящем сражении.