За напрасную гибель солдат Суворов разжаловал полковника в рядовые и

отправил в обозную команду.

— Ему людей доверять нельзя, — говорил Суворов. — При лошадях он

безопаснее.

«УБИТ ПОД ФОКШАНАМИ»

На переходе к Фокшанам одна из колонн пехотного Смоленского полка попала

под страшный обстрел неприятеля.

Турецкая батарея укрылась в лесу и метким огнем валила смоленцев. А рядом

шла другая колонна. Командир колонны подполковник Ковшов понял, что спасти

своих можно лишь стремительным нападением на батарею противника. Подскакал

он к генералу Райку, начальнику обеих колонн.

— Разрешите, — просит, — ударить на неприятеля.

Однако Райк был генерал нерешительный. Сидит на коне и молчит. Думает:

разрешу, а вдруг и вторая колонна погибнет.

Погибают смоленцы. Помощи нет.

А в это время обе колонны догнал Суворов. Увидел он подполковника Ковшова.

— Сударь, товарищи гибнут, а вы стоите! Вперед! — закричал Суворов.

— Ваше сиятельство, — стал оправдываться подполковник, — так я бы немедля

исполнил свой долг, но жду приказания своего генерала.

Посмотрел Суворов на генерала, а тот по-прежнему сидит на коне и молчит.

— Какого генерала?! — воскликнул Суворов. — Райка? Да разве вы не видите,

что он убит!

Не понял вначале Ковшов насмешки Суворова. Как так, думает, почему же

убит, коль генерал Райк жив и здоров и тут же рядом сидит на коне!

— Убит. Убит, — повторил Суворов. — Ступайте!

Бросился Ковшов к своей колонне, повернул ее в лес, разгромил турецкую

батарею и спас товарищей.

За суворовские слова Райк страшно обиделся. В тот же день он подал рапорт

об отчислении его из суворовской армии.

Просьбу Райка Суворов удовлетворил.

— Не надобны мне подобные генералы, — говорил он. — Коль воинский

начальник в нерешительности пребывает — пользы с него не будет.

Позже, когда Суворова спрашивали:

— А где же генерал Райк?

Он неизменно отвечал:

— Убит. Убит под Фокшанами.

«ГДЕ Ж ЭТО ВИДАНО...»

Где же это видано, чтобы кавалерия атаковала окопы!

При подходе к Рымнику на привале солдаты завели спор.

— А все же много нашего брата гибнет, — заявил круглолицый, с рябинками

от оспы солдат.

— Так война, как же оно без смертей.

— Так-то оно так, — соглашался солдат, — а все же, если подумать...

— Чего же тут думать?

— А вот, к примеру: засел неприятель в окопах, держится, пока до него

добежишь, сколько людей навалит. А ежели на конях — раз, и в момент в

окопах.

Смеются солдаты. Где ж это видано, чтоб на конях — ив окопы.

— Ты что же, умнее самого Суворова? — говорят.

— Зачем же умнее? Это я так, к слову, — засмущался солдат.

А в это время Суворов проходил по лагерю и подслушал солдатский разговор.

Подошел он к спорщикам.

— Как звать? — обратился к рябому солдату.

— Остап Капелюха.

— Родом откуда?

— Малороссийский, ваше сиятельство, из-под Чернигова.

— Так, говоришь, чтобы кавалерия атаковала окопы?

— Так точно, ваше сиятельство.

Улыбнулся Суворов.

На следующий день при атаке турецкого лагеря Смоленский полк

натолкнулся на окопы противника. Пошли солдаты в атаку, однако турки подняли

страшную стрельбу, и смоленцы отпрянули.

Несколько раз ходили в атаку солдаты, да все неудачно. Хоть и недалеко до

окопов, метров всего полтораста, однако идти солдатам по ровному месту. Пока

бегут — турки их щелкают, словно зайцев.

К Смоленскому полку прибыл Суворов. Видит — зазря погибают солдаты.

— Гей! — закричал. — Эскадрон казаков на подмогу!

Прибыли казаки. Построил их Суворов широким фронтом.

— Конница, начинай! — закричал Суворов. — Ура! На рысях! Вперед! В полную

силу!

Вмиг пролетели казаки смертельные метры. Вскочили в окопы. Начали сечу,

отвлекли турецких солдат. Теперь смоленцы подбежали к окопам без всяких потерь

и вместе с казаками добили противника.

— Ты смотри — голова! — говорили потом солдаты про Капелюху.

Солдат смущался, краснел и отвечал невпопад:

— Так это ж Суворов. Так то ж казачки. Так это ж не я. Это вы, братцы.

И верно. Не в первый раз уже применял Суворов конную атаку на окопы

врага. Удалась атака и в этот раз.

ТУРЕЦКИЙ ШТАНДАРТ

Стремясь отрезать отходящего неприятеля, рота поручика Вицина быстрым

шагом шла по кукурузному полю.

Стебли высокие. Укрывают солдат с головой. Идут солдаты словно бы вовсе

не полем, а лесом.

Вдруг видят: впереди — турецкий штандарт.

Остановился поручик Вицин, остановились солдаты. Что бы это такое? Никак,

турки идут в наступление?

А штандарт колышется поверх кукурузных стеблей и все ближе и ближе.

— К бою! — скомандовал Вицин.

Вскинули солдаты ружья и карабины. Ждут. Вот турецкий штандарт и совсем

рядом.

— Вперед! Ура! — закричал поручик.

Бросились солдаты вперед.

А навстречу им русский солдат выходит — турецкое знамя в руках.

Рассмеялись солдаты:

— Штандарт откуда?

— Как звать?

— Какого полка?

Рассказал солдат, что звать его Гавриилом Жакеткой, что солдат он первой

роты Смоленского полка, турецкое знамя отбил в бою и вот теперь несет

командиру.

— Ай да Жакетка, — смеются солдаты. — Вот напугал! Вот обманул!

Объяснил поручик Вицин солдату, как разыскать командира Смоленского полка.

Пошел солдат дальше своей дорогой. А рота убыстрила шаг — и вдогон

неприятелю.

Сто турецких знамен захватили русские в битве на Рымнике.

Штандарт, взятый Гавриилом Жакеткой, был первым.

РОССИЙСКИЙ СОЛДАТ

Преследуя турок, гренадер Дындин увлекся боем.

Бежит Дындин, колет штыком, бьет прикладом.

— Аман, аман! — кричат турки.

Отбежали с версту. Повернул кто-то из турецких солдат голову, видит — всего-

навсего один российский солдат сзади.

Закричал турок своим собратьям. Остановились беглецы, повернулись лицом

к Дындину, окружили солдата.

— Алла! — кричат. — Алла! Сдавайся!

Только Дындин был не из тех, кто сдается. Пырнул штыком одного турка,

пырнул второго, выстрелил в третьего.

Что было дальше, солдат не помнил. Навалились гурки на русского,

приглушили прикладами. Очнулся Дындин в воде.

Прихватив пленного, турки вплавь переправлялись через реку Рымник.

Обмыла вода солдата, приоткрыл он глаза — жив. Только все тело жжет, в костях

ломит, голова кругом. Закрыл солдат снова глаза, уронил голову.

Выбрались турки на противоположный берег, положили на траву гренадера,

советуются между собой, что делать дальше.

Прислушался Дындин и хоть турецкий язык не знал, но понял: решили турки

пленного дальше с собой не тащить, а отрезать солдатскую голову и принести,

как трофей, начальству.

Подошел турок к Дындину, схватил кривую турецкую саблю и только хотел

рубануть по шее, как Дындин турка ногой в живот. Вскочил гренадер, вырвал

ружье.

Опешили турки. Что за чудо: ожил солдат — и в разные стороны.

— Стой! — кричит Дындин.

Догнал одного турка — ударил штыком. Догнал второго — и тоже штыком. Еще

один турок бросился в воду.

И Дындин за ним. Потом снова на берег. Бьет направо, налево. Лишь закусил

губу и от турецких ран и побоев кривится.

Через час подошли наши солдаты. Смотрят — на берегу реки Рымник десять

турок валяются и среди них российский солдат. Присмотрелись — так это же

Дындин!

— Дындин, Дындин! — позвали товарища.

Шевельнулся герой.

— Жив, жив! — закричали солдаты радостно и бросились к нему.

Подняли они гренадера на руки, отправили к санитарной повозке.

— Десять турок! — восхищался Суворов, узнав о подвиге Дындина. — Молодец!