– А вдруг что-то срочное?

– Без тебя срочное порешаем. А если до тебя Бармалей дозвонится? Ты какая-то зеленая сегодня вся. – Капитан окинул ее оценивающим взглядом. – Ночь не спала?

– Не спала…

– Ну и дура. Я тебе говорил – хряпни водки и спать ложись. Чтобы отбиваться, силы утром нужны, а ты сидела небось, курила… до того, что аж синяя вся стала! И куда твой врач только смотрит… Эх, жалко, что мы сейчас начальству никакой реализации сдать не можем! Под реализацию и кондитершу твою списали бы. Она коньки не отбросила там пока, не знаешь?

У Кати все поплыло перед глазами, и Лысенко поспешил ее подхватить.

– Ты чего, Катька, совсем сбрендила? Я ж пошутил! Я когда-то тоже грибами траванулся… обошлось же все!

– Я в реанимацию позвоню. – Катя дрожащими руками нашарила в сумке телефон.

– Дай, я сам. – Капитан легко отобрал у нее трубку. – С таким голосом тебя любая санитарка пошлет… в сторону выхода. Алё… Алё, это реанимация? Из милиции беспокоят! Капитан Лысенко! Девушка, скажите мне быстренько, как больная ваша… Кать, фамилия ее как? Черная?.. Черная ее фамилия, да. Вчера, да. Како-ой го-олос у вас сексуа-альный, девушка-а… Не торопитесь, с таким голосом можно не торопиться… Ага… Понял… Понял… А анализы кто делал? А на подтверждение к нам посылали? Ага, ага, хорошо… Я вам еще позвоню, можно? Вы замужем? А это не страшно, не стра-ашно…

Катя толкнула капитана в бок, и Лысенко нехотя закруглил разговор.

– Жива-здорова твоя Черная, – блестя глазами, доложил он.

– Слава богу, – выдохнула Катерина.

– Но это еще не все, – тянул время Лысенко, выдерживая драматическую паузу.

– А что еще? Ну, Игорь, говори!

– С тебя причитается.

– Что причитается?

– Хотя бы шоколадка.

– На. – Катя достала из сумочки заботливо положенную туда Тимом шоколадку и ткнула ее меркантильному другу в руки.

– Ну, так не честно, – заявил тот, суя шоколадку обратно.

– Так ты скажешь мне или нет?! – Катя, похоже, даже проснулась.

– Пошли на оперативку. Вася, открывай!

– Вы чего туда-сюда ходите? – удивился дежурный.

– Работа такая. Ты тут сидишь целый день, штаны просиживаешь, лицо вон какое отъел! А нас ноги кормят.

– У тебя лицо тоже ничего! – обиделся дежурный. – Пропуск давай!

– Какой пропуск? – удивился Лысенко.

– Обое пропуска давайте!

– Вась, ты что, нас не знаешь? Мы ж только что входили-выходили!

– Не знаю я, чего вы тут тусуетесь, туда-сюда бегаете! По инструкции должны пропуск показать!

– На, смотри. – Лысенко нехотя ткнул пропуск в окошко.

– А чего у тебя фотка на себя не похожа?

– Вася, отцепись!

– Что значит отцепись? Я при исполнении!

– Вась, ты очередь создаешь, смотри, сколько народу уже ждет!

– Сколько там народу… Привет, Борь, проходи. Так, Лысенко, у тебя вообще пропуск просроченный! Иди в отдел пропусков, продлевай!

– Вася, ты с ума сошел! Нам на оперативку надо!

– Вась, ну правда, – жалобным голосом произнесла Катя. – Оперативка же сейчас. Хотите шоколадку?

– Не нужна мне ваша шоколадка. – Прапорщик Вася за стеклянной перегородкой раздулся так, что стало непонятно, как он вообще там помещается. – А пропуска нужно вовремя продлевать. И вести себя вежливо!

– Василий, прости, был не прав! – с чувством провозгласил Лысенко.

– Вот так, примерно, – согласился дежурный. – Идите уже на вашу оперативку, ладно…

– Так, давай Бармалея сейчас разыграем! – Лысенко, которому все было как с гуся вода, почти бегом поднимался по лестнице. Катя вприпрыжку торопилась следом.

– С ума сошел? Никого я разыгрывать не стану! И вообще, ты мне скажешь наконец, что там с Черной, или нет?!!

– Давай, заходи ко мне… Чайку перед оперативкой попьешь? С шоколадкой?

– Я тебя сейчас самого убью, – пообещала Катя.

– Успеешь еще, – обнадежил ее капитан. – Я только Камышевой звякну, для пользы дела. А ты чайник поставь!

Катя поняла, что Игорь все равно ничего ей не скажет – потому как тот чрезвычайно любил всевозможные розыгрыши и постановочные эффекты. «Вот бы кого на сцену», – подумала она, покорно беря электрочайник и отправляясь за водой.

Лысенко между тем принялся энергично звонить.

– Машуня! Привет-привет! Как ты там? Чего ты сердитая такая? Показалось? Тебе сегодня из неотложки пробы присылали? Вчера еще? И что? Да что ты говоришь?! Точно? И ты из-за них на работе задержалась? Ну, ты прям герой труда! С меня шоколадка! Ставь чайник, – шепотом велел он вернувшейся Кате. – Я к Камышевой. Это я не тебе. Сейчас приду, Маш! Сиди здесь, никуда не выходи, – велел он Кате. – Чаю пока попей сладкого. Да, и дверь закрой на ключ, я приду, постучу два раза, потом еще два раза. Усекла? Я мигом, без меня никуда не ходи! Шоколадку давай!

Катя покорно пожала плечами и протянула шоколадку.

Когда они с Лысенко вошли в кабинет, все уже сидели на своих местах. Перед дверью Игорь успел ей шепнуть: «Ничего не говори и ничего не бойся. Все под контролем. Говорить буду я сам». Это, конечно, немного испортило то впечатление, которое он надеялся на нее произвести, но даже без Кати зрителей хватало. Бухин и Бурсевич глянули на нее сочувственно, остальные смотрели на жертву сегодняшнего разноса с плохо скрываемым интересом и даже с облегчением: не они прокололись, а рыжая выскочка, которой в прошлом году неизвестно за какие заслуги дали внеочередное звание, – подумаешь, в ванне ее чуть не утопили! И под пули ходили, и за ножи хватались… То, что они с Игорем пришли вдвоем, также не укрылось от глаз отдела – язва, бабник, а теперь что, Лысенко за этой любимицей начальства решил приударить или что у них там?

Обычно в это время оперативка проходила только для их подразделения, но сегодня зрелище должно было стать показательным, и в кабинете было тесно – пригласили всех.

– Опоздали, вот и садитесь теперь, где сможете, – недовольно приказал подполковник.

Видимо, он не получал от таких аутодафе удовольствия, но здесь важен был воспитательный момент. В отдел снова пришли новички – и как их учить, если не устраивать вот такие публичные выволочки?

– Сначала разберем вопрос дисциплинарный, так сказать… – Шатлыгин покрутил головой, как будто ему было жарко, хотя в кабинете на полную мощность работал кондиционер. – Старший лейтенант Скрипковская вчера, в ходе беседы с подозреваемой, допустила, так сказать, недопустимую оплошность: послала подозреваемую за емкостью с отравляющим веществом…

Катя сидела, скорбно опустив голову. Щеки ее пылали.

– …в результате чего та употребила отравляющее вещество – смертельный яд, токсин бледной поганки внутрь – и находится сейчас… – вещал Шатлыгин суконным языком, чтобы до оперсостава лучше доходила вся недопустимая суть Катиного проступка.

– А кто сказал, Степан Варфоломеич, что там было это… отравляющее вещество? – неожиданно громко спросил Лысенко, и Катя подняла голову.

– Выписка из истории болезни приемного отделения, – начал было подполковник, но Лысенко, не давая ему опомниться и поставить нарушителя субординации на место, тут же спросил:

– А они что, без анализов определили, что она выпила?

– Записано со слов больной – выпила отравляющее вещество. – Начальник строго посмотрел поверх очков на неугомонного капитана. – Игорь, у тебя есть что сказать по существу или как? Чего ты лезешь… э-э… не в свое дело?

– Как же это не мое дело? Я ж за него ответственный. И мы гребем-гребем это самое дело… Всем коллективом, так сказать! И я тоже с утра не поленился и в неотложку эту самую позвонил. И в экспертный отдел сбегал! Я уже с утра работаю. Вот, у меня результат анализа этой самой… отравляющей жидкости, которую повариха ваша употребила внутрь! – Лысенко торжествующе выложил перед начальством бумажку. – Подтверждено нашей лабораторией.

– Ничего не понимаю… – Шатлыгин начал читать заключение с самого верха, но Лысенко не терпелось:

– Вы на результат смотрите, Степан Варфоломеич! Вот!