– О чем она с тобой разговаривала?

– Ну, наверное, о том же, о чем и ты сейчас хочешь со мной говорить. Или я не угадала?

Андрей Савицкий осторожно сел рядом и обнял девушку за плечи.

– Анечка, я знаю, что тебе сейчас особенно нелегко. Ведь это самое начало нашей совместной жизни, что всегда трудно, – когда два взрослых человека, каждый со своими привычками, своими особенностями, притираются друг к другу. Плюс еще эти сплетни, толки, нервотрепка. Милиция просто ночует в театре. Может, тебе поехать отдохнуть? Хочешь, я возьму для тебя путевку?

– Андрюша, через пять дней премьера! О каком отдыхе может идти речь? Я и так два дня уже не репетирую из-за Людмилы!

– Я боюсь, что костюмы не смогут восстановить настолько быстро, – сказал Савицкий и отвернулся. Его жизнь сложилась так, что он привык лгать близким людям. Но он не любил это занятие. Кроме того, Аня уже заняла слишком много места в его сердце. Именно ей он не хотел врать. Видит Бог, когда это тяжелое время наконец пройдет, он сделает для этой девочки все, что в его силах, и тогда она увидит, на что он способен!

– Ну, это же не бальные платья, – возразила певица. – В конце концов, можно подогнать на меня что-то на скорую руку из запасников. Там много чего есть подходящего. Я завтра пойду в пошивочный цех…

– Я не хочу, чтобы ты пела в чем попало, – быстро сказал Савицкий. – Это премьера, которую мы готовили несколько лет. И я не позволю тебе выглядеть недостойно!

– Похоже, теперь ты вообще не хочешь, чтобы я пела Измайлову? – проницательно заметила девушка. – И ты не хочешь, и твоя жена не хочет… И Сегенчук, и Богомолец… Они-то меня за что невзлюбили?! Что я им сделала? Никто не хочет, чтобы я пела, кроме меня самой. Похоже, я заняла в нашем театре место Кулиш, которую тоже никто не любил! Все ненавидели ее, а теперь все дружно ненавидят меня!

– Аня!

Она нетерпеливым жестом высвободилась из его рук.

– И ты хочешь спровадить меня отдыхать! Под предлогом, что я заболела, переутомилась и буду выглядеть на премьере недостойно!

– Анна!

– И вообще, я тебе надоела!

– Ты мне не надоела. – Андрей Савицкий попытался снова обнять девушку, но она обиженно увернулась. – Просто я попал в такую ситуацию… очень непростую ситуацию, Аня… – Преодолев сопротивление, он привлек к себе ее голову и стал гладить волосы, пропуская сквозь пальцы тяжелые золотые пряди. – Я прошу тебя… давай сделаем так: пусть Лара споет премьеру, а потом Измайлову до конца сезона будешь петь ты.

Она отстранилась, встала, гордым движением собрала волосы в строгий пучок. Лицо оставалось бесстрастным, но он чувствовал, что внутри у нее все клокочет.

– Лариса споет премьеру, ее имя будет в программке, о ней напишет пресса, на премьеру приедет телевидение. И кому какое потом дело, что до конца сезона петь буду я?! Я думала… я рассчитывала, что ты дашь мне спеть хотя бы один раз! – Из ее горла вырвался сдавленный стон. – Хотя бы один раз!..

– Аня, я уже пообещал ей…

– А сначала ты пообещал мне! Пообещал ей, пообещал мне… еще кому-то… Ты… ты мастер раздавать обещания!

Он смотрел на нее тяжелым взглядом – ждал, что она назовет имя Оксаны. Но она только горько бросила:

– Похоже, ты всем все только обещаешь! И этим держишь людей при себе. Ты… ты манипулируешь всеми нами! Это… это просто нечестно, Андрюша! – Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не расплакаться, но слезы уже текли тонкими струйками, а губы дрожали совсем по-детски.

– Неужели ты хочешь, чтобы я сел в тюрьму? – неожиданно спросил режиссер.

У девушки округлились глаза.

– Андрей, что ты хочешь этим сказать?..

– Да, ты была права. Она шантажирует меня, – мрачно произнес Савицкий, подошел к окну, отодвинул край шторы и выглянул на улицу.

– Чем?

– Тебе лучше об этом не знать.

– Это связано со смертью Оксаны?

– Да.

Певица потрясенно уставилась на него.

– И… ты убил ее? – неверным голосом осведомилась она.

– Я ее не убивал.

– Тогда в чем же дело?

– Я не хочу об этом говорить. Я не хочу впутывать в это еще и тебя.

– Значит, сегодня она вынудит тебя поставить ее на премьеру, завтра потребует чего-то другого, а послезавтра захочет, чтобы ты вышвырнул меня из театра! И ты будешь все исполнять, потому что не хочешь сесть в тюрьму. Все понятно. – Она горько усмехнулась.

– Аня, ты преувеличиваешь… Она просто сказала, что у нее ко мне всего одна просьба – дать спеть Измайлову.

– Шантажисты всегда начинают с одной просьбы, – заметила девушка. – Но достаточно только пойти у них на поводу…

– Я уверен, что она больше ничего от нас требовать не будет. Я хорошо знаю свою жену… бывшую жену. Она человек слова. И ты сама слышала, что Лариса…

– Я понимаю, – устало сказала Анна, – что Лариса Федоровна поет гораздо лучше меня. И у нее большой опыт, но я так хотела… так надеялась…

– Анечка, у тебя голос не хуже, а намного лучше, чем у Ларисы! – горячо заверил возлюбленную режиссер. – И пойми – у нас с тобой впереди вся жизнь! Ты еще будешь петь и Аиду, и Травиату, и Тоску… и все, что захочешь! Но Лару просто заклинило на мысли, что это ее последняя партия, последняя сценическая работа.

– Она мне говорила то же самое.

– Ну, вот видишь!

– Я ей не верю, Андрей.

– Аня, она мне поклялась. Я знаю ее много лет.

– А если она не сможет выступить? – вдруг с надеждой спросила молодая певица. – Если у нее поднимется температура, или сдадут нервы, или она просто-напросто передумает? Что тогда?

– Тогда будешь петь ты. Это я тебе обещаю.

– Значит, все равно нужно восстанавливать мои костюмы?

– Аня, я не говорил, что их не нужно восстанавливать. Я просто сказал, что пошивочный может не успеть.

– И твоя жена сделает все, чтобы они не успели! Я не сомневаюсь!

– Аня, поверь, Лара здесь совершенно ни при чем! Эта дура Сегенчук…

– Этой дурой Сегенчук кто-то руководил! Я хорошо знаю Людмилу и уверена, что сама она ни за что до такого бы не додумалась. И я почти не сомневаюсь, что инициатором всего этого была твоя жена!

– Аня, Лара – благородный человек. Она бы на это не пошла.

– Такая благородная, что шантажирует собственного мужа, а мне не дает спеть один-единственный раз, – задыхаясь, проговорила девушка. Видно было, что слова даются ей с трудом. Она прикусила губу, чтобы снова не расплакаться, но слезы все равно градом катились по ее лицу. – Да, я думаю, что сейчас тебе лучше уйти, Андрей, – отвернувшись, сказала она.

– Я не могу уйти и оставить тебя в таком состоянии, – угрюмо ответил режиссер.

– Не бойся, я сильная. Я не наложу на себя руки… как Оксана…

Савицкого будто ударили по лицу.

– Ты… ты… что она… что Лариса еще сказала тебе?!

– Она просто сказала, что все, кто с тобой связывается, плохо кончают, – тихо произнесла певица.

– Ну что, нашла? – нетерпеливо спросил Лысенко.

– Нашла, – без энтузиазма ответила Катя. – Вот. Леонид Иванович Водолажский, пятьдесят девятого года. Без определенного места жительства. Доставлен в морг шестого мая прошлого года. Причина смерти – интоксикация.

– А где его нашли, там написано?

– Ничего там не написано. – Старлей Скрипковская в сердцах шмякнула сумку на стол. – Дело в архив сдали!

– Ну, заказать из архива…

– Представь себе, я только что оттуда. Сама ездила, чтоб быстрее. Приезжаю – а в архиве дело потеряли!

– Как – потеряли? – растерялся Лысенко.

– Так – взяли и потеряли!

– А дело кому-нибудь выдавали, не знаешь?

– Санинспекция вроде у них запрашивала.

– А ты, вижу, и там справлялась?

– Ясновидящий… – Катя с наслаждением вытянула ноги. – Справлялась, конечно. Не утерпела. Игорь, у тебя чайку не найдется? Или кофейку? Набегалась по всему городу.

– Сейчас чайник поставлю. – Лысенко потянулся и щелкнул кнопкой. – А что санинспекция? – спросил он для приличия, наперед зная ответ.