#

Окутывавшая Раена и затягивающая, как в болото, невыносимая сонливость вроде бы немного отступила. Еще сорок минут – и заключенных поведут обедать, точнее, подавляя миазмы, заталкивать в себя мешанину из разваренной картошки и пресных овощей с кусочками жирного подошовообразного мяса да куски черствого хлеба, которые здесь очень точно называют гнилушками. Потом еще четыре часа работ – и серый тюремный день окончится, уступив место черной и страшной тюремной ночи.

Ты, тебя велено в камеру, – окликнул охранник Раена, направившегося было обратно к своему станку.

Почему? А разве... – начал Райнхолд, оборачиваясь.

Сказал тебе, велено – в камеру! – рыжеватые усы охранника воинственно встопорщились, а тугой животик, перетянутый форменным ремнем, затрясся. Раен замолк. В этот момент он отчетливо понял, что черные тучи собирались не зря, и теперь ему показалось, что он слышит грохот грома.

Блок одиночных камер был абсолютно пуст. Решетка с лязгом захлопнулась, и Раен услышал гулкий отзвук торопливых удаляющихся шагов. Раен опустился на край кровати, обхватив туловище руками: его внезапно стало знобить, как будто он стоял на берегу Гудзона перед началом шторма и ежился от порывов ветра.

Он почти не удивился, увидев, как Локквуд открывает решетку.

Встать, – коротко велел он. Райнхолд поднялся и сразу же невольно отступил на полшага.

Пальцы начальника охраны были с виду спокойно заложены за ремень, но прищуренные янтарные глаза его излучали такую ярость, как будто хотели

испепелить. Губы были сжаты в одну тонкую линию, и весь он был напряжен, как тигр, готовящийся к прыжку. Раен прерывисто вздохнул, уставившись в пол. На кого начальник охраны так зол? На него, Раена? Но за что?

Ненавижу, когда от меня прячут глаза, – медленно, сквозь зубы произнес Локквуд. – Решил, так будет не видно, что ты думаешь?

Раен молчал, понимая, что возражать бесполезно. Этим он только обозлит Локквуда еще больше. Да он и не понимал еще толком, на что возражать. Райнхолд впервые видел начальника охраны в таком состоянии. Спокойная уверенная небрежность, холодная издевка – это было бы еще, по крайней мере, нормально. Но вот звучащая сейчас в его словах откровенная злоба...

Ты здесь никто, ясно? – На скулах начальника охраны играли желваки, лицо его было непривычно бледным, а голос – угрожающе тихим. Казалось, он намеренно распаляет себя собственными фразами, отрывистыми и неожиданными, словно вспышки молний. – И я не потерплю, чтобы ты воображал себе, что ты здесь с кем-то на равных...

Начальник охраны зол вовсе не на него, понял наконец Раен. Он зол на себя. Зол на себя, что гораздо страшнее.

Я не... мне просто Тейлора было жаль, – брякнул Райнхолд первое, что пришло в голову. Он возражал скорее не Локквуду, а самому себе. Надо было, и вправду, быть полным идиотом, чтобы подумать тогда, что...

Ах, Тейлора? – резкий удар в скулу вышиб пол у Раена из-под ног, не дав додумать до конца. Не успев даже выставить локти, Райнхолд ударился затылком о холодный бетон, и потолок над ним внезапно закружился. – Ну так лучше бы жалел себя. Сейчас проверим, действительно ли только у Тейлора было больное сердце...

Раен смотрел на него с пола – леденящая ярость, с которой Локквуд произносил эти слова, парализовала его. Сейчас будет бить ногами в живот, пронеслось в голове у Раена. Как тогда Рэдрика. Или в лицо...

Да за что же, черт побери?! Локквуд стоял, не шевелясь.

Поднимайся, – хрипло приказал он.

Медленно, очень медленно Раен встал на ноги, держась за стену. Голову разрывала глухая боль, ноги были как ватные. Взгляд его был прикован к тайзеру, который начальник охраны отстегивал от пояса.

Лицом к стене, руки на стену...

Не... не надо...

Тесное пространство камеры даже не давало возможности попятиться.

Я сказал, лицом к стене!! Ты еще будешь возражать, тварь? – новый удар чудовищной силы обрушился так внезапно, что в глазах потемнело. Раен отвернулся, холодея от понимания того, что сейчас будет.

Боль нахлынула разом со всех сторон и заполнила, казалось, все клеточки тела до единой, вгрызаясь в них раскаленными клыками. На несколько секунд Райнхолда парализовало, белесое зарево полыхнуло перед зажмуренными веками, тело швырнуло к стене и впечатало в нее, словно взрывной волной.

Локквуд не произносил ни слова, но Раен каким-то шестым чувством понял, что тот снова поднимает тайзер: он успел только шумно вздохнуть, и тут же все повторилось опять – тысяча тысяч ледяных иголок прокалывали насквозь, плавились внутри тела, стена под его руками покосилась – зачтопочемуязачто – легкие ошпарила превратившаяся в кипяток кровь, и в какой-то момент Раен понял, что кричит, а потом он просто перестал чувствовать свое тело, белые вспышки чужой ярости вырывали его в реальность вновь и вновь, пронзая каждую мышцу и сводя ее мучительными судорогами, калеными щипцами выдергивая из горла рваные подвывающие звуки – никтоничегонеуслышит – легкий треск, скорчиться на полу, боль льется сверху и поднимается снизу, кожа натягивается и лопается, обнажая вены и сухожилия – ониоднивэтомкрылеиникто – и сухожилия тоже рвутся на части, когда далекая белая вспышка маленькой молнии взрывает тело изнутри, грудь слева пронзает резкая боль, он падает, задыхаясь, дайте воздуха, больше нет ни рук, ни ног, красноватое зарево, тишина.

Тишина. Несколько секунд черной тишины, благодатной черной тишины, затопившей мозг.

Раен лежал на полу, последним усилием прижимая к груди замершие руки. Тело больше не повиновалось ему. Он был в сознании, но пол под ним качался, как палуба корабля в сильную бурю, а в ушах набирал силу зудящий шум и стук.

Райнхолд попытался приподнять веки, и сквозь пелену тотчас же выступивших слез увидел, как начальник охраны опускается на его койку.

– Вот и все, – медленно и как будто бы устало произнес Джеймс. – У тебя все-таки оказалось слабое сердце, Раен. Так и запишем в медицинском заключении.

Эти слова добрались до сознания Раена не сразу, потому что биение крови в ушах не давало ни на чем сосредоточиться. Кончики пальцев покалывало, к ним постепенно возвращалась чувствительность. Джеймс присел на корточки и медленно, словно нехотя, протянул руку к его шее, прижимая пальцы к сонной артерии. Веки Раена снова опустились, и уже не было сил поднять их, рот будто набили горячим песком. Но жилка под пальцами Джеймса ровно и торопливо билась.

Жив...

И тогда сквозь неумолимо наваливающуюся на него мутную дурноту, мерцающую разноцветными отсветами, Раену почудилось, что начальник охраны хватает его за плечи.

– Очнись! Очнись, черт бы тебя побрал!! – голова Раена безжизненно моталась из стороны в сторону, но Локквуд продолжал трясти его. Слова начальника охраны постепенно отдалялись, становясь все тише и тише, а Раен чувствовал, как его

тянет куда-то вниз, засасывает, словно в болото, а под потолком переливаются болотные огни. Потом голос начальника охраны пропал совсем, и на Раена вновь опустилась жаркая темнота.

#

Когда Райнхолд окончательно пришел в себя, было уже утро. Сквозь грязное зарешеченное окошко под потолком лился пепельно-серый свет близкого рассвета, понемногу наполнявший камеру, словно мутная, пахнущая хлоркой холодная вода из подржавевшего крана. Угрюмая тишина, царившая в блоке, подсказала Раену, что все еще спят. Райнхолд лежал на своей койке одетый, укрытый одеялом. Как он ни старался, у него не получалось вспомнить, как он на ней оказался. Тело наполняло тепло и озоновая легкость, как будто бы Раен находился в невесомости. Он попробовал пошевелиться, и ощущение невесомости тут же пропало, и Рен ощутил, что все мышцы его тела ноют, как после долгих изнурительных тренировок.