Локквуд – ублюдок, – одеревенелыми от холода губами произнес Свен, глядя им вслед. Он сказал это сдавленным, хриплым голосом, а лицо его то ли  побледнело, то ли вовсе посерело, напомнив Райнхолду цвет покрытого сажей городского снега.

Они получили по заслугам! – вырвалось у Раена.

Он сам удивился силе собственного яростного запала, не оставившего в душе никакого места для жалости. Райнхолда до сих пор мутило от злобы, когда он видел перед собой эти рожи, пусть даже обезображенные перцовым газом, до сих пор чувствовал он боль от ударов и бессильную ненависть от невозможности вырваться из цепких жестоких рук. На несколько секунд он перестал ощущать себя здесь, рядом со Свеном, сидящим и ежащимся от ветра в сером тюремном дворе: он снова был там, в тесном закутке-коридорчике рядом со столовой, снова лежал избитый под злорадными взглядами трех пар пустых жестоких глаз, и красноватые клешни-губы Рэдрика снова шевелились и кривились в похабной ухмылке.

Он бы, наверное, смог убить его сам. Своими руками превратить эти мерзкие губы в два куска сочащегося кровью мяса, а потом...

Райнхолд заставил себя несколько раз глубоко вздохнуть и открыть зажмуренные глаза. Красноватая дымка, на некоторое время заслонившая от него мир, постепенно рассеивалась. Последнее время такие вспышки ярости и неконтролируемого гнева сделались у Раена почти обычным делом. Он не отдавал себе в этом отчета, но нервы его уже много месяцев были напряжены до предела, и иногда он еле сдерживался, чтобы не завязать драку из-за пропущенной очереди в душ или из-за опрокинутого подноса в столовой. Только воспоминание о произнесенных много недель назад словах-предупреждениях Джеймса останавливало его.

А ведь от Локквуда его должно было бы тошнить много больше, чем от этих мерзавцев.

Порывы редко доводили Раена до добра. Вот и на этот раз он пожалел о своих словах почти сразу же, как только произнес их. Казалось, каждое из них впилось в солнечное сплетение острыми ледяными краями, когда Раен увидел, что Свен смотрит на него молча, пытливо и почти подозрительно. Потом его слуха достигли слова:

– А ты сам когда-нибудь бывал там, где побывали они, а, Рен?

Райнхолд сглотнул. Он успел уже полностью убедить себя, что Свена оговорили тогда под Рождество, когда тот попал в карцер за якобы затеянный побег. Но Раен ни разу не заговаривал с ним об этом, ни разу не решился спросить, что Свену пришлось пережить: встретившись со Свеном и столкнувшись с напряженно- пытливым, недоверчивым взглядом глубоко посаженных серых глаз, похожих на мутные февральские ледышки, он отчего-то каждый раз терялся и не знал, с чего начать разговор.

...вонючий полумрак и изморозь на бетонных стенах. Липкий холодный пол. Когда выходишь из дыры, сперва просовываешь руки в специальное отверстие, чтобы на запястья одели наручники. И, пока тебя не возьмут за обе лопатки, цепь наручников держит другой офицер.

И Раен действительно ни разу еще не был там...

Длящаяся тишина покалывала кожу ледяными тоненькими иголочками все нарастающего напряжения. Свен нахмурился. Райнхолд почти физически ощущал, как выражение его лица постепенно меняется с подозрительного на презрительное.

Я... ну, я хотел сказать, что они этого заслужили... они такие сволочи, – сказал наконец Раен.

Почему?

Раен ничего не говорил довольно долго, заранее страшась того, что его молчание будет истолковано как выдумывание подходящего ответа. Но что было отвечать?

«Тебя когда-нибудь били ногами в промежность трое здоровенных козлов, так, что ты терял сознание от боли и не был способен даже закричать?» Почему-то он так и не нашел в себе тогда сил искренне рассказать Свену об этом

эпизоде: колледж все больше разделял их. А сейчас – сейчас, наверное, было уже слишком поздно о чем-то рассказывать.

Ну, я дрался с ними однажды... – произнес Райнхолд.

Дрался? а по тебе не скажешь – с ноткой недоверия в голосе протянул Свен. Его прищуренные глаза превратились в две узенькие щелочки. Словно какие-то бойницы.

Это было давно... и... ну... нам с тобой долгое время не удавалось увидеться, – заговорил Райнхолд, смущаясь, как будто ему приходилось оправдываться. Ему

не в чем было оправдываться, но он чувствовал себя сейчас словно на заседании суда, когда вот-вот будет вынесено решение о его дальнейшей судьбе. И не только о судьбе, но еще и о том, что было страшнее всего – о том, кем ему отныне придется считать себя, и кем его будут считать окружающие. Райнхолд почувствовал, как им овладевает отчаяние, похожее на панику.

Ну, тогда эта мразь действительно поступила очень благородно. Извини, что не понял сразу, – издевательски процедил Свен. Райнхолд потрясенно смотрел в его лицо, на котором вдруг отпечаталась гримаса долго сдерживаемой злобы. – Значит, ты и впрямь...

Значит, я и впрямь – ЧТО?! – выкрикнул Раен.

Парализующий страх окатил его мутной ледяной волной, крошечными осколками застревая в душе, в сердце, в мыслях. Ситуация, в которой Райнхолд оказался сейчас, была похожа на кошмарный сон – вот только что он увидел выпущенных из дыры «неисправимых», и тут же его лучший друг говорит слова, которые вот- вот повторят те слова Стива.

Сейчас побежит сообщать начальству, кто, что и кому сказал за сегодня...

Однако Свен почти сразу же взял себя в руки.

...значит, ты и впрямь давно уже стал слишком скрытен со мной. Иногда мне кажется, что я совсем не узнаю тебя...

Свен! пожалуйста, верь мне! – лихорадочно заговорил Райнхолд, схватив его за руку. То, что Свен не спешил отдергивать ее, обнадежило Раена. Он понимал, что от того, насколько убедительные слова он сейчас подберет, зависят все его дальнейшие отношения с другом, и от этого понимания речь становилась сбивчивой, невнятной и неуверенной, как у пьяного. – Я чувствую... ну, чувствую, что мне становится все труднее говорить с тобой, потому что мы все время порознь и можем услышать друг о друге черт-те что... а поговорить не можем... Но я никогда ни на кого не доносил, я не крыса, я не такой, блин, ты же знаешь... Я не имею ничего общего с этим человеком. – Райнхолд запнулся, – просто...

Просто ты не считаешь его ублюдком, – перебил его Свен. – Хорошо, я понял. Давай закроем эту тему. В конце концов, каждый из нас имеет право на свое мнение. И каждый делает свой выбор сам.

Свен, я правда не...

Расслабься, Рен. Я тебе не враг, ты же знаешь, – Свен сложил руки на груди и опустил взгляд.

Несколько секунд Раен с ужасом ждал, что он договорит: «...но и не друг больше». Но Свен продолжал молчать, задумчиво разглядывая носок своего ботинка. Он снова стал прежним, чуть насупленным, невозмутимым и серьезным, только в глазах его, как казалось Раену, словно бы захлопнулась невидимая дверца.

Порыв ветра сорвал с крыши ближайшего корпуса несколько серых кристалликов снега и швырнул их Райнхолду прямо в глаза, отчего они заслезились. Ему

внезапно вспомнилось беспомощное, жалкое выражение лица Вилли Тейлора, когда Локквуд на глазах у Раена отправил его в карцер за проступок, в котором не было его вины... да какой, к черту, карцер?! Начальник охраны на глазах у Райнхолда убил несчастного старика! И тот кричал и корчился на грязном тюремном полу, не имея сил даже закрыться руками... а несколько часов спустя этот самый Локквуд посмеивался, потягивая виски: «А ведь он мне в отцы годится, забавно, правда, Раен?» Какого хрена Райнхолд сейчас... такое мог сказать? Кто он теперь вообще? Разыгравшийся ледяной ветер гудел где-то в вышине, словно бы издеваясь над его беспомощностью.

Они молчали довольно долго. Потом охранник в дальнем конце двора зычно провозгласил, что вечерняя прогулка окончилась, и Свен поднялся, чтобы идти строиться в свою шеренгу. На слова прощания, произнесенные Райнхолдом, он ответил коротким кивком.