По прибытии у меня оставалось денег на два-три месяца жизни в гостинице второго класса. Я даже не подумал о каком-либо ином варианте.

Три месяца спустя я уже обчистил изрядное количество банковских счетов, пользуясь персональным нейрокомпьютером самой последней модификации, усиленным мощным набором нелегальных программ. Я проделал это в союзе с Юрием Кревченко, единственным моим настоящим другом (не считая Златко и Джамеля).

Тем временем одна эпоха сменяла другую.

Ходили слухи, что американские военные снабдили свои программы искусственного интеллекта нейротоксинами, смертельными для каждого, кто попытается взломать стратегические базы данных. Тема вызвала множество дискуссий на различных форумах ООН. Один агент американской секретной службы, пожелавший остаться неизвестным, высказался в сети в том духе, что «неважно, какое решение примет ООН по данному вопросу; мы умеем создавать эти программы, мы обладаем нужной технологией, а значит сможем реактивировать их в любой момент и, разумеется, в обстановке еще большей секретности».

Яснее не скажешь.

Так погиб Диксон Орбит из Автобан-Сити, что в Руре, один из моих приятелей по «подпольному миру». Он допустил промах — попытался взломать защиту организации, служившей прикрытием для ЦРУ или какой-то из его дочерних структур, точно не знаю. Диксон вышел из нейровиртуального пространства, снял шлем и собрался двинуть в бар, чтобы выпить пива, снять девочку, словом, достойно отпраздновать свой успех, но вдруг почувствовал себя вконец опустошенным — знакомое состояние для любого киберпирата со стажем.

Он лег на кровать, заснул и больше не проснулся.

Его нашли десять дней спустя. Было лето, аномально жаркое лето, первое великое тропическое лето Европы (или одно из первых). Сосед, у которого имелся дубликат ключей, войдя в квартиру, подумал, что отключилось электричество, и в холодильнике испортились стейки из клон-мяса.

Врачи диагностировали разрыв сосудов головного мозга, попутно отметив присутствие странных белков, выработанных, вероятно, под воздействием наркотиков (чьи остаточные следы также были обнаружены).

В течение года произошла еще дюжина аналогичных случаев. Однако мой сектор — Южный Париж — беда пока обходила стороной.

С Кадером «Speed17» из Кретея вышла другая история. Однажды он подключился к собственному виртуальному миру, который поддерживался его личной программой искусственного интеллекта. Он не знал, что во время его прошлого выхода в сеть агенты Технопола внедрили в его ИИ весьма мощный и активный вирус. У Кадера не возникло ни малейших подозрений, а между тем его компьютер превратился в клона, работающего на врага — специализированную бригаду Южного округа. За три месяца нейроматрица зарегистрировала достаточно правонарушений, чтобы копы смогли отправить Кадера за решетку на добрый десяток лет. Там он умер пять лет спустя во время эпидемии мутантного менингита.

Со мной все было иначе.

Одним вечером, мирно подключившись к японскому порноканалу, я перешел на некий строго защищенный сайт. Со мной была молодая китаянка, с которой мы развлекались по-взрослому, несмотря на то, что физически она находилась в десятке тысяч километров от меня. Она предложила мне попробовать новый фрактальный галлюциноген, который студенты Шанхайского университета тайком синтезируют. Я согласился.

Ночь была незабываемой. Девушка из Шанхая разожгла меня; мы занимались любовью по сети, как это делают миллионы других людей. Солнце уже всходило, когда я заснул.

Той «ночью» мне приснился странный сон. Вместе с китаянкой я оказался внутри космического корабля, где, пользуясь каждой перегородкой, каждым закоулком, мы изучали «Камасутру» от и до в условиях нулевой гравитации. Всякий раз мне казалось, что это длится часами, а в промежутках между заходами мы о чем-то разговаривали. Не знаю, что я рассказывал во сне китаянке, но я не мог остановиться. Я потерял счет времени. Проснулся я с тяжелым похмельем и четким ощущением невесомости во всем теле. Я сказал себе, что биохимики из Шанхайского университета, должно быть, большие забавники. Я как раз нетвердыми шагами направлялся в ванную, когда мой личный ИИ сообщил, что им только что был получен ордер на обыск и что группа полицейских в данный момент выходит из лифта. Спустя менее чем тридцать секунд амбал ста килограммов веса, сидя на моей спине, зачитывал мне мои права, одновременно грубо надевая на меня магнитные наручники с радиомаяком. Моя голова оказалась прижата к полу, так, что я мог видеть еще дымящиеся обломки двери, чьи петли были взорваны кислородными микрозарядами.

Копы дали мне прослушать запись моего голоса, где я выдавал Джамеля, Златко, себя самого и еще двух или трех подельников, с которыми мы обычно проворачивали дела. С точными деталями, кодами, обходными путями, аппаратурой и используемыми программами. Все.

«Китаянка» была одной из их последних электронных разработок, а в галлюциногене Шанхайского университета содержался мощнейший из доступных полиции подавителей воли. Нейровирусная программа замедленного действия, пост-стимулятор подсознания. Мои защитные системы ничего не заметили.

Кроме того, что копы в любой момент могли выставить меня доносчиком, мне дали понять, что собранные факты позволяют засадить меня за решетку на несколько десятков лет, но если я выполню то, что мне прикажут, то отделаюсь лишь несколькими годами тюрьмы, после чего полиция сумеет использовать мои таланты. На процессе выяснилось, что далеко не все мои грехи выплыли на свет. Однако я получил восемь лет, из них три года — условно, с учетом, что это был мой первый приговор.

Два года с небольшим я провел в новенькой тюрьме в Вирофлэ — высокотехнологическом аду из бетона и композитных сплавов, все происходящее в котором непрерывно отслеживалось микрокамерами. Камеры были имплантированы заключенным в оптический нерв и круглосуточно записывали действия и жесты своих носителей, увиденные глазами этих самых носителей. Надзиратели заключали пари на размер, скорость, длительность, наблюдая за мастурбацией сидельцев. В то время говорили, что разработчики тестируют чипы, способные регистрировать сны, и внутри тюрьмы ходили слухи, что как только они будут выпущены в продажу, Вирофлейский централ их приобретет, чтобы вмонтировать в черепные коробки своих подопечных.

Я имел право на досрочное освобождение, однако, как и было условлено, на выходе меня поджидали полицейские. Теперь мне следовало соблюсти следующий пункт контракта. Меня снабдили пакетом фальшивых удостоверений и последним нейрокомпьютером и пристегнули к группе представителей нового поколения технопиратов, и, должен сказать, что некоторых из этих представителей я легко уложил на лопатки. Наградой мне были лишь сардонические поздравления офицера, руководившего бригадой. После я был определен в отдел Технопола, который назывался «Циклоп», — служба, специализирующаяся на ударах исподтишка, вроде тайного прослушивания некоторых членов Евроклатуры. Я скоро понял, что меня хотят замазать, окунуть в дерьмо, чтобы я никогда не осмелился дать задний ход. Немного искусно подобранных и обнародованных сведений в мгновение ока сделают меня чумным — как перед моими старыми приятелями-хакерами, так и перед лицом законной власти. Действия полиции не отличались тонкостью, зато были эффективными, как гидравлический пресс.

В этот отдел назначали тех, кого затем собирались направить на опасную работу или кого хотели испытать — недовольных, маргиналов, отморозков, умников, тоскующих по предыдущему режиму, парней вроде меня, словом, самые сливки. В группе даже не было иерархии: кроме офицера, управляющего нами извне, никто не хотел быть стержнем в этой конструкции.

Насколько мне было известно, группа существовала абсолютно нелегально; о ней знали только начальник Технопола и большие шишки из разведывательной службы Главного управления делами президента. Группа постоянно обновляла название и персонал. Никто не задерживался в ней дольше двух лет. Я не стал исключением.

По истечении полных пяти лет копы окончательно меня отпустили. Мне было выдано месячное жалование и предоставлено рекомендательное письмо в одну контору по информационной защите, управляемую двумя бывшими полицейскими в отставке. Следующие полтора года я провел в агентстве «Яначек и Сильвери», а затем в одночасье, после стычки, последовавшей за их отказом повысить мне зарплату, переметнулся к их прямым конкурентам.

Прошел почти год, и я уже задавался вопросом, где бы мне кинуть якорь, когда закончится лето.

Как я говорил ранее, в тот день было очень жарко, голова моя витала в облаках, а настроение было… приподнятое.

И тут позвонил Юрий.

В качестве специального аватара для связи он выбрал изображение клоуна-серийного убийцы прошлого века из Индианы[4]; образ, который сразу давал понять, что следует ждать неприятностей.

Я всегда считал Юрия одним из наших, даром что он за всю жизнь ни у кого не украл ни копейки.

Юрий был намного старше меня, ему почти сравнялось шестьдесят, хотя выглядел он лет на десять моложе. Он покинул Россию в десятилетнем возрасте вместе со своими родителями в конце девяностых годов. Семья обосновалась во Франции. Позднее он стал одним из самых молодых профессоров университета в Гренобле, но у него отняли кафедру ядерной физики на том основании, что он не был французом, а после и вовсе запретили преподавать. Для страны это были черные годы. Я тогда только учился ходить, а затем управляться с контрабандной нейровидеоприставкой индонезийского производства; о тех временах у меня сохранились лишь смутные воспоминания, не особенно веселые, но не оставившие значительных следов. Чего нельзя сказать о Юрии. Ему приходилось всячески изворачиваться, искать подработки, соглашаться на место вспомогательного замещающего учителя в частных школах, более или менее толерантных. Как он рассказывал мне, ему единственно повезло в том, что он был русским, с голубыми глазами и белокурыми волосами. Его приятели арабского происхождения или чернокожие могли рассчитывать только на место мусорщика или отправлялись в центры переподготовки. Затем, когда национально-народная диктатура рухнула, сломленная экономической катастрофой, и ООН взяла на себя руководство страной, стало немного полегче. Юрий устроился ассистентом в частном колледже второй категории. Теперь он уже был слишком стар, чтобы войти в состав нового министерства образования и научных исследований, учрежденного Еврокорпорацией и Главным управлением делами президента. Юрий вел частные курсы, публиковал статьи в научных сборниках и помогал парням вроде меня только лишь на том основании, что когда-то, много лет назад, случайно пересекся с ними в колледже.