на войну Стах.

— Это в каком государстве было?—спрашивает увалень

Карпухин.

i

Закрыв широко расставленные глаза, Симбо говорит:

— Эх ты, деревня! Не в государстве, а на земле. Знаешь,

есть евангельские притчи о Лазаре, о пяти хле-

^

бах и т. д.? Знаешь? Ну, вот эта сказка в роде тех, только

поумнее малость, умным человеком составлена для

просвещения нас, дураков.

— 'При чем здесь мы?—недоуменно тянет кто-то из- под

куста.

— Одиет!—сердито бросает Симбо.

— Стахи — это мы, нижний нин, пушечное мясо, серая

скотина!

j

Король это—все наше начальство: царь, министры,

генералы, адмиралы, губернаторы, архиереи, попы, около-

дочные, офицеры, земские, становые.

et'

*

Через неделю, может' быть, немцы будут наступать на пас.

Мы подетронм им такую же ловушку. И они, такие чистенькие,

гладко выбритые, аккуратненькие—хоть сей-

134

чао на парад—устелют своими трупами междуокопную зону.

Их раненые заживо будут разлататьоя. Будут вопить о помощи

в ожидании перемирия, которое наши командиры

постараются, елико возможно, оттянуть.

- Таков неписанвый закон войны.

Сегодня они, завтра мы!

Когда немцы будут хоронить своих «павших» товарищей,

мы любезно будем помогать им в этом, как и они нам помогали

сегодня. Мы тоже умеем быть «джентльменами», умеем

платить «добром» за «добро».

\

*

События последних-дней как-то придавили меня, и я вое

еще не моту отряхнуть с себя груз тяжелых впечатлений,

навеянных неудачным наступлением.

Говорят: на нашем участке убито пятнадцать тысяч

человек.

Пятнадцать тысяч трупов, когда я начинаю о них усиленно

думать, превращаются в моем сознании в мясной Монблан.

Но журналисты говорят, что война толы«) начинается. Им,

конечно, лучше знать. Они самые компетентные люди в

современном обществе. «Оттуда» виднее.

Сколько же еще мясных Монбланов будет воздвигнуто на

этих уныло-молчаливых полях сражения?

*

.Пришло пополнение.

Статные, высокие новобранцы зовут нас «дядьками» и

«стариками». Мы были в «огне», и это поднимает нас в их

глазах на недосягаемую высоту.

Наше неудачное наступление усиленно рекламируется

прессой.

По гранкам изолгавшихся вконец газет важно гуляют

жирные утки о нашем «беспримерном» героизме, о

«многочисленных» силах «тевтонских варваров», брошенных в

сделанный нами прорыв. Работают наемные рыцари казенного

пера. .

Интересно бы взглянуть на немецкие н австрийские газеты

за эти дни.

*

В конце мая в Москве полиция организовала вновь

немецкий погром.

В Москве пострадало всего шестьсот девяносто два

человека: немцев и австрийцев только сто тринадцать;

остальные. . французы, .англичане, бельгийцы, шведа,

норвежцы и.. русские.

По

предварительным

подсчета,м

московских

администраторов, во время погрома разбито и разграблено

вещей на. сумму сорок три миллиона рублей.

Сорок три миллиона. .

На эти деньги можно бьтло: бы выстроить несколько сот

новых школ и больниц.

По слухам, немцы, пострадавшие от погрома, получат

возмещение убытков от своего правительства через посредство

американского консула в России, который горячо взялся за это

дело.

Подданные союзных и нейтральных держав* конечно,

получат через своих консулов от русского правительства.

,

. . i ; .

136

i

И только русским подданным, пострадавшим от разгула

русского же «патриотизма», не с кого получить возмещение

убытков.

В России у русских граждан пет консула. .

*

На наш полк отпущено изрядное количество георгиевских

крестов.

Нужно кого-то «выделить», кого-то «представить» в герои

и кавалеры.

Но как выделять, когда перебит чуть ire весь офицерский

состав, ходивший с нами в атаку? Как выделять, когда вообще

героев не было, геройства не было, когда была просто слепая,

стихийная человеческая масса, загипнотизированная

дисциплиной?

Правда, когда наступали, то некоторые длинноногие

ходоки бежали впереди, обгоняя других. Т-То где видано, чтобы

выдавать за длинные ноги кресты и медали? Да и к тому же

длинноногие во время отступления тоже- бежали впереди всех

и, следовательно, уравновесили себя со всеми коротконогими.

А штаб корпуса не знает — или знать не желает — этой

обстановки и требует «героев». От каждого полка, от каждой

роты.

Неловко без героев. В других корпусах есть, почему же у нас

нет?

Героев давайте!.

Командиры рот проклинают штатную бюрократию,

которая там «мудрствует лукаво»; некоторые напряженно

морщат загорелые «мужественные» (выражение журналистов

и военных корреспондентов) лбы и, издеваясь над

137

глупым приказом, представляют к «Георгиям» денщиков,

кашеваров, санитаров, полковых сапожников. .

Кузька Власов предложил ротному:

— Нельзя ли, ваше благородие, кресты по очереди всем

носить: неделю бы гот, неделю бы энтог или ба хто в отпуск 'в

деревню проедет — тому креста три на грудь 'во временное

пользование. Справедливо бы было, ей-богу! Я первый..

Штабс-капитан Дымов хохотал до слез. Кузька получил за

эту выходку Георгия четвертой степени.

Немцы стальным клином врезались в наш фронт. Прорвали.

I"i

■ j ■ !'

Отступаем «без заранее обдуманного намерения».

Иногда отходим в полном порядке, иногда, бежим куда глаза

глядят, не слушая команды, не считаясь о напра.- влением.

Говорят: другие наши армии наступают. Кому-то придется

скоро «выравнивать фронт».

От сильного толчка в лоб хм потеряли равновесие и

стремительно катимся назад. Штабы мечутся лихорадочно.

j

Преподавая нам в Петербурге искусство побеждать, ротный

говорил, что немецкая кавалерия тяжела, малоподвижна к не

опасна в бою. Видимо, он не совсем точно был информирован

на этот счет.

Не усдеём, мы передохнуть и выпить, но кружке чаю после

утомительного оорокакилометрового перехода, как летит

ординарец из штаба бри гадал с грозным предостережением:

138

л»

*

— Неприятельская кавалерия с фланга.

Встряхиваем пропотевшие кольца окатанных шинелей и,

напрягая остаток сил, убегаем от флангового удара,

,

У меня стерты ноги. Грязные пропотевшие портянки

прилипают к лопнувшим мозолям, пот и трязь раз’едают мясо.

А итти — иногда белить — нужно. И хождению этому по

полям, по болотам и оврагам ни конца, ни краю не видно, 1 ; :*•

— До морковкина заговенья проходим^ — уверенно

говорят, солдаты.

Конец бывает в каком-либо деле, в работе. Мы же

занимаемся «спасением» отечества, играем в чехарду в

европейском масштабе.

»

Отступаем.

Сзади непрерывно вспыхивают кроваво-красные зарницы

орудийных выстрелов.

Измученные голодом и бесеоннцей, овеянные запахом

крови, мы бредем без всякого направления.

Кругом, куда хватает глаз, мертво.

Уныло бегут по бокам бескрайные дали.

Понурые, изглоданные, исщерб ленные, изувеченные

снарядами, не вспаханные сер о* зеленые поля.

Сломанные, опрокинутые двуколки, дрожки, тарантасы,

брички с военным грузом, со всяческим домашним скарбом.

Гниющие трупы людей, лошадей с выкатившимися1 из

орбит глазами, с раскоряченными ногами, с согнутыми

139

«

подковой шеями, с сведенным в саркастическую гримасу .