чистая с ними, такие галманы.

— Ведь нас нбрасстрелягь могут за это дело. Им что? Они

новобранцы, присяги не принимали, стало быть, с. них и взять-то

нечего. А кто в ответе? Конечно, дядьки. Зачем, скажут, смотрели?

Почему допусти,ли? Верно говорю?

Чеботаренко утвердительно кивает головой.

—- Я тоже кажу так. '

— А ты-попробуй, «не допусти» их Попробуй!

Чеботаренко молчит, попыхивая трубкою, прячет

хитрую усмешку в глубине миндальных глаз,

26

- Чойтить и нам, нетто, на боковую? — говорит Че- ботарешш

своему коллеге, выбивая об пол вагона трубку.

— Пойдем-ка и то, — равнодушно бросает тот и свешивает ноги за

борт вагона.

С могучим храпом останавливается паровоз у малень кой станции,

затерявшейся в дубровах.

Чем ближе под’езжаем к Петербургу, тем сильнее неистовствует и

озорует эшелон.

Бьют стаканы на телеграфных столбах, стекла в сторожевых

будках и вокзалах, обрывают провода.

В нашем вагоне появились ящики с продуктами, картинки,

окорока, связки колбас, баранок. Трофеи.

На одной немудрой станции встретили чуть не в штыки, О наших

художествах была дана телеграмма местному начальнику гарнизона.

„Он выслал на вокзал дежурную полуроту-в полной боевой готовности.

Не знаю, какой наказ был дан дежурной полуроте, но она вела себя

довольно агрессивно.

Кое-кому из наших забияк пришлось познакомиться с прикладом

русской трехлинейной винтовки.

Холодная вода и приклад почти равноценны. Все присмирели и до

самого отхода поезда не выходили на перрон. Архангелы с винтовками

разгуливали под бортами вагонов, ехидно улыбаясь и

многозначительно подмигивая.

Только- после третьего звонка из вагонов полетели камни,

цветистая ругань, горсти песку.

Наши мстили полуроте за «обиды». *

*

27

Петербург,

Вое как-то сами по себе стушевались и вошли в «норму».

Кончились шутки, баловство.

Гудели, как пчелы в цветнике, но было в этом гудении что-то новое.

Коноводы драк поблекли, притихли.

Может быть, это город-гигант придавил всех своим волнующим

величием?

Пригнали в казарменный двор.

Плотным бурым гримом ложилась, на влажные размягченные

лида городская пыль. Пахло асфальтом, помоями, жженным камнем и

гнилью.

Выстроили в две 'шеренги н продержали неподвижно несколько

часов. Ждали генерала.

.Для начала недурно.

Явилась комиссия^ генералы, полковники, обер-офицеры.

;

Один из членов комиссии, вооруженный мелом, писал на груди

каждого новобранца какую-нибудь цифру — номера полков.

Началась разбивка по запасным батальонам.

Встали рядом я, Граве, Анчишкин.

Я был в старенькой любимой студенческой тужурке. Генерал

задержался около меня, раскуривая папиросу.

— Студент? Какого факультета?

Я ответил.

•

Молоденький поручик вывел мелом на правом боку моей тужурки

затейливую семерку. В раздуиъи остановился перед Граве, жирно

черкнул и ему ж Анчишкину по жирной семерке,

Комиссия ДйиЙуяасЁ дальше. Моему соседу слева Нсь ставили

шестерку. Он нюпотом выругался.

—

■ В третью гвардейскую дивизию меня ахнули!

— Чем плохо? — спросил я, поворачивая к нему голову.

— Дисциплина каторжная; у меня тамстка брат служит, знаю.

«

Неприветливо встретила нас казарма. «Государево войско», а

житьишко немудрое.

Грязь, темнота, теснота. Натолкали, как снопов в овин.

Нары в три яруса. На верхних душно, не продыхнешь, т, средних и

нижних глаз раскрыть нельзя: мусор сверху сыплется.

Стены казармы «живописно» размалеваны.

В неряшливых линиях рисунков и орнаментов чувствуется

опытная рука суздальского художника.

Содержание картин любопытно.

Изображена в-лицах «история государства российского», На

первом месте, конечно, подвиги армии, содействующие росту и

укреплению «родины».

Под картинами выведены изящной славянской вязыо

пояснительные тексты.

Русские везде побеждают. На какую стену ни взглянешь — всюду

постыдное бегство неприятеля.

Бегут монголы, татары, кавказцы, англичане, немцы, французы,

турки. Больше всего досталось от суздальца туркам. С турками у

русских царей исконная вражда. Воевали много раз.

29

Йеглый осмотр казарменных стен приводит к заключению, что

история российской армии состоит из одних подвигов.

*

Начальство сразу взяло нас в ежовые рукавицы.

Отделенные и взводные — не то, что сопровождавшие в вагонах

дядьки.

Строгость —■ ни охнуть, ни вздохнуть; ноги протянуть без

санкции, начальства нельзя.

В уборную хочешь — иди с рапортом к отделенному ефрейтору.

Ефрейтор — начальство шибко маленькое, но мал зверюга, да

зубастый.

Куражится ефрейтор над солдатом больше, чем любой полковник.

Полковник далеко, когда еще попадешь ему на грозные очи, а

ефрейтор всегда под боком; пилит и тянет ежечасно.

Сапоги на поверке не блестят — наряд вне очереди. Пуговицы

тусклы — наряд.

Клямор не блестит — гусиным шагом ходи.

Известные общественные круги, те самые, что погнали народные

массы на войну, в Петербурге, естественно, больше всего

расцвечивакщся в нарядные одежды патриотизма и шовинизма.

Высшие и средние слои буржуазии и чиновничества везде

демонстрируют национальную гордость, непримиримость и

воинственный пьтл, благо сами они прочно окопались в тыловых

штабах й канцеляриях. :

жк

Разговоры о войне буквально висят в воздухе, Несчй, етного немца

склоняют на все лады.

Петербургские немцы и чухонцы ежедневно подвергаются

оскорблениям. Некоторых под шумок избивают в темных переулках.

Особенно ретивые патриоты агитируют за немецкий погром.

Все, кто кормится и рассчитывает кормиться от войны, громко

кричат о непоколебимой мощи российского и союзного воинства.

Смешно наблюдать это бахвальство невежд, не имеющих никакого

представления о войне, о соотношении сил воюющих держав.

Читая ежедневно суворинские фельетоны, обыватель полагает, что

он в курсе всех событий.

*

Нас спешно готовят для фронта. С утра до позднего вечера

муштруют на плацу. Кажется, в военном деле самое главное —

шагистика.

Часами маршируем изнурительным редким учебным шагом.

Ежедневно проливаем семьдесят семь потов. Белье, гимнастерку

приходится выжимать.

Й откуда столько пота у человека?

На строевых занятиях взводные то-и-дело кричат:

— Крепче ногу!

,

— Ногу крепче!

— Вытягивай носок!.

Мы с остервенением вытягиваем носок н бухаем тяжелым сапогом

в землю. Особенно крепко ставим ноту после предварительной

команды.

31

Йарод как на подбор: ' рослый, здоровый, каждая нога — пудовая

кувалда.

,

А начальство, любуясь эффектом, зычно кричит:

— Крегппе ногу! Крепите!.

Преображенцы я семеновцы шагают реже, не вытягивают носок.

.

Ходят, как армейская пехота.

Нас они вышучивают:

— Эй, вы!. Это вам не Варшава. Здесь город на болоте стоит,

ногами топать не полагается,

*

От шагистики распухли ноги. Ночью их страшно Ломит, и я не могу

спать.

Удивительный народ полковые врачи.

Еще в университете я слышал много невероятного про их

диагнозы, рецепты, методы лечения, но воспринимал это как анекдоты.

'

Оказывается, вся военная медицина—сплошной анекдот.

Все внутренние болезни и головные боли в армии лечат касторкой.

I

Внешние — иодом.

На осмотр десяти пациентов военный врач тратит не более пяти