кавалерийской конюшне.

В ней пахнет конским потом, навозом. Нет ни одного окна, только

форточки. Высокий потолок, напоминает

S3

«

цирк. Везде паутина и, конечно, пауки, мылш, разная нечисть..

И те же деревянные казарменные нары в три яруса.

Утром и вечером выходим на переднюю линейку. Поверка.

Поем: «Спаси, господи, люди твоя» и «Боже, царя храни».

Двенадцать батальонов- поют одновременно. Что думают про себя

новобранцы во время исполнения этой казенной обязанности?

*

Нам начальство усиленно прививает «вумные» понятая о

необходимости умирать за свое отечество.

Вчера был очень интересный урок словесности. Явился новый

прапорщик. Показывал свою ученость.

'Записал из ^юбопытс-тва его «лекцию» почти стено- графически.

«Любовь к своему отечеству — врожденное чувство каждого

человека. Те, которые (кто, например?) нас учат ненавидеть отечество

—

■ негодяи!

Древние греки были умнейшим и культурнейшим народом, а

посмотрите, как они любили отечество.

Патриотизм, любовь к отечеству—это было основой благочестия

древних.

Умереть за свои очаги, за свои алтари, за своих богов, за свои города

считалось в древнем мире высшим счастьем». И т. д.

В заключение прапорщик прочел нам военную песнь древних

греков, сложенную за семьсот лет до рождества Христова.

39

Новобранцы сидели на уроке о осовелыми от скуки глазами.

Из ста человек едва ли кто знал что-либо о древних ; греках, с

которых нужно брать пример, у которых нужно черпать воодушевление

для борьбы с немцами.

Почему-то вспомнились злые слова Л. Толстого:

«Древние греки—уродливый черный народец. Умели хорошо

рисовать только голых боб».

*

Я смотрю на солдат и думаю: «Не правда ли, как вас хорошо

охраняет и защищает «отечество»? Не может быть, чтобы

новобранцы не испытывали ненависти к этому отечеству, которое

олицетворяется военным начальством сейчас и всяким местным,

прежде и которое готовит из них пушечное мясо, мучает и калечит их,

вытравляет из них человеческую душу».

В строю я часто впадаю в ка-кое-то странное мечтательное

состояние.

Хочется забыться, закрыть глаза, чтобы не видеть дурацкой

муштры.

Трудно что-либо делать, когда не веришь в пользу дела. Самое

тяжелое наказание для человека — эго заставить его выполнять

ненужную никому работу.

Витал в эмпиреях, я часто прослушиваю предварительную и

исполнительную команду, делаю ошибок' не меньше любого татарина. ,

Когда командуют «налево», я поворачиваюсь «направо'» и

наоборот.

Удивляюсь, Как меня еще ни разу не били.

Вероятно, слас-ают погоны.

■Ю

Взводный несколько раз говорил мне перед лицом всего взвода:

— Если бы не был ты вольнопером, я бы тебе всю ряшку

исколотил. Чем ты слушаешь?

А сегодня он авторитетно изрек:

— Здесь тебе, брат, не университет. Здесь надо мозгами ворочать.

В университете, по его ослиному мнению, занимаются какими-то

пустячками, а в казарме, видите ли, вселенская премудрость изучается. И

все военные думают так. Какой-нибудь хлыщ в лакированных крагах,

наверное, убежден, что уменье ходить о нагло выпяченной вперед

грудью неизмеримо выше уменья обращаться с интегралами и

диференциалами, а умение обращаться со станком или сохой в его

глазах уж п подавно ничего не стоит.

Ежедневно ходим на тактические занятия. Небо рассвирепело на

кого-то. Сутками хлещут проливные дожди.

. Болота вокруг Красного Села вспухли от воды и сделались почти

непроходимыми. Плохое- место выбрал Петр ’ для своей столицы.

Бродим по колено в воде, вязнем в липкой болотной ржавчине, в

тине. Иногда лежим, рассыпавшись цепью в глубоких лужах.

Это нас «закаляют», воспитывают воинский дух.

Приходим с занятий продрогшими до костей и грязные как.

землекопы.

Часами чистим шинели и брюки, чтобы на завтра снова купаться к

чухонских болотах.

*

41

*

Б перерывах между занятиями резко спорю с Граве и Анчишкиным

о «проклятых» вопросах.

Я возмущен муштрой и мордобитием.

Анчишкин зло: кричит:

— Попробуйте иначе построить боеспособную армию. Возьмите

наших союзников: разве там миндальничают с нижним чином? А

Германия? Там, батенька, построже нашего еще. Ручки свяжут и на стену

повесят. Все равно как на дыбе вздергивают. Бы же не будете отрицать,

что немцы — высоко-культурная нация. Значит — так нужно. О

принципами гуманизма в армии делать нечего. Ступайте с ними во

всякие общества «покровителей животных» и т. п.

Но чаще всего спорим о войне, о религии.

Спорим резко, грубо, до ругани.

Ровный и сдержанный Граве становится неузнаваем. С момента

об’явлення войны религиозность его повысилась, jï всякие нападай на

религию о« воспринимает как личное оскорбление. Он совершенно

безнадежен, об’яс- чнет все — и войну тоже — высшей волей.

*

Чао от часу не легче.

Заочно записали в фельдшерские ученики.

Не хочешь итти в прапорщики — ступай в ротные фельдшера.

Категорически отказался.

Вызвали к батальонному.

Генерал-майор, на широкой выпуклой груди «Аннушка»,

«Владимир» н еще- какие-то регалии в несметном количестве.

42

4Г

Широкое русское лицо с голубыми глазами, нос чуть- чуть с

краснотой. Типичный рубака. В молодости, наверное—бреттер.

Встретил с притворной ласковостью, расспрашивал о родных, об

университете.

А в конце концов разнес меня «впух». Кричал, топал ногами,

брызгал слюной.

Ну, и характерец!

*

Взводный на волке чучел каждому говорит:

•— Как гы колешь, стерва!. Ты забудь, что перед тобой соломенная

чучела. Воображай, что немец, австрияк, аль-ба турок неверный.

Вообрази —и коли благое ловясь. Когда подбежишь вплотную,

коли без сожаления в сердце, коли1 с остервенением. Врагу пощады

давать нельзя.

Из этих поучений новобранец должен усвоить,-что солдату

жалость в кармане носить не полагается, что жалостью торгуют

доктора, священники и женщины, что новобранец есть только солдат, и

никакой жалости ему проявлять к врагу нельзя.

И когда стрелок, выслушав мудрую тираду начальства, с криком

«ура» бежит с ружьем наперевес к соломенному чучелу, взводный орет:

— Стервеней! Стервеней! Стервеней, мать твою за ноги!

После удачного штыкового удара'он с удовлетворением отмечает:

— Так его, мерзавца! Будет знать наших!

Получивший похвалу солдат отходит в сторону, тяжело дыша,

проклиная в душе чучело и утомительную колку.

43

fl

A -взводный, уже наставляет другою:

— Стервеней!. Говорят тебе — стервеней! Надуйся! Надуйся,

остервеней и тычь пряно шд микитки! ,

*

Великий князь Николай Николаевич кончил молебствия и отдал

приказ о наступлении. То, что было до сих пор — прелюдия. Теперь

началась настоящая война.

Армия генерала Самсонова, в составе пяти корпусов ударила по

немцам в районе Млава — Сольдау. Завязались тяжелые бои1.

Из ставки летят ликующие телеграммы о первых «значительных

успехах».

*

Скептики оказались правы.

Армия генерала Самсонова уничтожена почти целиком. Наши

потери превзошли всякие ожидания. Называют цифру в двести тысяч

человек. Сегодняшние газеты точно воды набрали. Но о несчастья под

Сольда-у знают уда все части петербургского гарнизона.

Слухи проникли в офицерскую среду. От офицеров через денщиков

—Б солдатскую массу.

Генерал Самсонов по одной версии взят в плен, но другой—видя