Слова, все слова, слова одни - сколько таких слов приходилось слышать, а годы идут, Амалазунта находит все новые и новые возможности вцепиться власти в волосы и держаться за нее. Вот и теперь: они опять дали себя обойти, не проявили нужной твердости, не добились выборов. Оппозиционеры хриплыми голосами пытаются доказать, что дело принципа - были выборы или не были, а не в правящем лице. Смогли они восстановить прежний порядок назначения такого лица из своих рядов - один результат, не смогли и опять дали посадить себе на шею откуда-то сверху - другой. Так теперь и править будут - сверху, как насаживают. А этого-то и не следовало было допускать. Тот вариант, когда форма становится содержанием, а то, что раньше нерушимо принималось за содержание,- пустой формой. Так горячились, дебатировали, хрипели готы.
Теодат коронован в Риме в базилике св. Петра папой. Надета корона - узенькая готская корона без украшений из червонного золота, полновесная и очень тяжелая. Волосы на лбу слиплись, длинные, черные, они вылезли из-под ярко-желтого, почти оранжевого кольца - окольцован! - неопрятными висюльками, мутная капля скатилась по левой щеке. Входит в раж, делает целый ряд официальных визитов, встреч, приемов, и это кроме тотальной, повальной свинской пьянки. Удивительно легко сходится с римскими городскими властями, обаяет подданных широтой, образованностью, тонкой улыбкой эстета. Сейчас перед ним они все равны, он не различает, не выказывает ни к кому особых симпатий и ни к кому неприязни: равен и мил одинаково со всеми. Тактика: всем понравиться, быть хорошо встреченным народом, его народом, вселить новые надежды. Жизнь переменилась - внушает своим видом. Теперь можно вновь верить, вновь надеяться и вновь не скучать от новых преобразований. Детишек, которых ему подносят и подсовывают, привечает, гладит по головкам; о деле говорит только серьезно, не нарушит делового разговора невнимательной, неуместной улыбкой. Популярность, популярность и еще раз популярность. Она дается только так: парадностью, знанием народности, когда улыбками, когда серьезностью и внимательностью, обещаниями и посулами.
Теодат не столько прирожденный политик, сколько книжник, играющий в политику. Он слишком много начитался, чтоб избежать искушения и не проверить чтения на опыте. Амалазунта с глазу на глаз тотчас высказывает ему свое недовольство. Так себя не ведут, так не паясничают, в ноги каждому не кланяются, перед каждым не ложатся, не заискивают, не ищут симпатии, не приобретают. Слишком дешево он хочет ее купить - фиглярство, даже самое умелое - маленькая цена за признательность людей. За нее придется заплатить подороже: удачной войной, например, с фракийцами, удачной экономической политикой. Король оправдывается, как школьник: не все сразу и одно другого не исключает, глупости. Груб с учительницей, дамские штучки его раздражают. Столько блеска, праздничности, и вот будни: занудливая карга Амалазунта с ее поучениями и недовольством. Теодат пытается пока довольно осторожно отделаться, избавиться от нее, отодвинуть ее подальше. Ах, вот как! Женщина взбешена: это все, чем ответит ей на ее благодеяние, на свое выдвижение, карьеру, славу. Так вот, пусть слушает: он тут сидит, пока она тут сидит, сбросит, сдвинет, сместит ее - свалится и расшибется сам. Он еще мальчик в государственном деле, ему еще учиться да учиться надо. Никакой Юлий Цезарь со своей галльской войной воевать не научит, воевать научит только сама война. Если он принял ее слова, сказанные ему на вилле за правду, и решил, что она очень высоко его ценит, пусть знает: это только полправды. Да, высоко, как справочник, как склад всяких цитат, как полку с книгами, где не надо тратить время на поиск книги, листание страниц и выкапывание нужного места из нее, и только лишь поэтому не может сейчас обозвать остолопом. Брызжет слюной, давит его; вчерашний супермен только губами шлепает в ответ; наконец, заставляет поклясться самой страшной клятвой, что он никогда не выйдет из-под ее негласной опеки.
Амалазунта знает, как доверять подобным клятвам, но лучше все же сорвать ее, чем не срывать, и срывает. И еще: из двух тактик - уступок, лояльности, неощутимого воздействия и силы и напора - она выбирает последнюю. Если собака, как ни старайся набросить на нее невесомую шелковую нить, чувствует ее, лучше уж сажать такую собаку на самую обыкновенную пудовую цепь. Если Теодату сейчас сразу не дать понять всей его ничтожности и зависимости от нее, он и впрямь возомнит себя пупом земли. И пусть горшок не идеализирует насчет своего вершка, он у него прежний, как бы ни думали люди, они-то вдвоем знают, не перепутают, который именно. Он все понял, он ее слушается, а коли так, Амалазунта пытается изыскать способ передать Италию Юстиниану. Теодат должен быть фантастически податлив и мягок, как воск, возможно, и его придется посвятить в план: оторваться от знати, ввести на время империалистические войска. Или не посвящать Теодата, проделать все и ввести войска за его спиной и пустить слух, что это он их ввел, Теодат сразу сметается справедливым народным гневом, древняя корона идет на переплавку, а в Риме устраивается императорский наместник. Теодат служит ширмой для махинации - его плата за услуги; поцарствовал, и хватит - скажет ему Амалазунта; очень удобно. Но одной не решить, необходимы переговоры с императорским послом, посол наверняка уже в дороге, но дорога очень длинна, так длинна. Вот теперь бы приехал, пока Теодат еще тепленький, пока Теодата можно лепить руками, потому что уже через месяц придется колоть молотком.
Ошибается в сроках: много раньше, через неделю,- колоть молотком. Он твердеет мгновенно. Плохо знает своего Теодата. Разговор, резкие объяснения, вынужденная клятва повели их отношения совсем по другому руслу. Теперь Теодат избегает взбалмошной бабы, прячется от нее за стеной солдат, слуг. Он не обладает способностью грубого насилия, способностью словами, брошенными в лицо, понудить кого-то совершить поступок, сцепиться, поцарапаться с тем, кто сам сказал такие слова ему. Зато обладает другой: прийти в кабинет, закрыться, поскрести в волосах, в центре золотой окружности, и тут как бы отвоевать утраченные позиции, восстановиться на них. Его можно сдвинуть, столкнуть, можно даже помыкать им, пока он стоит напротив и ненаходчиво, растерянно шлепает губами, но его нельзя удержать в том сбитом состоянии даже самое малое время. Нечеловеческое упрямство дюйм за дюймом продвинет его на старое место. В тиши кабинета неприятного разговора как будто не было, и никакой клятвы он никому не давал, и никому ничем не обязан, и никто не кричал на него и не брызгал слюной - приснилось. Перекладывает с места на место любимые статуэтки слоновой кости, перевезенные с виллы.
В процессе затвердевания, сохранения своей самости ему помогают готы. Они сразу смекают, кто виноват в плохом настроении их владыки - Амалазунта, и осторожно намекают ему на ее изоляцию. Сделают, найдутся людишки, пусть не волнуется, волосок с головы не упадет, а изолировать надо. Так она никогда не отстанет от него, никогда не перестанет предъявлять своих претензий, давать навязчивых советов, даже руководить. Она слишком привыкла к власти, слишком срослась с ней и добровольно отказаться от нее уже не сможет. Если б смогла, они б ее не тронули, но ведь ее даже страшно спросить об этом. Никакой ультиматум не поможет, попытаться облегчить ее участь - значит самому угодить в капкан. Изолировать тихо, молча, негласно. А кого бояться - нашептывают Теодату искусители,- ее сторонники сейчас равнодушны к ней, у них комплекс вины перед товарищами за былую привязанность к ней и их меньшинство; если Амалазунту схапать умело и теперь же, никто из них не заметит. Смотри, Теодат!
Правитель смотрит и видит несколько иную ситуацию. Лучше зависеть от одной взбалмошной женщины, чем от двух десятков готов. Она всю свою сознательную жизнь держала их в узде, и теперь если власть над ними и есть, то она есть благодаря ей. Стоит послушаться готов и спихнуть Амалазунту теперь, как следующим на очереди встанет сам Теодат. Сейчас он имеет четкую ориентацию; как ни отбрыкивается, а следует советам Амалазунты, только лишь стилизуя их под себя, занимаясь в своем роде политическим плагиатом. Какую ориентацию он будет иметь? Следовать советам готов, которые будут орать десятком кошачьих голосов свои противоположные мнения, и стоит не угодить одному, как его тут же обвинят в негодном руководстве и скинут. Скинут - это уж точно, не стравить ли их теперь между собой, готов и Амалазунту, пока они не выдохнутся, а его личная власть не пустит глубокие корни?