Закатные краски аляповатыми мазками легли на обращенные к солнцу склоны. Смеркалось. Первородный ландшафт подернулся багрово-черной вуалью.

«Наверное, и на Земле когда-то так было, — подумалось под очередной то ли порыв ветра, то ли эруптив далекого вулкана. — И пожалуй не раз. Только опять же, вся эта красота разрушалась, уходила на переработку в глубины недр, не оставляя после себя ни следов, ни памяти. Так и человек со своими мыслями и планами: придет… уйдет… На том все и кончается…»

Наметившийся было философский настрой нарушил миарт. От него поступил сигнал о завершении сканирования доступных наблюдению участков рельефа. Далее он известил о выявлении в полутора километрах к югу характерных для данного типа формаций акцессорных комплексов.

«Похоже, здесь должны быть изумруды, — отметил Шлейсер. — Или на худой конец аквамарины. Пока не стемнело, надо прогуляться и если повезет — приготовить подарки». С этой мыслью он засек переданные миартом координаты, после чего перебрался на гранитный увал, где в отполированном ветрами кристаллическом субстрате, без всякой связи с составом, структурой, трещиноватостью тоже “плавали” приличных размеров берилловые “бревна”, и заторопился к ярко-рыжей проплешине на соседнем склоне…

Следующий день начался с рутинной работы. Чтобы найти здесь то, чего вполне могло не оказаться, предстояло просеять триллионы бит неоднозначной информации.

Исходной предосновой “унипринажа”, несмотря на крайнюю степень его ненадежности, считалось наличие в атмосфере кислорода, метана, аммиака, других связанных с жизнедеятельностью газов, и свидетельство того, что эти газы восполняются. В принципе, этого достаточно. Но вот найти прямые доказательства того, что такое восполнение происходит витагенным путем — задача в условиях потенциально преджизненных ситуаций практически невыполнимая. Оставались только косвенные методы, число которых составляло не один десяток, а суммарная эффективность — “ноль дым” процентов.

Почему экзобиологи вообще зацепились за Геонис? Что послужило причиной для развертывания здесь полномасштабной исследовательской программы?

Прежде всего, за планетой тянулся шлейф из истекающей в космос атмосферы, в котором были обнаружены углеродсодержащее комплексы, пусть и простые, но вполне достаточные, чтобы говорить о совершающихся здесь неких нетривиальных превращениях. Пользуясь случаем, панспермисты в очередной раз задудели в свои панспермистские трубы. Они быстро нашли аналогию между тем, что обнаружили на Геонисе и таким же атмосферным шлейфом Земли, где как известно, вследствие электростатической левитации микроорганизмов, то есть их способности наэлектризовываться и под воздействием электромагнитных полей преодолевать силы тяготения, на пылевых частицах обитают некоторые виды спор и бактерий. При этом они полностью игнорировали факт, что даже самые неприхотливые органоструктуры за пределами атмосферы не только не хотели размножаться, но и вскоре погибали. В тираж снова вышла гипотеза, что все живое и предживое может прижиться на других планетах, окажись те на пути распространения таких шлейфов. Может, посеянный этой возней ажиотаж и не вызвал бы в среде палео-неокосмологов резонанса, если бы во главе развернувшейся кампании вновь не выступил все тот же плутоватый энерготерик Зопплби, по инициативе которого они когда-то были засланы в злополучный пелленариум Фоггса. Впрочем, о Зопплби и его теории можно было думать что угодно, но Геонис и в самом деле заслуживал внимания экзобиологов. Плотность атмосферы, климат, набор химических соединений, планетарный геотектогенез — все это во многом сходилось с тем, что когда-то было на Земле. И потом — здесь была вода. Пусть даже не в таком количестве, как на той же Земле или Каскадене. Но именно та самая вода, без которой трудно вообразить структуру какой-либо формы жизни.

Не мудрствуя, Грита решила начать корреляцию со времен земного архея. Если исходить из материалов палеореконструкций, то Геонис вроде как давно уже вышел из младенческого возраста. Подобная обстановка держалась здесь по крайней мере последние полтора миллиарда лет, о чем свидетельствовали результаты анализа ископаемых газово-жидких включений в породах и минералах. Что касается состава архейской и геонисной атмосфер, то их тоже многое объединяло: азот, метан, аммиак, сероводород, окись и двуокись углерода, гелий, водород. Правда, здесь отмечалось больше аргона, но как вскоре выяснилось, это являлось следствием распада калия, которым был обогащен преимущественно гранитный чехол коры. Хватало и кислорода, только он, как активный окислитель, связывался в атмосферной углекислоте, воде, минералах литосферы и в свободном состоянии не наблюдался. В ряду органических соединений, кроме метана, отмечались простейшие аминокислоты, ацетилен, синильная кислота, формальдегид и другие комплексы, часть которых вполне могла подойти для синтеза протеинов и их производных. По всему выходило, что условия для зарождения кислородно-белковой жизни здесь были. Оставалось только эту самую жизнь отыскать или хотя бы определиться с предисходным витакинетическим базисом. Что касается других допустимых форм жизни, например таких как электронно-полярная, кристаллическая или гравитационная, то из-за отсутствия принципа поиска и диагностики таких форм, вопрос об их существовании мог рассматриваться только теоретически без применения каких-либо экспериментальных методов.

Согласно теории, возникновение жизни из неживой материи предполагает образование малых органических молекул в восстановительной атмосфере через естественные энергетические явления: разряды молний, электромагнитные и химические явления на границах неоднородностей, проникающий ультрафиолет, космическую радиацию…

В принципе, методика поиска признаков жизни на экзопланетах ничем не отличалась от поисков ее в кометах и метеоритах, был бы набор необходимых компонентов и зачатки потенциально активных молекул. При этом один из главных методов экзобиологического анализа сводился к следующему: если в исследуемой среде есть метан и он произведен бактериями, то соответствующим образом сложится и соотношение изотопов входящего в метан углерода.

С целью повышения достоверности информации о типах формирующихся на планете экосистем, Грита существенным образом переформатировала программу витакинетического тестирования. Она вызвала на связь “Ясон” и отдала Снарту распоряжение продублировать, с учетом корректировки, последние измерения киленинских автоматов, обследовать с максимально возможной детальностью атмосферный разрез Геониса, а заодно провести изотопный анализ соединений серы и фосфора.

— А мне чем прикажешь заняться? — напомнил о себе Астьер, не без зависти наблюдая, как Шлейсер, буквально утопая в сокровищах, бродит во владениях геонисного Плутона.

— Если будешь хорошо себя вести, я попытаюсь уговорить командора, чтобы он отпустил тебя на свободу. Но запомни, без моих указаний — ни шагу!

— Ладно, — скрепя сердце согласился Астьер, который терпеть не мог когда им так вот командовали. — Говори, что надо делать.

— Подготовь слайдер и прощупай осцилляторами зоны окисления. Только в атмосферу не входи.

— Зачем тебе это?

— Здесь есть места развития красноцветной коры выветривания. Ее образование могло быть связано с деятельностью микроорганизмов.

— Это вовсе не обязательно, — выразил сомнение Астьер. — Кора могла сформироваться и по другим причинам.

— Например? — потребовала уточнения Грита.

— Да хотя бы при метеоритной бомбардировке с высаживанием ионов феррума. Или при насыщении атмосферы им же в результате извержений. Глянь, какое здесь небо. Чем тебе не Марс?

— Для Марса твои рассуждения может и подходят. Там вся поверхность такая. А здесь ожелезнение носит локальный характер. Вспомни Биандру. У нее тоже красное небо. Но цвет его определяется не железом, а насыщенностью и размерами атмосферных аэрозолей. Здесь тоже есть взвеси. Да и спектр Аксоли имеет значение.