Козлов-Угренин был вызван в Иркутск на следствие по поводу его
многолетних служебных злоупотреблений: еще бы, двенадцать лет солдатам
портовой команды жалованья не платил! Экспедиции Угренина за поборами
в свою пользу, - а ездил он в застекленной карете, поставленной на
двойные нарты, - получили среди ясачных народов прозвание "собачьей
оспы". В экспедициях таких гибло множество упряжных собак,
составлявших важнейшее достояние кочевого населения бездорожного края.
Иркутские чиновники, выехавшие на такие же поборы в Охотский и
Анадырский округа, вернулись с пустыми руками: Угренин обезлюдил и
разорил селения кочевников. Свой человек среди хищников, опустошивших
приволья северо-восточной Сибири, Угренин, ловко виляя в дебрях
судейских канцелярий, лет десять избегал наказания и умер под
затянувшимся следствием. Охотский совестный судья асессор Готлиб Кох
сразу же после выезда Угренина самочинно вступил в управление портом
и, побывав затем в Иркутске с посулами, утвердился в этом звании.
- Как же ты, сударыня, от компанионов моих и пса этого Готлиба
схитрилась пушные товары сберечь, каким пугалом воронье отгоняла? -
спросил мореход жену до выхода на склады.
- Биллингсом, - с лукавой усмешкой ответила Наталья Алексеевна. -
Его заохотила...
- Биллингсом?! - недоумевая, протянул Шелихов. - Чем же ты
щепетильника английского при моем добре на цепь посадила? - продолжал
он допытываться у жены уже с явными нотками хозяйского и мужского
неудовольствия.
Этого капитана Иосифа Биллингса, английского наемника на русской
службе, возглавлявшего в 1785 - 1793 годах правительственную
экспедицию по обследованию северо-восточной Сибири и Алеутских
островов, Шелихов явно недолюбливал. В Биллингсе мореход видел
наделенного правительственными полномочиями конкурента и соперника.
Биллингс пытался приписать себе открытие уже найденных русскими людьми
Алеутских островов и побережья северо-западной Америки. А Шелихов в
этом деле имел в виду, конечно, главным образом себя и свои заслуги.
Мореходов Шелихов обычно уважал, но Биллингс этого уважения не
вызывал. Со слов Прохора Пьяных, посещавшего Григория Ивановича во
время лежания в избе, Шелихов уже знал, что Биллингс принадлежит к
ненавистной ему породе людей, загребающих жар чужими руками. Всю
работу, оказывается, как говорил Пьяных, ведет русский капитан
военного флота Гаврила Андреевич Сарычев, а Биллингс только разъезжает
по краю да забирает меха, выменивая их на казенное продовольствие и
вещи.
Было еще одно обстоятельство, которое вызывало досаду и даже
беспокойство Шелихова. Мореход вывез с Кыхтака арестованными
передовщика Коновалова, изобличенного в нескольких бессмысленных
убийствах туземцев, и самозванного фельдшера Бритюкова, спаивавшего
работных людей спиртом, доверенным ему для лекарственных надобностей.
Пьяных по возвращении в Охотск от берегов Камчатки доставил этих людей
к коменданту порта Коху, с тем чтобы отдать их под суд, а тот обоих
освободил и направил зачем-то к Биллингсу. Биллингс принял Бритюкова
на службу в свою экспедицию, а Коновалова отпустил на родину, куда-то
на Колыму.
После разговоров со "штрафными", как называл Пьяных Коновалова и
Бритюкова, Биллингс потребовал от Пьяных сдачи судового журнала и
бумаг Шелихова.
- Я уж и так и эдак, - рассказывал Шелихову Пьяных, - а он не
отстает!.. Хозяин вернется, говорю, у него и спросите. А они, эти
бумаги-то, вот они! - показал Пьяных Григорию Ивановичу на принесенный
им объемистый рогожный куль. - Все тут собрал и в нетронутости
представляю... Я и Наталье Алексеевне, как ни горевала она, что бумаги
твои затерялись, отдать не решился, когда приметил, что Биллингс к ней
зачастил... У Растопырихи в гостевой избе ему место, а не у честных
людей. Там бабы и девки гулящие враз дух запашной с него согнали бы,
вражьего сына... Не друг он нам!
Подозрения, сквозившие в словах старого боцмана насчет Натальи
Алексеевны, как бы нелепы они ни были, все же оставили в душе морехода
саднящую занозу. Шелихов припоминал нарядного и надушенного капитана
Биллингса, появлявшегося на людях всегда в камзоле и при шпаге, а это
не меховая шкура или промасленный бострог,* которые носить приходится
ради дела. Еще более неприятные мысли вызывали в нем воспоминания о
собственной молодецкой юности и о тех хитроумных, еще недавно со
смехом припоминаемых проделках Натальи Алексеевны: проживая молодой
вдовой в доме старого деда, она прикрывала так ловко свою близость с
ним, Гришатой, единственно ею любимым... (* Род форменной одежды,
удержавшийся среди моряков с петровских времен.)
"Проучить бы жену надобно, как отцы и деды уму-разуму жен своих
наставляли", - думал Григорий Иванович, но обнаружить перед Натальей
Алексеевной засевшую в душе занозу не решался, понимал, что если
ошибется - навсегда потеряет друга своих мечтаний и испытанную в
превратностях судьбы спутницу жизни. Кряхтел, ворочался, но
расспрашивать о Биллингсе духу не набрался.
В один из дней своего вынужденного досуга Григорий Иванович сидел
у себя в избе, забавляясь с сыном - наследником его славы и
необыкновенных приключений.
- Ты теперь на гроте в дозорной бочке сидишь - Америку
высматриваешь... Гляди, Ванятка, не проморгай! - посадил он сына к
себе на плечо.
Наталья Алексеевна возилась у печи, наводя ухватом порядок среди
расставленных в ней чугунов.
- У-у, бесстыжий! - загрохотал вдруг Григорий Иванович, спешно
снимая сына с плеча. - Трусишь, не быть тебе мореходом, на грот
взобрался и на меня море спустил... Осрамился, Ванятка, ай-я-яй!
Наташенька, бери сына...
- Будет тебе, Гришата! - недовольно отозвалась Наталья
Алексеевна. - Защекотал младенца, застращал мокретью аляксинской, он
тебе и показал, сколь сладко в мокрети этой сидеть... Он умненький у
меня! Лежи, лежи, сыночек, я сейчас тебе пелюшку сухонькую подстелю,
терпи Аляксу...
И только Наталья Алексеевна склонилась над люлькой сына, на
пороге комнаты выросла нарядная фигура затянутого в мундир капитана
Биллингса.
- Здравствуйте, господин Шелихов, - сдержанно помахал англичанин
шляпой перед хозяином и тут же кавалерственно до полу опустил ее перед
Натальей Алексеевной. - Your servant, mistress Chelechow,* - отдавая
поклон хозяйке, притопнул ногою Биллингс. (* Ваш слуга, сударыня
(англ.).)
С той же невозмутимой уверенностью в правильности своих действий
англичанин прикрыл шляпой букли, взял стоявшую у стены скамейку,
поставил ее перед мореходом и сел верхом, не забыв обмахнуть полой
расшитого золотом капитанского кафтана верх скамейки.
- Я сделал предполагание, что вы уже здоров, - тщательно
выговаривая русские слова, объяснил Биллингс цель своего посещения, -
и пришел, имей к вам самое важное дело - мне очень любопытный map* и
объяснение вашего блудания в нашем Pacific ocean.** Мистрисс усмирял
мое нетерпение приятным сюрпризом, что я могу ожидать от вас, - хитро
улыбнулся англичанин в сторону Натальи Алексеевны. (* Карта (англ.).
** Тихий океан (англ.).)
"Вот куда метит англичанин, - подумал Шелихов, - на Славороссию.
Хочет к рукам прибрать честь и славу русского открытия и выгоды
освоения неведомой земли. На нее и сам Кук, коего этот индейский петух
превозносит выше всякой меры, высадиться не отваживался. Я тебе покажу
карту и блудодеяния мои в океане!" - Шелихова в особенности рассердило
исковерканное англичанином слово "блудания", и он, скроив гримасу