Теперь Аким хорошо видел лицо своей Наташи. Оно было все таким же.

Пожалуй, только чуть побледнев, отчего синие глаза казались еще больше,

глубже и темней.

Наташа тоже глядела на Акима, на каждое пятнышко и на каждую новую

морщинку на таком родном и близком лице. Он сидел перед ней худой и обросший

густой колючей щетиной, забыв снять очки и свой драный малахай, из-под

которого падали на потный высокий лоб длинные пряди русых полос. Как всегда

бывает в таких случаях, они долго не находили, что сказать друг другу. Потом

никак не могли заговорить о главном для обоих и спрашивали о всяких

пустяках. Аким пристально следил за Наташей и видел, как все больше темнели

eе глаза, а щеки наливались неровными пятнами румянца. Наташа, видимо,

хотела о чем-то спросить, но не могла сразу решиться. Наконец румянец сошел

с ее лица:

-- Ты прости меня, но я... я хочу спросить тебя... Скажи, как ты сюда

попал?

Аким понял ее.

-- Меня отпустили, Наташа... всего на пять часов. Один час я уже провел

в дороге. Осталось четыре. Там ждут меня товарищи...

Теперь она, счастливая, смотрела на него. Перед ней был Аким, такой,

каким она его всегда знала и любила, -- прямой и честный.

-- Глупая, злая... Как я могла так подумать о тебе! Разве мой Аким

способен на такое!.. Ведь ты разведчик, правда?

Аким молча и медленно кивнул головой.

-- Не спрашивай меня больше об этом, Наташа. Ладно?

Она рассмеялась.

-- Не бойся, родной. Наш отряд в ту ночь делал то же, что и вы.

-- Откуда ты знаешь, что мы делали?

-- Ну ладно, не будем об этом...

-- Скажи, Наташа, в селе есть немцы?

-- Нет, сейчас нет. Они боятся в селах... Ну, я пойду, помогу маме...

Наташа оставила его и вместе с матерью начала хлопотать у печки. Потом

не вытерпела и подбежала снова. Пыталась стянуть с него сапоги, но в этом не

было никакой необходимости: сапоги сами слетели, едва Аким тряхнул ногами.

Девушка захохотала:

-- Где ты достал такие броненосцы, Аким?

-- А что, разве плохие?

-- Нет, ничего, я так... -- она улыбалась, тащила его за руку к столу,

вся пылая.

-- Потише, Наташа, могут услышать, -- предупредила мать, приподнимая

кончик занавески и посматривая на улицу. Наташа как-то сразу погрустнела,

словно беззаботная юность, вернувшаяся вместе с Акимом и во власть которой

она попала на минуту, испугавшись, ушла от нее.

Через некоторое время Аким уже сидел за столом, уминая за обе щеки

кашу.

Наташа, глядя на него, вновь оживилась...

-- Аким, а помнишь нашу избачиху?

-- Шуру-то? Ну а как же!..

-- Мы с ней вечно из-за книг ругались...

-- Помню, конечно. А почему ты -- об этом?..

-- Не знаю...

-- А ты помнишь, Наташа, пионерский лагерь?

-- Еще бы!.. Пионервожатой у нас была Шура. Какая девушка! Сколько она

рассказывала нам интересного, а сколько песен мы пропели с ней!.. Вот так и

стоят передо мной -- Шура, пионерский галстук... И все такое -- наше...

-- А где теперь Шура? -- спросил Аким.

Губы Наташи покривились, дрогнули.

-- В Германию угнали, на каторгу.

Аким обнял девушку и крепко прижал к своей груди.

-- Не надо, Наташа. Не плачь, родная. Вернется Шура. И будут опять

книги, и все будет...

Утирая слезы и глядя ему в лицо, Наташа попросила:

-- Ты прости меня. Уж очень все обидно, больно... Я сейчас... Ведь я

только ночью прихожу к маме, да и то не всегда.

-- Что так? -- удивился Аким.

-- Фашисты на девушек облавы устраивают. В Германию увозят. Ты слышал

песню "Раскинулись рельсы далеко..."?

-- Конечно, слышал. У нас красноармейцы ее поют.

Аким увидел, как губы девушки опять дрогнули. Должно быть, ей стоило

больших усилий, чтобы сдерживать себя и не расплакаться.

-- Так что же?.. Всех девушек и ребят они угоняют? -- Аким озабоченно

посмотрел на Наташу.

-- Нет, не всех. Есть еще лазейка, в которую ускользают наши ребята и

девушки. Женятся и выходят замуж. Таких фашисты пока не увозят. Горе одно.

Пятнадцатилетние женятся...

Аким насторожился. Об этой "лазейке" он не раз слышал в освобожденных

селах. Уж нe хотела ли Наташа воспользоваться ею?

Но она отгадала его мысли:

-- Ты, пожалуйста, не подумай, Аким, что я хочу заставить тебя

остаться. Я ведь комсомолка, врагам не поддамся. Мне в лесу дела найдутся.

Сейчас мы получили приказ побольше беспокоить фашистов... Ой, Аким, и

несдобровать же им на нашей земле!..

-- Разумеется. А помнишь, Наташа, как директор школы нам говорил, когда

мы еще были маленькие: "Завидую вам, ребята!"

-- Павел Федорович жив. Он партизанит.

-- Увидишь -- привет ему от меня самый большущий.

-- Обязательно. А как он возил нас в Харьков на экскурсию!.. На

Тракторный... Павел Федорович в белом костюме -- светлый такой!.. Шли по

городу и все время пели!.. О, до чего ж было хорошо, Аким!..

-- И опять будет так. Еще лучше будет, Наташа!.. Ох, чего только мы не

понастроим!.. А как мы с Колькой Володиным мечтали...

-- Не говори о нем, Аким, забудь его, -- торопливо перебила Наташа. --

Не стоит он того, чтобы о нем вспоминали...

-- Почему? -- удивился Аким. -- Он ведь погиб на фронте.

-- И вовсе не погиб. Он жив. Женился на Стешке Лунченко и теперь живет

в ее доме...

Это не укладывалось в голове Акима. В сентябре 1942 года они вместе с

Николаем ходили в разведку. Не вернулся тогда только один Николай, и все

были убеждены, что он либо убит, либо тяжело ранен, лежит где-нибудь на

сухой земле, задыхаясь в горькой полыни. В ту же ночь все отправились на

поиски. Аким вместе с другими разведчиками исползал под огнем вражеских

пулеметов всю нейтральную полосу. Володина так и нe нашли. Тогда разведчики

потеряли двух бойцов, наскочивших впотьмах на немецкие мины. А тот, которого

они так разыскивали, оказывается, к Стешке...

-- Так что же он делает в селе? Наверное, в полицейские пошел?

-- Нет. Он не стал полицаем. Живет затворником. И непонятно, кого

больше боится -- своих или немцев.

Наташа смолкла. Молчал и Аким. Потом он поднялся и через силу

улыбнулся.

-- Ну, Наташа, мне пора... Вот и повидал тебя...

Она побледнела, темные глаза ее заблестели. Глотая слезы, она не

отпускала его руку, прижимала ее к себе.

-- Как же это?.. Так скоро... Ведь ты мне еще ничего не сказал о себе.

Останься, Аким!.. Ну еще немного!.. Плечи девушки затряслись.

-- Не надо, родная. Помнишь, мы обещали быть сильными.

Он смахнул с ее горячих щек слезы и крепко поцеловал в мокрые ресницы,

в припухшие теплые губы. Говорил уже ровно, спокойным голосом, хотя это ему

стоило больших трудов:

-- Школу сохранить надо, Наташа. Подбери смелых ребят... Пусть

организуют охрану, когда фронт будет приближаться к селу. Как бы фашисты не

взорвали в последний момент... А за меня не бойся. Меня пули за километр

обходят...

-- Я провожу тебя до леса, Аким.

-- Не надо, Наташа. Мы будем скоро вместе и уж тогда никогда не

расстанемся.

Они обнялись в последний раз.

Наташа слышала, как в коридоре прогрохотали его сапоги. Потушив лампу,

она подбежала к окну. Но на улице было темно, и девушка ничего не видела. До

нее доносились только сдержанные голоса -- это Аким прощался с матерью, еще

раньше вышедшей посторожить. Затем скрипнула калитка, и сразу все смолкло.

Стешкина хата стояла на отшибе, у самого берега реки, скрытая вишневыми

деревьями. Ее не было видно со стороны. Но Аким нашел хату без особого

труда.