сапере забыли. А Пчелинцев не спеша укрыл лодку, забросал ее срезанным

камышом, постоял в глубокой задумчивости и медленно пошел от реки. Вскоре

его маленькая фигура растаяла в темноте.

Разведчики гуськом шли по окопам. Где-то, казалось совсем рядом,

раздались пушечные выстрелы, и несколько снарядов, мигом перемахнув Донец,

один за другим упали неподалеку.

В траншеях разведчиков встретил боец, посланный командиром стрелковой

роты.

-- Я вас проведу, -- сказал он.

-- А где командир роты? -- спросил Марченко.

-- У себя в блиндаже, -- ответил солдат.

-- Что же тут у вас произошло без нас? -- спросил у бойца Шахаев,

снимая сапог и выливая из него зачерпнувшуюся еще у того берега воду.

-- На ту сторону переправлялись. Бой вели.

-- Ну и как?

-- Что -- как?

-- Как же бой-то?

-- Оно бы ничего. Переправились как есть все. И высоту отбили. И вдруг

приказ -- отходить. Зачем переправлялись, не понять. Только кровь пролили...

Скоро, должно, опять пошлют туда...

-- А может быть, нужно было вести этот бой?

-- Может, и нужно, кто знает,-- быстро согласился солдат.-- Только

людей-то жалко...

Он не договорил. Снова раздались пушечные выстрелы, и опять несколько

снарядов один за другим упали неподалеку, обдав своим горячим дыханием лица

солдат. Молодой пехотинец уже лежал на дне окопа, уткнув голову в патронную

нишу.

-- Ну, веди. Эй ты, орел! -- Сенька не совсем ласково пнул бойца в

спину.

Тот встал и, ошалело взглянув на Ванина, проворчал:

-- А куда торопишься? Думаешь, там не стреляют?

-- Я ничего не думаю. Веди к командиру роты.

-- Что ж, пошли... Только вы у него все не поместитесь, тесно там.

Наконец добрались до блиндажа командира стрелковой роты. Вход в этот

блиндаж был закрыт трофейной плащ-палаткой, сквозь которую чуть-чуть

пробивался свет. Кто-то, должно быть сам ротный, разговаривал по телефону.

Доносился хриплый, простуженный голос:

-- Сорок активных... Что?.. Уже проверил... Да, да, пришлите

побыстрей... Говорю, что еще днем все проверил!.. Хорошо...

-- Здесь можете передохнуть,-- сказал разведчикам Марченко.-- А вы,

товарищ Шахаев, пойдете со мной. Доложите о выполнении задания.-- И, не

заходя в блиндаж, лейтенант в сопровождении Шахаева пошел дальше.

Боец-проводник просунул голову под плащ-палатку.

-- Товарищ старший лейтенант! Разведчики с того берега тут.

-- Хорошо! Пусть заходят, майор Васильев уже звонил, спрашивал о них,--

раздался в ответ хриплый голос.

Отогнув плащ-палатку, разведчики один за другим пролезали сквозь

светящуюся щель. Кряхтел Пинчук, в три погибели изогнулся Аким, и только

Сенька проскочил в эту дверь без всяких затруднений.

Маленький, наскоро сооруженный и так же скоро обжитый блиндаж походил

на коробку с сардинами -- так много было в нем людей. Добрая половина бойцов

уже спала. Возле лампы, сделанной из снарядной гильзы, сидели друг против

друга двое, сложив калачиком ноги, так как вытянуть их было некуда.

-- Ну вот, товарищ Финогенов, поздравляю вас с получением

комсомольского билета. Надеюсь, оправдаете высокое доверие...

Сказавший это приветливо смотрел на бойца; солдат держал в руке новую

серую книжечку и как-то робко улыбался.

В говорившем Сенька узнал капитана Крупицына -- помощника начальника

политотдела по комсомолу. Это он, когда были тяжело ранены командир

батальона и его заместитель, взял командование на себя и овладел высотой.

Ванин познакомился с ним еще на Волге, когда Саша Крупицын вот так же, в

крохотном блиндаже, вручал и ему комсомольский билет, а потом вместе с

разведчиками ходил за "языком".

Крупицын считался самым оперативным работником политотдела. Его редко

видели в штабе дивизии. Целыми сутками пропадал он в окопах, среди солдат,

без которых, казалось, он не мог прожить и одного дня. Захватив с собой

полевую сумку, туго набитую членскими билетами, он отправлялся в полки,

пробирался прямо на передовую, в роты, и тут же, где-нибудь в траншее или

окопе, помогал комсоргам организовывать прием молодых бойцов в комсомол.

Нередко он помогал писать заявления, находил рекомендующих, а иногда и сам

рекомендовал. Заполняя членские билеты, Крупицын ставил свою заковыристую

подпись и тут же их вручал. Иногда это происходило перед самым боем, и часть

выданных им книжек на другой же день возвращалась обратно. Эти билеты были

новенькие, бережно обернутые в пергаментную бумагу, с короткой пометкой:

"Убит".

Здороваясь с Крупицыным, Сенька неожиданно сообщил:

-- А у нас погиб один... Уваров его фамилия.

-- Я знаю, слыхал уже,-- сказал капитан.

-- От кого это? -- удивился Ванин.

-- Сапер один сейчас сюда забегал. От него и узнал.

-- А-а, Пчелинцев... Мы ему еще на том берегу об этом сказали. Встречал

он нас. Дружил с Уваровым...-- голос Ванина оборвался.

Как ни тесно было в блиндаже, нашлось место и для разведчиков.

Стиснутые со всех сторон бойцами-пехотинцами, разведчики, несмотря на

усталость, перебивая друг друга, рассказывали о своем походе в тыл врага. В

эту ночь долго коптил фитиль, всунутый в стреляную гильзу, и мало кто спал в

блиндаже.

На рассвете, простившись с командиром роты и с Крупицыным, разведчики

покинули блиндаж. За изгибом траншеи вдруг встретили того самого бойца,

который рассказывал им про старшину роты, когда группа Шахаева уходила на

задание.

Боец тоже узнал разведчиков и весело улыбнулся.

-- А где же ваш скандальный старшина? -- спросил его Сенька.

-- У себя, должно быть.

-- Он на Акима нашего не набросится, случаем, как тогда?

-- Что вы!.. Да и не до этого ему сейчас. Раненный он немного, наш

старшина Фетисов.

-- Это как же? Блиндаж, что ли, накрыло?..

-- В атаку нас повел, когда ротного не стало...

-- Так...

Сеньке почему-то стало неловко, и он опустил голову.

Недалеко от рощи, к которой подошли разведчики, в неглубокой балке,

изрытой блиндажами и щелями, укрывались "катюши". Вокруг тупорылых

грузовиков в предрассветной мути суетились бойцы в чистеньких ватных куртках

и новых пилотках.

-- "Катюши"! -- с восхищением закричал Ванин, видя, как бойцы стягивали

с аппаратов покрывала.

"Катюша" была Сенькиной слабостью. Чего бы не отдал он, чтобы только

попасть хотя бы самым что ни на есть последним номером в батарею

"эрэсовцев", как гордо называли себя гвардейские минометчики. Профессию

"эрэсовцев" Сенька считал даже более ценной, чем профессию разведчиков.

-- Глянь, глянь, ребята!.. Расчет убегает... Сейчас заиграет!..

Страшный скрежет заглушил последние слова Ванина. Огненные смерчи

сорвались с дырявых металлических рельсов и полетели куда-то за Донец,

оставляя за собой красные следы. Минуту спустя послышались разрывы. Семен

посмотрел на то место, где только что стояли "катюши", и ничего не увидел:

гвардейские минометчики исчезли. Только белый дым клубился, колеблемый

теплым весенним ветром. Внезапное появление в самых неожиданных местах и

столь же быстрое исчезновение "эрэсовцев" делали их службу еще более

заманчивой для Сеньки -- этого неутомимого любителя приключений.

-- Уже пропали! -- с восторгом крикнул он, прислушиваясь к далекому

ворчанию моторов.

-- Хлопци, а ну давай тикать звидциля? Бо нимец минами пулять будэ! --

предупредил Пинчук.-- Вин всегда по "катюшиному" месту бье...

Едва разведчики отбежали метров на полтораста, как в балке, там, где