На другое утро, 12 марта 1677 года, едва Никита огляделся в комнатке, которую ему отвели по приказанию Натальи в ее тереме, пришли звать учителя к царице.

   -- Только ранней, Никита Мосеич, вот принарядись-ка малость. Жалует тебе государыня-царица весь убор, верхнее да исподнее платье. И сапоги с шапкой. Вот, все тута. Давай помогу тебе, -- объявил юноша -- стольник Натальи, развязывая большой узел, который принес с собою.

   Четверти часа не прошло, как Зотов сам себя не узнал, наряженный в новый, богатый, темного цвета кафтан с опушкой, в шелковую рубаху, в сапоги мягкого сафьяна с острыми носками вместо старых стоптанных чеботьев, в каких ходил он раньше.

   Сердце так сильно билось от восторга и страха в груди Зотова, что вздрагивала шуршащая при малейшем движении шелковая ткань его рубашки.

   Наталья была не одна. Царь с ближними боярами, святейший патриарх, царевны, сестры Федора и три тетки его собрались, как на семейное торжество, на первый урок любимого всеми царевича.

   Все только и ждали Зотова. Не успел он добить им челом, как сам патриарх с духовником царицы начал править краткую обедню, окропил святой водой царевича, всех остальных и, благословляя ребенка, сказал:

   -- Ныне, чадо мое любимое, новой жизни, духовной, причастен станешь. Укрепляйся в ней и трудись благоуспешно, как телом цветешь и крепнешь час от часу, матери-царице, государю-брату и мне во утешение, земле всей на радость. А ты, сыне, прими отрока, ветвь древа царственного. Надели его светом знания и блюди строго чистоту дитяти духовную и телесную. Аминь!

   Вторично, с благословением, возложил он руки на голову царевичу.

   Зотов поцеловал руку патриарху, принял от него ребенка, повел к столу, где лежали приготовленные книги, тетрадки, стоял прекрасный письменный прибор, и в присутствии царственных свидетелей состоялся первый урок Петра с Зотовым.

   Усадив царевича, учитель отдал ему земной поклон, уселся рядом на самый край скамьи, достал указку, развернул букварь и приступил к ученью.

   -- Се, реки, царевич: Аз.

   -- Аз! -- напряженным, звонким голоском повторял ребенок.

   Пробный урок длился недолго. Патриарх первый поднялся, похвалил ученика и обратился к учителю:

   -- Изрядно ведешь дело. Видно, благословение Божие почиет на тебе. Жалуем тебя казной нашей патриаршей во ста рублях... Выдай ему, брат Арсений, -- приказал Иоаким своему казначею, стоявшему поодаль.

   Приготовленный заранее тяжелый кошель с рублевиками перешел сейчас же в руки осчастливленного Никиты. По тому времени такие деньги составляли целый капитал.

   -- И от нас тебе пожалованье будет. Семейка, сказывают, у тебя не малая. Вот, для прожитья, чтобы угол свой был, жалуем тебе двор наш у Никольских ворот... Боярин Иван Максимыч, -- Федор указал на Языкова, -- и купчие крепости тебе передаст, коли готовы...

   Только молчит Зотов, земные поклоны отдает, прижав руки к груди и ловя воздух пересохшими от волнения губами.

   -- А это тебе -- от нас с Петрушей, -- говорит Наталья и указывает на полный, очень богатый наряд, который в это самое время подал на подносе стольник, приходивший одевать Зотова.

   Слезы снова брызнули из глаз у бедняка, на которого, как во сне, посыпались все блага мира,

   -- Спаси вас... Челом вам... -- пытается заговорить он. Но от волнения сжимается горло и звуки не выходят из груди.

   -- Ладно, после докланяешься, -- успокоительно произнес старец Иоаким. -- Ступай, маненько очухайся, сыне. Ишь, как тебя расшатало... Ничево, приобыкнешь. Не все горького пить. Ино и сладенько хлебнуть можно... Ступай, сыне...

   Молча откланявшись, вышел Зотов из покоя, действительно без вина шатаясь, как пьяный, от радости и сильных волнений, пережитых сейчас.

   А царевич, такой же серьезный, затихший, каким был все это время, долго глядел вслед учителю и вдруг решительно объявил:

   -- Я с им стану учиться. Он знает грамату... Он любит меня.

   Общая улыбка была ответом на деловитое замечание ребенка.

   С этого дня Федор особенно часто стал появляться и в покоях, отведенных теперь Петру, и присутствовал при уроках мальчика. Как будто в царе вспыхнула прежняя нежность, какую он питал к меньшому брату, когда и сам еще был мальчиком двенадцати-тринадцати лет при жизни царя Алексея.

   Конечно, об этом сейчас же толки пошли по всему дворцу.

   Заговорила о том же и царевна София с боярыней Анной Хитрово, когда старуха пришла проведать царевен.

   -- Откуда добыл Соковнин учителя? Мудрует тот с братцем Петрушей, что и сказать не можно. Вишь, подольстился к матушке нашей нареченной, к Натальюшке. Уж так-то Петрушу расхвалил, и-и-и!.. И смышлен-то, и разумен-то... И такое, и иное... Мало-де малышу грамате да Святого Писания знать, да письму помаленьку обучиться. Куды... Учителей иных еще набрали. Никитка -- старшой над ними. Истории обучать стали несмышленого, землеописанию, мало еще чему... И про бои ему толкуют, про ратное строение, и про взятие городов крепких... и... Да мало ль про што! Счету учить починают. Чертежи кажут и самому толкуют, как их чертить... А то еще мастеров назвал да красками разными расписать научил все покои в палатах брата. Там и грады, и палаты знаменитые, дела военные, корабли великие, ровно в яви бывают. Про царей истории разные изображены и прописью четко подписано про все, что оно значит... Да не столько по книгам учит отрока, как водит из покоя в покой, басни ему сказывает. Особливо, слышно, про государей прежних воинствующих. Про Димитрия Донского, про Александра Невского. А особливо про царя Ивана Васильевича. Мальчонке и то, бывало, с другими парнишками дни целые ратным строем тешился. А ныне -- и впрямь от воинских дел без ума... Подрастет, гляди, все будет искать, с кем бы повоевать?.. А братец государь и вот как рад. Не выходит, почитай, из покоев Петрушиных. Только что сам с им не тешится. Да уж так того Зотова нахваливает! Отколь, слышь, набрался ярыжка всякой затеи да выдумки?.. И в толк не возьму, боярыня.

   -- Отколь?.. Ты не знаешь, Софьюшка, так я сведала, -- ответила мама царевны. -- Матвеевского гнезда пташка той Зотов. Еще как в Посольском приказе он служил, бывал Никитка в дому у Артемона. И ради письма своего красного, и ради послуги всякой, какую боярину оказывал. Тогда Никитка особливо к ученью Андрюшки Матвеева приглядывайся. А теперь -- и сам ту же кантель заводит, что у разумника нашего заведена была. Уразумела теперь. А дядьками Петруше, окромя Голицына, -- двое Стрешневых приставлены: Родион Матвеич да Тихон Никитыч, заведомые дружки Натальи, потатчики нарышкинские... Ишь, с кем они подружились, нас бы выжить... И нет Матвеева, а все дух его не выдохся. Нарышкины и без него, как при нем, живут, одно думают: Федора бы, как Алешу, родителя твоего покойного, к рукам поприбрать... Вас -- повыселить из дворца... А там, помаленьку -- и поставить Петрушу своего, смышленого да наученного, на царство...

   -- Ох, правда все, что ты говоришь, матушка... Как же быть-то?.. Дядю Ивана упредить бы... Он бы што али боярин Богдан Матвеич...

   -- Ничего. Заспокойся, Софьюшка. Им уж все ведомо. Знаешь, у меня тута все вести-весточки, словно касаточки, слетаются. Отсель куды надо летят... Дело просто. Оженить Федю надо. Свои детки пойдут, о брате меньше думать станет. А уж в цари сажать и не подумает. А там, с роденькой новой с царицыной соединясь, авось, с Божьей помощью и одолеем Нарышкиных... Одного же поизбавились, самого злобного... Артемона свет Сергеича... Так их всех изживем... Потерпи малость...

   Софья привыкла верить старухе, знала, как та прозорлива и умна, -- и, успокоенная, простилась с боярыней.

   Слова старухи сбылись, хотя и не скоро.

   Худосочный, хилый Федор, которому еще не свершилось и шестнадцати лет, по общему мнению врачей, не мог теперь вступить в брак без ущерба для своего здоровья.

   -- Годик-другой повременить надо, когда окрепнет государь от своей скорби, рекомой morbus scorbuticus {Цинга (лат.).}, тогда и надежды будет больше, что не угаснет род царский. А преждевременная женитьба может нанести ущерб его царскому величеству...