Работал этот костяной крепыш колоссально много, неимоверно быстро. Пока профессор доставал из глубины своего непромокаемого пальто "Охранную Грамоту", он успел сделать несколько разных дел: прочел, исправил и подписал принесенную секретарем бумагу; ответил на телефонную справку из продовольственного склада No 1; отдал по телефону распоряжение заведующему красноминаевской государственной заготовительной конторой... Управляясь с текущей работой, он в то же время не переставал писать большой, очень важный доклад, с массой цифр, выкладок, таблиц.
-- Ну? -- скорее ласково, чем грубо, обратился он в сторону профессора, присутствие которого он чувствовал по тени на столе.
-- Я к вам насчет академического пайка, -- сказал профессор невольно утоньшенным голосом, точно пропускаемым сквозь тесную трубочку. -- Вот "Грамота".
-- Кому паек? Какая "Грамота"? -- продолжая работать, спокойно, с выдержкой, но круто спрашивал комиссар.
-- Мне паек. "Охранная Грамота".
-- Кому "мне"?
-- Профессору Серебрякову.
-- Я спрашиваю, какому учреждению?
-- Лично мне.
-- Личных пайков мы не выдаем.
Атмосфера в кабинете комиссара, как и во всем здании, была до крайности нервная, спешная, деловая. Все, что не имело прямого отношения к делу, раздражало, приводило в бешенство. Профессор это чувствовал, тем не менее не утерпел и спросил:
-- Как же так?
-- А так, -- наконец в первый раз поднял комиссар лицо на профессора и заговорил более мягко: -- Представьте себе, товарищ, что у меня тут было бы, если бы со всего моего округа каждый человек отдельно для себя приходил ко мне за пайком! Вы меня простите, товарищ, но у меня тут не мелочная лавочка. Кто вас ко мне пропустил?
-- Ваш секретарь. И вот "Грамота". -- Профессор подвинул по столу "Грамоту".
-- Да что "Грамота"! -- с сожалеющей миной произнес комиссар, беглым взглядом скользнув по документу.
-- Что же мне делать?
-- А этого я не могу вам сказать.
-- Все-таки вам виднее. Может быть, вы мне что-нибудь посоветуете?
Комиссар резким движением руки схватил "Грамоту" и на этот раз пробежал ее всю.
-- Ага, -- сказал он. -- Здесь сказано: "в размере санаторного". Тогда сходите в куруп, это курортное управление. Или в собес, это социальное обеспечение. Может быть, это там. Я знаю, что там персональные пайки выдают.
-- Вот благодарю вас! -- сказал профессор, раскланялся, спрятал "Грамоту" и направился к выходу. -- Хорошо, что сказали!
-- Бутылочку, мешочки! -- вернул его секретарь. -- Это ваше?
Профессор забрал свои вещи и вышел на улицу. Тут только он почувствовал, какие еще впереди ожидают его трудности! Куда идти? В куруп или в собес? Что ближе?
Пока он разыскал курортное управление, было уже без десяти минут четыре, и все управление сидело и напряженно ожидало, когда пройдут эти десять минут, чтобы сразу, ни на секунду не позже, разлететься по домам. И на вопросы профессора все молча, как немые, указывали ему рукой на стрелку часов. Профессор понял и на другой день явился туда уже с утра. И опять в одной руке у него была пачка пестрых мешочков, в другой болталась на петельке зеленая бутылка для постного масла.
-- Мы ведаем всеми курортными помещениями по реке Красной Минаевке, короче сказать, бывшими дачами местных купцов, -- предупредительно и сладко сказал ему делопроизводитель управления, седенький старичок с белыми усами, пожелтелыми вокруг рта от табаку, очень чистенько, по-старинному одетый, в сюртуке, с глаженой манишкой, манжетами, с лицом и душой многоопытного канцеляриста. -- У вас командировочка есть? -- ласково сказал он и сухонькой ручкой сделал в воздухе царапающее движение, торопящее профессора достать из кармана документик.
Профессор подал ему "Охранную Грамоту".
-- Нет-нет, -- улыбнулся старичок. -- Вы нам командировочку дайте! А это -- что! Без командировки мы не имеем права вас на курорт назначить.
-- Да я и не желаю назначения на курорт, -- сказал профессор. -- Я только хотел бы получать свой ежемесячный академический паек.
-- А если не желаете на курорт, -- обрадовался старичок и уже, шаркая по столу глазами, приступил к другим очередным делам, -- тогда толкнитесь в собес. Это скорей всего там...
-- Я и думал туда пройти. Мне уже говорили.
-- Конечно, это там.
Отдел социального обеспечения произвел на профессора впечатление учреждения крайне бедного. В громадной комнате, бывшем оптовом магазине, помещалось несколько подотделов, и профессор долго ходил взад-вперед по этому заставленному столами манежу, разыскивая свой подотдел.
-- Не к тому столу! -- едва он останавливался перед
каким-нибудь столом, оглушительно кричали ему со всех сторон,
и в спину, и в лицо, и с боков. -- Не к тому столу!
Он поворачивался и шел в обратную сторону. Наконец он нашел' нужный ему подотдел.
-- Скажите, вы инвалид? -- спросил его страшно истощенный молодой человек, у которого на месте левой руки болтался пустой рукав френча,-- "Грамота"? Мне нечего смотреть "Грамоту", вы скажите: вы больной?
-- Нет... Я ученый.
-- Это что! Это нам мало интересно. Вот если бы вы были больной! Достаньте такую бумажку, что вы инвалид или больной, тогда приходите. Все дело в бумажке, без бумажки мы ничего не можем вам сделать. Следующий, кто там?
И, обращаясь к следующему посетителю, однорукий тем же деловым голосом спрашивал:
-- Вы инвалид? Вы больной?
Когда профессор вышел из этого помещения на двор, из груди его вырвался тяжелый вздох. Как, однако, все это трудно!
И он почувствовал, что увязал все глубже и глубже.
Там же, во дворе, под столетней акацией, вокруг молодого расторопного малого, по виду лавочника или приказчика, как вокруг святого, дающего исцеления, толпился и дрался костылями, отталкивая друг друга, разный убогий народ: дряхлые старики, глухие старухи, хромые, безрукие, слепые, с обезображенными лицами, в струпьях, перевязках, на костылях. И всем им он бойко и четко давал советы, куда кому толкнуться: тому -- туда, другому -- туда...
-- Вот спасибо! -- то и дело раздавались благодарности уходивших, получавших советы. -- Дай бог тебе здоровья! Родителям твоим царство небесное!
-- А мне! А мне куда! -- наседали на него со всех сторон убогие и изобличали друг друга: -- А у этого дом свой, а он тоже ходит побирается! А этот тоже богатый!
От тесноты, от жары, от спешки малый разопрел, то и дело снимал с головы мужицкий картуз и вытирал платком со лба пот.
Профессор заинтересовался зрелищем и подошел поближе.
-- А вам чего, папаша? -- сразу заметил его остроглазый малый и окликнул его через головы калек: -- Тоже какое-нибудь дело?
Профессор сделал уклончивое движение и улыбнулся.
-- Нет, отчего же, папаша, -- настаивал малый услужливо. -- Здесь совеститься некого!
Сделав выпученно-внушительные глаза, он что-то шепнул в толпе и протиснулся от акации к профессору. Толпа калек молча ему повиновалась, подавляя в себе недовольство.
Серебряков в двух словах рассказал малому о своем деле.
-- А-а, -- в секунду сообразил тот. -- Вы профессор, стало быть, учитель, научаете детей. Тогда вам больше некуды, как в наробраз.
-- А не сюда, не в собез, -- указал рукой назад, на здание собеза профессор.
-- Ни в коем случае! - почти что закричал ротастый малый. -- Только в наробраз! Вроде по своей специальности! И там все-таки более гениальные люди сидят! А здесь кто!
И он скривил по адресу собеза жалкую гримасу. Профессор на другой день шел в отдел народного образования и по пути спрашивал себя, на самом деле почему ему не пришло в голову сразу пойти в этот отдел? Ведь по существу этот отдел ближе всего к нему!