Чтобы показать природу еврейской колдуньи и ее запрещенную преступную деятельность, те, кто писал на эту тему, естественно, подробно останавливались на беседе Саула и Аэндорской волшебницы. Единственный детальный и подробный отчет об этом событии найден в Библии; факт, который, кстати, доказывает, что преступное колдовство (строго наказываемое в случае его обнаружения) нечасто встречалось среди избранного народа, который радовался такому своеобразному проявлению присутствия Всемогущего. Библия передает нам только общий факт (главным образом ради поучения) беседы колдуньи и царя Израиля. Известно, что Саул, впавший в уныние и обескураженный общим отступничеством своих подчиненных и сознанием своего недостойного и неблагодарного непослушания, отчаявшись получить ответ от обиженного Божества, которое раньше разговаривало с ним через своих пророков, наконец в отчаянии решил пойти к колдунье. Тем самым он оказался замешанным в преступлении, связавшись с человеком, которому по закону грозит смертная казнь: этот приговор за подобные деяния часто объявлял сам Саул. Библия в общих чертах говорит о том, что царь приказал колдунье вызвать дух Самуила; женщина воскликнула, что боги поднялись из земли; Саул требовал более подробного описания призрака (которого он, следовательно, сам не видел); что она описала его как фигуру старика в мантии. В этой фигуре царь нашел сходство с Самуилом и, понурив голову, услышал от призрака, говорящего через предсказательницу, грустное пророчество собственного поражения и смерти. В этом описании хотя и сказано все, что необходимо, чтобы преподать нам этот ужасный моральный урок, тем не менее нет сведений о времени появления призрака, что должно быть верным признаком того, что нам нет смысла с ним знакомиться. Невозможно, например, наверняка определить, присутствовал ли Саул в тот момент, когда женщина произносила заклинания, или даже он сам видел то явление, которое пифия[59] описала ему. Еще более сомнительным остается вопрос, действительно ли это было на самом деле или пифия и ее помощница просто использовали шанс предсказать поражение и смерть павшему духом царю как случайность, которую обстоятельства, в которых он оказался, делали весьма вероятной, так как он был окружен превосходящим его войском филистимлян, а его характер солдата говорил о том, что он не переживет поражения, ведущего к потере его царства. С другой стороны, допустив, что призрак был действительно проявлением сверхъестественных сил, мы с такой же неуверенностью можем говорить о его природе или силах, с помощью которых он был вызван. Неприятная вещь, как объявлено, так как предполагаемый дух Самуила спрашивает, почему ему неспокойно в могиле. Была ли власть колдуньи над невидимым миром так велика, что, как Эрихто языческого поэта[60], она могла нарушать сон праведника, тем более — такого важного пророка, как Самуил, и можем ли мы предполагать, что тот, к кому нисходил дух Господень, даже когда он был смертен, будет потревожен в своей могиле голосом отвратительной колдуньи и по просьбе царя-изменника? Разве Истинный Бог отказал Саулу в ответе его пророкам, и могла ли колдунья заставить настоящий дух Самуила, несмотря ни на что, отвечать? Обескураженные такими трудностями, мы можем прибегнуть к другому объяснению, которое, не будучи свободным от некоторых возражений, связанных с двумя маловероятными предположениями, все-таки отвечает другим. Предполагается, что имело место что-то подобное тому замечательному случаю, который помешал заранее намеченной цели пророка Валаама[61] и вынудил его изменить преднамеренный ход благословений. Согласно этой гипотезе, гадалка из Аэндора собиралась пробовать на Сауле свои фокусы или уловки, применявшиеся для более простых клиентов, которые прибегали к ее дару прорицательницы. Если допустить, что в те дни, когда законы природы часто отменялись по воле Божественной Силы, между смертными и духами допускалось своего рода жульничество, в таком случае мы должны предполагать, что женщины действительно ожидали или надеялись вызвать какое-то сверхъестественное явление. Но в любом случае это второе решение вопроса предполагает, что воля Всемогущего заменяется в этом замечательном случае на фантасмагорию, придуманную колдуньей, духа Самуила в его земном обличье или, если читатель может думать, что это более похоже, некоего доброго ангела, посланца милости богов, в подобии изгнанного пророка и, к удивлению самой пифии, замене жульнического фарса или мелкого колдовства, которое она намеревалась совершить, на глубокую трагедию, способную устрашить сердце закоренелого тирана и дать ужасный урок на будущие времена. Это толкование имеет то преимущество, что объясняет удивление колдуньи при виде неожиданных последствий ее собственных заклинаний, а также и неудовольствие мнимого духа Самуила, подчиненного ее влиянию. Это не очень хорошо совмещается с недовольством Самуила, что его «обеспокоили», так как нельзя было предположить, что пророк или любой добрый ангел, носящий его обличье, могут быть недовольны призраком, который выполнял прямую волю Бога. Если, однако, понять эту фразу не как ропот против воли Провидения, но как упрек пророку, бывшему другу Саула, что его грехи и недовольства, вызвавшие появление призрака Самуила, оторвали пророка на какое-то время от наслаждений и отдыха на небесах, чтобы посетить еще раз это место смертей, грехов, печалей и несчастий, то слова эти могут, согласно этой интерпретации, выражать не больше недовольства, чем может произнести дух совершенного человека или благожелательного ангела, которому он может быть представлен. Следует отметить, что книга премудрости Иисуса, сына Сирахова, приемлет изменившегося Самуила; о нем, «возлюбленном Господом», говорится, что «Он пророчествовал и по смерти своей, и предсказал царю смерть его»[62]. Оставив дальнейшее обсуждение этого темного и трудного вопроса тем, чьи исследования позволяют им высказывать свои суждения по такому сложному поводу, мы можем сказать: стало ясно, что Аэндорская волшебница была не тем, за кого ее принимали наши предки: она не могла превращать себя и других в призраки более примитивных животных, вызывать и прекращать бури, она не посещала всякие компании, присоединяясь к пирушкам злых духов, и по их совету и с их помощью не губила человеческие жизни, не уничтожала плоды земные и не совершала чудеса такого размаха, что они могли изменить земли. Аэндорская волшебница была только предсказательницей, к которой, отчаявшись получить помощь или совет от Всемогущего, обратился в своем ужасном положении владыка Израиля и с чьей помощью, так или иначе, он узнал ужасную правду о своем поражении и смерти. Она была действительно заслуженно подвергнута наказанию смертью за то, что вмешалась в дела настоящих пророков, через которых регулярно становилась известна воля Бога. Но ее существование и ее преступления не могли больше доказывать, что другой класс колдуний, напоминающих ее не более чем сходством имени, существовал в более поздний период или был подвергнут тому же самому наказанию за совсем другой и намного более сомнительный вид проступков, которые при всей своей отвратительности тем не менее должны быть доказаны, прежде чем последует уголовное обвинение.

Что бы мы ни думали о других случайных выражениях в Ветхом Завете, нельзя сказать, что в какой-то части этого священного тома встречается текст, указывающий на существование системы колдовства, по еврейскому закону в каком-либо отношении подобного тому, за которое до последнего времени в уголовных кодексах многих европейских государств объявлялось наказание, намного меньшее по христианскому правосудию, той судебной системе, при которой освобождение рода человеческого от закона Левита[63] было счастливо и чудесным образом завершено. Это последнее преступление предположительно означает тесное взаимодействие, подразумевающее почтение и восхищение со стороны колдуньи, живущей в тесном общении, под руководством, при поддержке и помощи со стороны Сатаны. Действительно, в четырех Евангелиях это слово ни в каком смысле не встречается, хотя если бы возможность такого страшного греха допускалась, не похоже, что надо было бы бежать от предупреждающего осуждения Сына Божьего, который пришел взять на себя все грехи мира. Святой Павел, действительно, мельком упоминает грех колдовства как главный после неблагодарности, и в плотских грехах он ставится сразу после идолопоклонничества, такое расположение грехов склоняет нас к мысли, что колдовство, упоминаемое апостолом, должно быть аналогично таковому в Ветхом Завете и равнозначно обращению за помощью к предсказателям или аналогичным ему запретным попыткам заглянуть в будущее.