Этот персонаж, наряженный в пышные одежды придворного, с сумой и мечом, в расшитом жилете и складной треуголке, неслышно скользил рядом со мной, словно призрак Бо Нэша[33], и, будь это в моем собственном доме или каком-то другом, поднимался передо мной по лестницам, словно возвещая о моем приходе в гостиной; временами он, казалось, смешивался с компанией, хотя было достаточно очевидно, что никто не сознавал его присутствия и что я один замечал знаки уважения, которые это воображаемое существо, казалось, стремилось оказать мне. Это чудо моих фантазий не производило на меня большого впечатления, хотя и привело к сомнениям относительно природы моей болезни и к тревоге о том, как это может сказаться на моих интеллектуальных способностях. Но эта фаза моей болезни также имела свой установленный срок. Через несколько месяцев призрак лорда-церемониймейстера больше не показывался, но сменился одним ужасным видением, поразившим мое воображение, так как было оно не чем иным, как образом самой смерти — призраком скелета. Будь я один или в компании, — прибавил несчастный больной, — этот последний призрак никогда не покидал меня. Сотню раз я напрасно говорил себе, что это не реальность, но только образ, вызванный болезненной остротой моего воображения и расстроенных органов зрения. Но что толку в таких возражениях, когда символ и предсказание смерти стоят у меня перед глазами и когда я чувствую себя, хотя только и в своих фантазиях, спутником фантома, призрачного обитателя могилы, хотя я пока еще дышу на этой земле? Наука, философия, даже религия не могли вылечить такое нарушение, и я чувствую, что определенно паду жертвой этой болезни, хотя и не верю в реальность фантома, стоящего передо мной».

Доктор потратил много усилий, пытаясь понять но этим деталям, насколько сильно этот зрительный призрак закрепился в воображении его пациента. Он ловко обрушил на больного, лежащего в постели, лавину вопросов, касающихся появления фантома, считая, что он может подвести его, как чувствительного человека, к таким противоречиям и несообразностям, которые заставят его здравый смысл, казавшийся незатронутым, успешно победить это фантастическое нарушение со столь фатальными последствиями. «Ну, так этот скелет, — сказал доктор, — кажется, вы все время видите его перед глазами?» «К сожалению, это моя судьба, — ответил больной, — всегда видеть его». «Тогда, как я понимаю, — продолжал врач, — он и сейчас присутствует в вашем воображении?» «В моем воображении? Конечно», — ответил больной. «И в какой части комнаты вы ожидаете появление призрака?» — спросил врач. «Непосредственно в ногах моей постели, когда шторы остаются слегка открытыми, — ответил больной, — скелет, по моему мнению, располагается между ними и заполняет свободное пространство». «Вы говорите, что чувствительны ко всяким иллюзиям, — сказал его друг, — хватит ли у вас твердости признать, что это правда? Хватит ли у вас мужества встать и подойти к тому месту, которое, как вы считаете, он занимает, и убедиться, что это только иллюзия?» Бедняга вздохнул и отрицательно покачал головой. «Ну, — сказал доктор, — мы попытаемся провести эксперимент иначе». Он поднялся со стула, стоявшего около кровати, и занял место между полуоткрытыми шторами в футе от ложа, где, как сказал больной, было место, занятое призраком, и спросил, виден ли еще призрак? «Не полностью, — ответил пациент, — потому что вы между ним и мною, но я вижу его череп над вашим плечом».

Ученый начал свое лечение с того, чтобы, опираясь на знание больным философии, показать, что воображаемый призрак был частью его собственной личности. Это не имело успеха. Он перешел к другим методам исследований и лечения, но результат был также отрицательным. Пациент погружался во все более и более глубокое уныние и погибал от того же самого болезненного состояния мозга, в котором протекали последние месяцы его жизни; его случай оставался грустным примером способности воображения убивать тело несчастного человека, который страдает от фантастических ужасов, с которыми не может справиться его интеллект. В данном случае пациент погружается в свою болезнь, и обстоятельства его странной болезни остаются непонятными, так как он не хочет из-за своей предсмертной болезни потерять хотя бы что-то от заслуженной репутации благоразумного и дальновидного человека, каким он и был в течение всей своей жизни.

Рассмотрев эти два замечательных примера из целого ряда подобных фактов, приведенных Ферриером, Гиббертом и другими авторами, в последнее время касавшимися этой темы, можно, мы думаем, несколько усомниться в предположении, что наружные органы могут по различным причинам быть столь сильно нарушенными, давая мозгу неверные представления об окружающем мире, и что человек в таких случаях действительно видит пустые и фальшивые формы и слышит идейные звуки, которые представители примитивных обществ, естественно, относят к действию демонов или бесплотных духов. В таких несчастных случаях пациент в интеллектуальном отношении находится в положении генерала, лазутчики и соглядатаи которого подкуплены врагом и который должен погрузиться в трудную и тонкую работу по изучению и корректировке с помощью собственных аргументов надежности их отчетов, слишком несопоставимых, чтобы им можно было доверять.

Но для такого предположения есть правило, о котором стоит упомянуть. Те же самые ряды нарушений органов чувств, которые, как продолжительное расстройство зрения, явились темой нашего последнего рассказа о призраках кошки, вальяжного церемониймейстера и рокового скелета, могут быть на короткий или почти молниеносный миг видениями у человека, в иных отношениях все прекрасно видящего. Такие преходящие обманы органов чувств, если они встречаются у людей с сильным интеллектом и образованием, дают много оснований для критики, и после обдумывания их характера нереальные представления о происходящем заменяются истинными. Но во времена невежества эти примеры, в которых любой объект воспринимается неверно либо из-за органов чувств, либо из-за воображения, либо из-за совместного их влияния, в течение короткого времени могут быть приняты за прямое свидетельство сверхъестественного призрака; такое доказательство тем более трудно оспаривать, если фантом был засвидетельствован человеком разумным, занимающим высокое общественное положение, который может удовольствоваться констатацией этого факта и не имеет времени или желания исправить свои первые впечатления. Эти виды обманов так часты, что один из величайших поэтов настоящего времени ответил леди, спросившей его, верит ли он в призраков: «Нет, мадам, я слишком много видел их сам». Я могу привести один или два примера подобного рода.

Первым будет призрак Мопертюи, явившийся коллеге-профессору Королевского общества в Берлине.

Это чрезвычайное происшествие было описано в «Трудах общества», а затем было приведено господином Тибо[34] в мемуарах о Фридрихе Великом и его дворе в Берлине.

Необходимо предварительно пояснить, что г-н Гледич[35], с которым все это приключилось, был первоклассным ботаником, занимавшим должность профессора натурфилософии в Берлине, и всегда пользовался уважением как серьезный человек с простым и спокойным характером.

Вскоре после смерти Мопертюи г-н Гледич проходил через холл, в котором Академия проводила свои заседания; он намеревался произвести некоторые перестановки в кабинете естественной истории, который был на его попечении, и планировал сделать это в четверг, к заседанию; войдя в холл, профессор заметил неподвижный призрак г-на де Мопертюи, располагавшийся слева в верхнем углу и глядевший на него. Времени было около трех часов пополудни. Профессор натурфилософии слишком хорошо был знаком с физиологией, чтобы предположить, что покойный президент их Академии, умерший в Бале, в семье Бернулли[36], снова мог собственной персоной оказаться в Берлине. Он принял призрак за фантом, вызванный расстройством его собственных органов чувств. Г-н Гледич пошел по своим делам, не останавливаясь более чем было нужно, чтобы точно установить появление этого объекта. Но он сообщил о видении своим коллегам и уверил их, что оно имело совершенно тот же вид, что и настоящий Мопертюи. Когда вспомнили, что Мопертюи умер вдали от Берлина, когда-то места его триумфа, погубленный дерзкими нападками Вольтера[37] и лишившийся защиты Фридриха, неудивительно, что это подействовало на воображение представителя науки, которому его eidolon[38] явился в холле, где он раньше был так возвеличен.