Следует только добавить, что чисто надуманное поверье о существование Дикого Охотника в Германии, видимо, имело свое происхождение в склонности, под влиянием обманов органов слуха, с почтением относиться к многочисленным звукам, что слышны в глубине непроходимых лесов. Тот же след можно видеть в сходном шотландском суеверии, так тонко описанном безымянным автором «Альбании»[45]:
Там, с дней надменных танов Росса,
Готовы были всякий день
Устраивать ловитвы — на оленя.
На волка злобного. И часто звук рогов
Охотничьих вдруг раздавался,
Сначала в отдаленье, а потом
Все ближе, и вторили ему
Собачий лай и ржанье лошадей,
И крики возбужденных от погони,
И горестный оленя всхлип, и свист
Стрелы, и громовой копыт раскат.
И прядала ушами телка,
Что на лугу паслась, и невзначай
Глядел по сторонам пастух, ища,
Откуда этот гомон и смятенье.
Но на холмах, как прежде, ни души,
И только дрожь по телу от предчувствий
Дурных, ничем, увы, не объяснимых —
В разгаре день, час призраков далек.
И злобным духам время не приспело
Еще пугать; но стынет в жилах кровь...
Необходимо также помнить, что обманы органов слуха, производимые чревовещанием или какими-то еще способами, могут быть причиной многих самых удачных мистификаций, которые доверчивые люди принимают за потусторонние голоса. Органы осязания, похоже, менее подвержены обманам, чем органы зрения или обоняния, известно немного случаев, когда они становятся столь ненадежными, как глаз или ухо, получающие информацию об объектах с большего расстояния и с меньшей точностью. Тем не менее есть одна ситуация, при которой орган осязания, так же как и другие, способен ввести своего хозяина в заблуждение по отношению к обстоятельствам, которые на него воздействуют. Это происходит во время сна, когда спящий трогает рукой какую-нибудь другую часть своего тела. Он, очевидно, в этом случае и актер, и зритель, одновременно хозяин и органа осязания, и того, который трогает; в то же время, чтобы усложнить вопрос, рука одновременно не только трогает какую-то часть тела, но и получает ощущение от этого прикосновения; то же самое относится и к этой части тела, которая одновременно и ощущает прикосновение руки, и передает в мозг сообщение о ее размере и других свойствах. Когда, как и во время сна, пациент не понимает, что оба органа — его собственные, его мозг испытывает затруднение от сложности ощущений, идущих от двух частей тела, на которые одновременно происходит воздействие, и это взаимное воздействие и способствует созданию клубка противоречий в теории снов. Эта особенность осязания, не ограничиваемого каким-то отдельным органом, но рассредоточенного по всему телу человека, отмечена Лукрецием[46]:
Ut si forte manu, quam vis jam corporis, ipse
Tute tibi partem ferias, aeque experiare.
( В чем непосредственно сам убедишься ты, если рукою
Как-нибудь тело свое по любой его части ударишь).
Замечательный пример иллюзии, связанной с осязанием, был рассказан мне одним покойным пэром. Он заснул с неприятными ощущениями, возникшими от расстройства желудка. Обычно они проявлялись в виде ряда зрительных ужасов. В конце концов все они суммировались в ощущение, что призрак мертвеца держит спящего за запястье и пытается вытащить его из кровати. Он проснулся в ужасе и все еще чувствовал холодную мертвую хватку трупа на правом запястье. Прошла целая минута, прежде чем он обнаружил, что его собственная левая рука онемела и что ею он случайно обхватил свою правую руку.
Органы вкуса и обоняния, равно как и осязания, передают более точные сведения, нежели глаз и ухо, и гораздо менее вероятно, что эти органы чувств способствуют возникновению иллюзий. Мы видим, что вкус питающегося овсянкой безумца вступает в противоречие с тем, что говорят ему глаза, уши и осязание, создающие приятные видения, превращающие его палату в позолоченное жилище. Вкус тем не менее является органом, который тоже можно обмануть, как и другие органы чувств. Самый изощренный и проницательный бонвиван теряет свою способность разбираться в сортах вин, если его вкусу не будут помогать глаза,— это значит, что стаканы для него неразличимы, если у него завязаны глаза. Более того, мы склонны верить, что отдельные лица умирали, убежденные, что приняли яд, когда на самом деле лекарство, которое они проглатывали вместо него, было безвредно или обладало тонизирующими свойствами. Желудочные колики вряд ли имеют отношение к предмету нашего исследования и связаны с ними разве что тем же самым образом, каким эти колики после сытного ужина усугубили доблесть отважного Тэма О’Шентера[47] — человека, который ничуть не испугался ведьм, если верить словам поэта:
Ах Джон Ячменное Зерно!
В твоем огне закалено,
Оживлено твоею чашей,
Не знает страха сердце наше.
От кружки мы полезем в ад.
За чаркой нам сам черт не брат!
Орган обоняния в его обычном состоянии не очень связан с нашей темой. Правда, мистер Обри[48] говорит нам о призраке, который, исчезая, оставляет особый запах и гнусавый звук, а народное поверье приписывает присутствию дьявола сильный запах серы. Такое сопровождение, следовательно, обычно связано с другими поводами для обмана. Если, как нас уверяет общественное мнение, которое отчасти одобряется доктором Гиббертом, вдыханием некоторых газов или запаха ядовитых трав колдуны могут настроить человека так, что он поверит, что видит привидения; очевидно, ноздри устроены так, чтобы вдыхать курящиеся вещества точно так же, как человек поглощает их ртом.
Итак, довольно извилистым путем я подошел теперь к заключительной стадии письма, главная тема которого — показать, от каких свойств нашей природы, умственных или телесных, возникает эта предрасположенность верить в сверхъестественное. Это, я думаю, приводит к выводу о том, что человечество с самого раннего периода своего развития уже имело мозг, подготовленный для восприятия таких случаев, доказывающих существование мира духов; это предполагает как неоспоримую истину, что каждый человек, от монарха до нищего, который однажды сыграл свою роль на сцене жизни, продолжает существовать и может снова и снова появляться в бесплотном виде, если будет угодно небу, чтобы мы знали; вопреки всему ему будет позволено или предопределено смешиваться с теми, кто еще остался в своем теле. Абстрактная возможность появления призраков должна приниматься каждым, кто верит в Бога и его сверхъестественное всемогущество. Но воображение дает свои объяснения, основанные на убедительных доказательствах. Иногда наши бешеные и неукротимые страсти, возникшие от скорби по нашим друзьям, угрызения совести за совершенные преступления, наше патриотическое чувство или глубокая преданность — те или другие бурные проявления проблем морального характера в ночных видениях или в экстазе увлечения днем, убеждают нас, что мы являемся свидетелями такой сверхъестественной связи, возможность которой отрицать не можем. В других случаях органы тела вводят мозг в заблуждение. Больные, в расстроенном состоянии, или неправильно реагирующие глаза и уши передают пациенту неправильные ощущения. Очень часто в одно и то же время существуют и умственное расстройство, и физический обман органов чувств, и вера человека в феномен, представленный этими органами чувств, причем вера эта совершенно ошибочная, хотя она тверже и легче приводит к мысли, что физическое впечатление соответствовало умственной активности.
При таком большом количестве случаев, воздействующих разным образом друг на друга или существующих иногда раздельно на ранних стадиях развития общества, должно было быть много внешне достоверных случаев общения со сверхъестественным миром, достаточно удовлетворительных, чтобы удостоверить характерные примеры общего плана, которые внушают нам веру в бессмертие души. Эти примеры несомненного появления призраков (так как они считаются бесспорными) попадают, словно семена из руки землепашца, в плодородную и подготовленную почву и обычно сопровождаются обильным урожаем вымыслов о сверхъестественном, которые имеют свое происхождение в обстоятельствах и законах священной и светской истории, торопливо подогнанной и извращенной по сравнению с ее настоящим смыслом. Это будет предметом моего следующего письма.