Техник самолета Кузьмина с криком: «Убили, убили, гады!», размахивая кулаками в сторону удалявшихся вражеских бомбардировщиков, побежал к месту гибели [50] своего командира. Его никто не остановил. Все понимали, что это неутешимое горе.

Летчики плотным полукольцом обступили меня. Надо было что-то сказать, но горькая спазма подступила к горлу. Я тихо подал команду:

- По самолетам!

Наша эскадрилья в составе двух звеньев (третье - дежурное) взлетела последней, и занимать общий боевой порядок пришлось на маршруте полета. Вижу и чувствую волнение летчиков, которые никак не могут удержать нужные дистанции и интервалы в строю. А мои ведомые - лейтенанты Лященко и Скоробогатов - так прижались к моей «Чайке», что хорошо видны их сосредоточенные, напряженные лица. Плавным движением руля поворота и рукой показываю, что надо отойти подальше. Их понять можно: это первый боевой вылет.

Летим в направлении города Луцка. Приблизились к нему на максимальной скорости на высоте 1000 метров. В разных концах города дымят разрушенные дома. На железнодорожных путях факелом полыхает цистерна с горючим. Все заволокло дымом.

До боли в глазах всматриваюсь в воздух. «А где фашистские пираты?… Опоздали… Опоздали…» С тяжелым чувством возвращаемся на свой аэродром.

В это время со стороны солнца блеснули силуэты самолетов с обрубленными крыльями и вытянутыми фюзеляжами. «Мессершмитты»! Разворачиваю свою шестерку в сторону врага. Но неприятельские самолеты боя не принимают и с полными оборотами моторов, отчего они дымят, уходят в сторону границы. Преследовать было бесполезно: у них скорость выше, чем у наших «Чаек».

В считанные минуты самолеты полка садятся на аэродром. В обычных учебных полетах для этого потребовалось [51] бы значительно больше времени. Заруливаю самолет на стоянку и не верю своим глазам: «Чайка» Скоробогатова уже на своем месте. Не выдавая свое нетерпение, стараюсь спокойно вылезти из самолета, но Шостак понимает меня без слов и скороговоркой докладывает:

- Скоробогатова пощипали фашистские истребители. Летчик говорит, что отстал от группы из-за тряски мотора.

- Мотор опробовали?

- Да, сам Скролевецкий. Барахлила свеча. - И как бы оправдывая действия летчика, Шостак добавляет: - Но пробоины только в плоскостях, и даже не повреждены лонжероны.

Могло бы быть и хуже, а Скоробогатов выкрутился, хотя это и первый его боевой вылет. Около самолета Скролевецкий с двумя техниками заботливо заклеивали пробоины, Скоробогатов - в стороне, с опущенной головой, курит. Но вот, увидев меня, подтянулся, расправил плечи и строевым шагом направился ко мне навстречу.

- Товарищ старший лейтенант… - начал он твердым голосом и почти сразу осекся. Губы его задрожали.

Я почувствовал его глубокое душевное волнение и сказал:

- Успокойтесь. Отдохните наедине. Вспомните, как вас атаковали «мессершмитты» и как вы вели бой с ними. Все это расскажете летчикам эскадрильи. В следующий раз от группы не отрывайтесь.

Ячменев провел разбор первого боевого вылета в составе полка. Похвалив летчиков за четкость и организованность в воздухе, он с горечью говорил о том, что полк не сумел перехватить немецких бомбардировщиков над Луцком.

Система постов воздушного наблюдения, оповещения [52] и связи с большим опозданием обнаружила противника.

- Товарищи летчики! - обращается к нам командир полка. - Кузьмин действовал по инструкции мирного времени. Фашистские летчики видели это, но они варварски расстреляли нашего товарища у нас на глазах. И теперь, пока мы живы, мы будем платить фашистам тем же, а Кузьмин будет с нами и в горе, и в радости до полной победы над врагом.

Аэродром наполнялся необычной жизнью и напоминал встревоженный недоброй рукой пчелиный улей. Дежурные звенья взлетали, скрываясь в западной части небосклона, а затем возвращались в одиночку, садились без соблюдения обычных правил, спешно заправлялись горючим и боеприпасами. Летчики, техники, младшие специалисты, в которых трудно было узнать вчерашних веселых, жизнерадостных ребят, с серьезными озабоченными лицами готовили свои самолеты к боевым вылетам, время от времени обменивались скупыми фразами между собой и с тревогой вглядывались в неспокойное июньское небо.

Воздушные бои разгорались прямо над аэродромом, при этом соотношение сил всегда было в пользу врага. Дерзкие и смелые действия наших «Чаек» приводили в ярость фашистских пиратов, но повторно атаковать самолеты, находящиеся на земле, они уже не решались.

Появились убитые и раненые. Тяжелым камнем свалилось известие о ранении командира полка майора Ячменева. Я сделал уже семь боевых вылетов, а в душе все нарастала и нарастала тревога. Хотелось в первый же день рассчитаться с фашистами за Кузьмина, а воздушные бои были только с немецкими истребителями. Фашистские летчики, используя некоторые преимущества своих истребителей МЕ-109 над нашими «Чайками» [53] в вертикальном маневре, вели свои атаки только на вертикалях, и сбить «мессершмитта» было трудно.

…К эскадрилье подкатил легковой автомобиль командира полка. Из него проворно выскочил водитель сержант Козин и, отыскав меня взглядом, помахал рукой, приглашая в машину. Я сел на переднее сиденье, и «эмка», фыркнув двигателем, с места набрала скорость.

Вышел из машины и остолбенел: КП не узнать. Все стекла выбиты взрывной волной, унесло угловую часть веранды. Прошел через уцелевшую дверь в кабинет командира полка. У стены, рядом со столом, начальник штаба майор Кондратьев что-то внимательно рассматривал на висевшей карте. Он не обернулся даже тогда, когда я громко доложил о прибытии, а только подозвал к себе.

- Н-да… дела… - сквозь зубы глухо произнес он, пытаясь улыбнуться, но улыбка получилась натянутой. - Слушай, Медведев, внимательно. Надо срочно лететь в штаб дивизии. Задание важное. Доставишь боевое донесение и получишь распоряжение от комдива. Ясно?

- Ясно, - сдержанно ответил я и, получив разрешение, вышел из кабинета.

У самолетов меня ожидали летчики. Я проворно выпрыгнул из еще не остановившегося автомобиля и скомандовал:

- Лященко и Скоробогатов, через пять минут вылетаем звеном в Тирасполь. Задание вроде и легкое, но ушки держать на макушке. Могут встретиться «мессеры».

Долетели и сели на тираспольский аэродром благополучно. В штабе авиационной дивизии я в первый раз увидел нашего комдива генерала Шевченко и представился ему. Генерал спешил к командующему Юго-Западным [54] фронтом, который прибыл на свой КП, на ходу сказал мне:

- Передайте, старший лейтенант, пакет и привет майору Ячменеву. Скоро увидимся.

Возвращались из Тирасполя также на малой высоте. Когда сквозь туман размытых облаков показались Броды, над которыми расплывалось зловещее черное облако, мое внимание привлекли неожиданно возникшие три силуэта самолета. В лицо будто плеснуло жаром, так забилось сердце.

- Да это же «юнкерсы»!-вырвалось у меня. Разворачивая самолет в сторону фашистов, скомандовал: сто пятый, сто шестой, справа противник… атакуем!

Моя «Чайка», сделав крутой поворот, понеслась к «юнкерсам». Ей навстречу потянулись разноцветные трассы вражеских пулеметов. «Надо подойти ближе», - командую сам себе, но пальцы уже нажали на гашетку, и длинная очередь хлыстом стеганула в сторону вражеского бомбардировщика… «Промазал… Далеко… Спокойно, спокойно», - продолжаю командовать сам себе. Вторая очередь почти вся прошила круглое чрево «юнкерса». Фашист получил полную порцию из четырех пулеметов «Чайки», но не горит и продолжает лететь в общем строю. Мысли в голове бурлят: «Еще бы очередь, да самому жарко: огонь ведут все стрелки "юнкерсов" - надо выходить из атаки. Куда?» И мгновенное решение: бросаю «Чайку» в разворот со скольжением. Это сбивает с толку вражеских стрелков. При таком маневре им непросто взять правильные упреждения для ведения огня по моему самолету.

Повторную атаку начинаем уже звеном: подтянулись ведомые Лященко и Скоробогатов. Фашисты еще плотнее прижимаются друг к другу, отбиваясь огнем своих турельных пулеметов. «Надо бить по незащищенной масляной и бензиновой системе в районе мотора на плоскости [55]», - рассуждаю про себя. Пулеметная очередь ползет к правому мотору фашиста. «Юнкерс» конвульсивно вздрагивает, из правой его плоскости выплеснулся черно-серый шлейф дыма. Бомбардировщик отстает от других и, охваченный пламенем, валится на землю.