- Знакомьтесь.
- Капитан Козлов, - представился гость, - инструктор политуправления фронта.
Мы назвали себя. Казаков кашлянул и пригладил ладонью чуб.
- Вот что, товарищи, - начал Кисляк, - вам предстоит выполнить задание, которое полку еще не ставилось.
Он сделал паузу и выжидательно посмотрел на нас, словно хотел убедиться, что мы по достоинству оценили сказанное.
- Задание важное, можно сказать, особое. Вам слово, товарищ капитан.
Козлов расправил гимнастерку, снова весело глянул в нашу сторону, извлек из планшетки крупномасштабную карту и сказал, тщательно подбирая слова:
- Товарищи, в отдел политуправления поступили достоверные сведения о том, что на участке нашего фронта, где обороняются части сто восьмой немецкой дивизии, под воздействием поражений и потерь, а также в результате пропаганды подпольщиков-антифашистов…
«Толково говорит», - подумал я, с удовольствием прислушиваясь к складной речи капитана.
- Задание состоит в том, чтобы сбросить в этом районе листовки, специально подготовленные политуправлением. В случае его удачного выполнения мы рассчитываем, что многие солдаты противника воспользуются листовками для перехода к нам и сдачи в плен.
Капитан сделал паузу, а мы молча посмотрели на карту.
- Конечно, мы могли бы поручить это задание штурмовикам или истребителям. Но весь смысл состоит в том, чтобы сбросить листовки с максимальной точностью, а вы, как известно, в этом деле мастера.
Капитан снова улыбнулся и сделал шаг за спину Кисляка. Мы продолжали молчать.
- Ну, чего задумались? - спросил майор. - Задание ясно?
- Ясно, товарищ майор, - ответил я. [70]
Казаков переступил с ноги на ногу, сердито тряхнул чубом:
- А почему именно мы должны листовки бросать? Наше дело бомбить, а тут, пожалуйста, листовки… Да еще из плановой таблицы вычеркнули.
Кисляк исподлобья глянул на Казакова, пожевал губами.
- Разъясняю вам, товарищ Казаков. Выбрали ваш экипаж по двум причинам. - Кисляк разжал кулак и выставил вперед два пальца. - Во-первых, в приказе генерал-майора Галаджева сказано выделить лучший экипаж. А во-вторых, оба вы подали заявление в партию и идете как отличившиеся в боях. Стало быть, являетесь почти коммунистами. Отсюда и спрос с вас больше, чем с других. Кроме того, задание, которое будете выполнять, - замполит пожевал губами, - идеологическое. Теперь понятно?
Капитан, внимательно слушавший Кисляка, улучив момент, добавил:
- А в-третьих, вылеты на спецзадания засчитываются как боевые.
- Правильно. Вот видите? - Кисляк с укоризной посмотрел на Казакова.
Немного подумав, Казаков заключил удовлетворенно:
- Это дело другое. - И добавил: - Но бомбы-то можно взять?
- Я думаю, что бомбы взять можно, - сказал Козлов. - Во-первых, бомбежка будет в какой-то мере маскировать истинную цель полета. А во-вторых, пусть немцы под бомбами еще раз подумают, что лучше: рисковать жизнью или взять листовку-пропуск и сдаться в плен.
Довольный собой, капитан посмотрел на Казакова с видом человека, сделавшего нам приятное одолжение.
- Хорошо, - согласился Кисляк, - берите бомбы, но только не забывайте о главном. Понятно? И вот еще что, - добавил замполит, - повидайтесь с Петровым и Скачковым. Они прошлой зимой листовки с ультиматумом немцам бросали. Кое-какой опыт у них имеется.
Потом мы принялись рассматривать листовки политуправления фронта. Надо сказать, материал был подготовлен с большим пропагандистским искусством. На фронте к нам часто попадали немецкие листовки. Впервые я увидел их в Камышине в руках у летчика сгоревшего «ишака». Следует сказать, что листовки врага действовали на нас в прямо противоположном направлении. Они отличались примитивностью содержания и оставляли тяжелый осадок своей ненавистью ко всему, что было дорого нам, советским людям. [71]
На них могли клюнуть, как говорили в полку, лишь круглые идиоты.
Бросались в глаза две особенности тех листовок: если они готовились ведомством Геббельса, то, как правило, содержали ошибки и просчеты не только в содержании, но и в русской грамматике. Если же пропагандистский материал подавался с помощью белых эмигрантов, то здесь явно просматривался неприемлемый и чуждый нам белоофицерский стиль. Штурман Дима Иванов делился как-то своими мыслями: «Знаешь, попала ко мне как-то листовка - в лесу нашел. Читаю: «Жидовско-коммунистические заблуждения Ленина…» Так меня резанули эти слова из-под вражеского пера. Подумал, а ведь такая листовка убеждает в нашей грядущей победе больше, чем сотня политзанятий».
В наших же листовках, напротив, содержалась правдивая, точная и серьезная информация о стратегической обстановке на фронтах мировой войны, раскрывалась ее общая перспектива, давалась оценка положения в тылу фашистского рейха и, что самое главное, - основой наших листовок служила не выдуманная ситуация, а фактический материал из немецких документов, выдержки из солдатских и офицерских писем, дневников и фотографии, которые во множестве попадали в руки советских политработников.
Помню одну из листовок, которая привлекала особой достоверностью, логикой суждения и красочным исполнением. Речь шла о положении немецкого солдата на восточном фронте и его молодой семьи в большом германском городе.
По нашему убеждению, которое подтвердилось последующими событиями, содержание этой листовки не могло не коснуться чувств немецкого солдата. На фотографии было поле боя, множество трупов немецких солдат у околицы сожженной русской деревни. А рядом молодая красивая немка с ребенком на руках, напрасно ждущая возвращения с фронта мужа… Дальше шли снимки превращенных в развалины немецких городов после налетов союзной авиации. Рядом унылая очередь у закрытого хлебного магазина. Здесь же выдержки из «научных» трудов фашистских расистов, утверждавших, что арийская раса должна формироваться путем детопроизводства от молодых здоровых немок и специально отобранных безукоризненных по арийским стандартам национал-социалистов. И снова фото немецкого солдата, обезумевшего от ужасов войны.
Из заключительного текста следовало: круг событий замкнулся, впереди перспектива бесконечных поражений и смерть. Молодая жена - в постели с арийским производителем. [72] Каков же выход? Лучший - бросить оружие и сдаться в плен, приблизив тем самым конец несправедливой и бессмысленной войны.
- Сильная штука! - задумчиво изрек Казаков, осторожно откладывая в сторону листовку. - Немцы прочтут - призадумаются. А немочка, между прочим, ничего, смотреть можно…
- Да, разбрасывать такие листовки, наверно, не зряшное дело, - добавил я. - Постараемся доставить их адресату. А насчет немочки, Миша, брось! Лучше русских в мире женщин нет!…
И вот подвешены бомбы, кабина до отказа набита пачками листовок. Даже на колени я взял несколько тугих связок. Еще раз с Козловым уточнили район сбрасывания. До этого я успел побеседовать с Виталием Скачковым.
- Большая Россошка не Ольховка, - ответил он на мой вопрос. - У нас там и пятидесяти метров высоты не было. Как бросал листовки? Сейчас и припомнить трудно. «Эрликоны» память отбили. Помню лишь крышу сарая, где Паулюс тогда сидел…
Взлетели. Набрали высоту. Я определил направление, скорость ветра, курс, угол сноса, путевую скорость над полосой сбрасывания. Однако первый же заход показал, что сбросить листовки - дело не простое. Тогда мы углубились в тыл немцам километров на двадцать, набрав при этом высоту более восьмисот метров. По нашим расчетам, такая высота была достаточна, чтобы сбросить листовки где положено.
…Внизу, насторожившись, темнела враждебная земля. Слева по курсу тускло светилась небольшая деревенская запруда - ориентир, от которого мы предполагали рассчитать и выполнить все заходы на цель. Как обычно, постреливали в сторону противника наши и отвечали немецкие позиционные посты, редко взлетали осветительные ракеты. Где-то далеко, у Десны, метались прожектора - там рушили переправы наши товарищи. А мы все утюжили воздух с этими злосчастными листовками.