Я командовал по-бурлацки:

- Эх, раз - взяли! Еще раз - взяли!

- Айда, напред! - подхватили по-своему бойцы.

С большим трудом удалось приподнять самолет и подсунуть концы досок под колеса. К этому времени женщины и подростки успели связать из гибкого кустарника щитовой настил. Машину опять раскачали, еще немного приподняли, подтянули, подтолкнули. И колеса, полностью вырвавшись из густой болотной жижи, оперлись на доски. Дальше дело пошло быстрее. Теперь шасси стояло на твердой опоре, самолет втащили на плетеный настил.

Попросив всех отойти от корабля, механик Борис Глинский запустил моторы, и на этот раз уже не мускульной силой двухсот человек, а тяговой силой моторов самолет выскочил вперед на твердый грунт. Громкое «ура» огласило ущелье…

- Мы грустно оглядывали самолет: по внешнему виду он и правда несколько напоминал тех трех коров, которых когда-то при мне на родной Смоленщине вытаскивали из трясины. Грязи на нем налипло столько, что с такой дополнительной нагрузкой и взлететь-то было невозможно.

Объявили перекур. Бойцы НОАЮ и партизаны, довольные результатами своих усилий, разместились на земле живописными группами и затянули песню. Пели они замечательно! Переливами покатились по долине народные мелодии. Особенно волнующим было то, что звучали они в исполнении миролюбивых, но мужественных людей, которых германский фашизм оторвал от привычных мирных занятий и вынудил взяться за оружие. [86]

Начались танцы. «Коло» извивающимися кольцами вертелось все быстрее и быстрее…

Пока звучало «Коло», я поговорил с Обрадом и другими партизанскими командирами, благо один из них говорил по-русски, расспросил, в чем они особенно нуждаются, каково военное положение в этих местах.

Пора было покидать гостеприимных товарищей, день клонился к вечеру. Закончили очистку машины от грязи, запустили моторы. Взлет оказался очень сложным: площадка крошечная, да еще часть заболочена. Я зарулил в крайний конец площадки, противоположный болоту. Удерживая машину на тормозах, я дождался максимального оборота моторов и лишь после этого начал разбег. Длинными показались мне эти считанные секунды. Оторвались. Почувствовав, что самолет уже летит над землей не с опущенным хвостом, а в горизонтальном положении, я постепенно, метр за метром, стал набирать высоту.

Народ бежит за нами, подбрасывая вверх пилотки. Привет вам, герои-бойцы, привет тебе, благодатный край!

Почти сразу попали в полосу дождя. В полумраке веду самолет по приборам. Наконец посветлело, вдали показалось море. А через несколько минут раскрылся прибрежный ландшафт, острова Далмации. На запад идем бреющим полетом, прижимаемся к морю, на фоне которого самолет невидим для истребителей противника, летим над самыми гребнями волн.

Через час достигли базы. Первым на аэродроме встретил нас Саша Шацкий. Он очень волновался. Не мог простить себе, что послушался меня и оставил в беде.

Драго Мажар, брат Шоши Мажара

Накануне Октябрьских праздников 1971 года мне пришлось снова вспомнить о посадке самолета на болоте в Бугойно. Как представитель Советского комитета ветеранов войны я сопровождал в поездке по СССР делегацию Союза объединений борцов народно-освободительной войны Югославии во главе с генеральным секретарем союза Душаном Секичем. Кроме него, в состав делегации [87] входили еще четыре человека - Народный Герой Югославии Драго Мажар, Мирко Ремец, Джевдет Хамза и Милош Джурич.

Четвертого ноября мы прилетели из Москвы в Волгоград. Советские ветераны войны тепло встретили югославских борцов против фашизма. И сразу же, едва ступив на землю, где проходила величайшая в истории войн битва, отправляемся осматривать памятные места.

Не без волнения воспринимали рассказы ветеранов войны югославские товарищи. Особо сильное впечатление на них произвел мемориал на Мамаевом кургане. В музее обороны Сталинграда гости оставили такую запись:

«От имени югославской делегации борцов НОАЮ выражаем наше глубокое уважение героям. Они выполнили всемирно-историческую миссию; борясь и побеждая здесь немецко-фашистские армии, они не только удивили весь мир своей героической борьбой, но и обязали всех борцов и прогрессивное человечество, чтобы их вечно помнили. Здесь решалась судьба второй мировой войны, здесь сломлен хребет немецко-фашистских армий. Мы, югославские борцы-партизаны, которые также боролись против одного и того же неприятеля, глубоко благодарны защитникам славного города, советскому народу, Красной Армии за их героические жертвы, которые не были напрасны. Они погибли, но их борьба принесла свободу всем нам».

Вечером, гуляя по возрожденному Волгограду, мы беседовали, делились воспоминаниями.

- Мажар… Мажар… Мне припоминается, что так звали одного партизанского командира в Бугойно. Не знаете ли вы его? - сказал я.

- Так это же был мой родной брат Шоша! - воскликнул Драго Мажар. И он рассказал мне о себе и о своих братьях, о славной пролетарской семье, которая без колебаний встала на защиту родины от фашистских поработителей.

Три сына рабочего деревообделочной фабрики в городе Баня-Лука - Иван, Шоша и Драго Мажары стали Народными Героями Югославии. Иван получил высокое звание посмертно - его расстреляли враги еще в 1941 году. Второй брат - Шоша, тот самый, который командовал соединением в Бугойно, прошел большой боевой путь, сражаясь в горах Боснии и Герцеговины. [88]

Он был назначен заместителем командира пятого корпуса. К сожалению, и он не дожил до победы - погиб 20 октября 1944 года.

Младший Мажар - двадцатилетний Драго, оставив в одиночестве старую мать, тоже ушел в горы и сумел сколотить небольшой партизанский отряд, в котором он сражался.

Однажды поздним вечером юный партизанский командир спустился в родной город тайком навестить мать и был крайне удивлен, когда увидел в освещенных окнах родительского дома людей и среди них человека в офицерском мундире. Драго притаился и долго ждал, пока мать зачем-либо выйдет из дому. Но ее все нет и нет. В конце концов он не выдержал и легонько постучал в крайнее окно. На счастье, подошла мать.

- Мама, кто у тебя?

- Добрые люди - словенцы! Они беженцы. Я их на базаре встретила. Жить им негде, вот я и сжалилась, позвала к себе, места хватит. Я одна, все будет легче. Ты не бойся, заходи в дом.

Глава семьи беженцев, устроившийся у матери Мажаров, не успел сменить офицерскую форму королевской армии на гражданскую одежду. Этот капитан, по его словам, был «вне политики», и будто потому его пока не трогали.

Новоиспеченный партизанский командир и кадровый офицер беседовали всю ночь. Под утро Драго попросил:

- Друже капитан! Вооружи меня своими знаниями, помоги разработать план нападения на жандармские казармы. Нам нужно оружие! Будут винтовки и автоматы, будут и люди!

- Надо подумать, - ответил капитан, - а в первую очередь провести разведку - выяснить, где находятся посты, когда они меняются, каково расположение караульного и складского помещений и всякие другие вещи…

- Мы это знаем! Разведчики уже поработали.

- Тогда другое дело. Думаю, что надо действовать не ночью, а днем. Это, конечно, дерзость…

План захвата жандармерии был выработан.

Драго отобрал двадцать молодых, смелых парней.

Одел их в трофейные кителя - немецкие, усташей, итальянские; хоть и в разномастном обмундировании, но все-таки похоже на войско! Сам он надел мундир, одолженный [89] капитаном. И у всех на виду повел свою колонну по главной улице города. Солнце палило нещадно, люди прятались от жары по домам, собаки, высунув сухие языки, дремали в тени.

По мостовой, старательно печатая шаг, маршировали два десятка неведомо откуда взявшихся солдат, а впереди шел молодой стройный офицер с рыжей бородкой клинышком. Драго Мажар читал о Дзержинском. Несгибаемый рыцарь революции сделался его идеалом. Ему хотелось и внешне походить на «железного Феликса». Для этого он отпустил бородку, делавшую его более взрослым, что было очень кстати. Высокий, худощавый, гибкий, он и впрямь несколько походил на молодого Дзержинского. У партизан Югославии были и свои Чапаевы.