Рома выглядел далеко не так хорошо, да он к этому и не стремился. Был он тоже высок и худ. Он слегка сутулился, кисти рук имел непропорционально большие. Его голубые глаза смотрели на все и всех с любовью и нежностью, и он часто и солнечно улыбался.

Наконец Рома нарушил молчание: "Ну, что, ты не слышала ничего о сбежавших?"

— Нет, а ты?

— И я — нет. А ведь один из них очень опасен.

— Да? Ах, да, точно. Напомни, что он там натворил.

— Девушку свою зарезал. Был уверен, что она хочет его бросить. Неделя оставалась до их свадьбы. Катя потерла шрам: "Что — бред ревности?"

— Ну, да. Еще и малопрогредиентная шизофрения*. Он даже под лекарствами здесь все мыл и стирал. Все боялся каких‑то инфекций. Придурок.

— Все они тут такие, не слышал?

— Что, серьезно? Да, неужели? А я не знал, — засмеялся Рома.

— Знаешь, я только сейчас вспомнила: где‑то за неделю до их побега ко мне приставала одна пациентка. Все говорила, что они хотят сбежать. Сейчас думаю: почему, дура, ее не послушала. И не волновались бы сейчас. Все‑таки, насколько мы привыкли их игнорировать.

— Я завтра к маме поеду, — резко сменил тему разговора Рома, — А то что‑то давненько она мне не говорила: "Сынок, когда же ты, наконец, женишься?"

— А ты?

— А что — я?

— Когда ты женишься?

— Не знаю, — честно ответил Рома.

— Ну, ты давай, не тяни, не расстраивай маму, — засмеялась Катя, — К твоим услугам все женское отделение — выбирай любую.

— Любую? Ой, даже не знаю…

— Могу посоветовать. На Лизке женись — она нимфоманка. Или на Инке — у нее любовный бред. Раньше президент ее любил, а теперь — ты. Так, что — подумай хорошо.

— Да? А я и не знал. Какой я, оказывается популярный. Надо подумать.

— Ой, как же я забыла про Катю! Как я могла. Она же у нас будущее предсказывает. Все наперед будешь знать.

— Какой ценный навык. Вот, на Кате и женюсь. Если согласиться, конечно.

— Да, как же она не согласится — ты жених видный.

— Да? Спасибо.

Катя и Рома стояли и смеялись, когда тишину, как всегда здесь бывает, неожиданно нарушил громкий протяжный плач: "А! А — а-а — а-а — а!"

— Кстати, о Кате, — сказала завотделением, — Ну, ладно, ты иди, а я пойду, посмотрю, что там. Пока.

— Счастливо.

И Катя пошла на плач. На полу возле процедурной извивалась и билась маленькая хрупкая женщина со спутанными светлыми волосами. Она горько и громко плакала: "А — а-а — а-а! Он убьет ее! Ее и девочку Дашу! А — а-а!"

— Кто — он? — уточнила врач.

— Тот, кто сбежа — ал!

Катя попыталась успокоить тезку: "Не плачь, никто никого не убьет — мы об этом позаботимся. Где ты ходишь?! — обрушилась она на подоспевшего санитара, — Она тут уже давно орет!"

— Что делать? — спросил санитар.

— А ты как будто — не знаешь!? Сделай так, чтобы она заткнулась! Быстрее!

Санитар явно не ожидал от всегда спокойной Кати такого всплеска эмоций. Даже пациентка на полу притихла от удивления. Правда, тут же закричала с новой силой.

— Может, в смирительную рубашку? — робко предложил санитар.

— А тебя — в смирительные штаны! Ты, что — тупой? Извини, я совсем забыла, что ты новенький. Дай что‑нибудь успокоительное. Не видишь — человеку плохо.

Санитар легко поднял с пола бьющуюся женщину и унес. Тут Катя заметила, что послушать пророчества пациентки собралось пол — отделения. "А ну‑ка — разошлись!" — рявкнула она.

"И чего это я так разнервничалась, — подумала она, уходя, — Надо следить за нервами, а то, как бы самой не пришлось лечиться".

По дороге в кабинет она обратила внимание на группу студентов, собравшихся около пациентки, в руках у которой был большой пакет. "Чего это они?" — подумала Катя и вспомнила, — "Сегодня же приносят передачи".

"Ух, ты, какая у тебя шоколадка!" — сказал один из практикантов, — "А с нами поделишься? Делиться надо".

"Я тебе поделюсь!" — вмешалась Катя, — "Как вам не стыдно! Не смейте у них ничего выпрашивать! Тоже мне — будущие врачи!"

Студенты смущенно притихли. Пациентка же широко улыбнулась: "Ой, Катя, какая ты добрая, какая хорошая. На".

И протянула ей ту самую шоколадку.

— Нет, спасибо, я не хочу, — подала пример практикантам Катя.

— Возьми, съешь, когда захочешь, — настойчиво предлагала пациентка.

— Я на диете, — соврала Катя.

— Ну, зачем тебе диета, ты и так просто красавица. Возьми.

— Нет, спасибо, кушай сама.

— Ладно.

Несколько пациенток, увидев Катю, устремились к ней. Среди них она всегда была всеобщей любимицей.

— У тебя на шее, Катя, шрам не зажил от ножа…

— Ну, вот, еще одна умная. Нет, чтобы какие‑нибудь добрые стихи почитать, — ответила Катя. Все мало — мальски интеллигентные больные цитировали ей эту строчку из "Двенадцати". Хорошо хоть, что только эту.

— Кать, а когда меня выпишут?

— Когда вылечишься.

— Значит — скоро.

— Кать, я беременна.

— Поздравляю. И кто отец?

— Это секрет.

— Кать, а на Ромку даже не заглядывайся — он мой.

— Катя, а скажи им, чтобы давали мне розовые таблетки. Я хочу розовые, а не белые.

— Кать, а я хочу убить наших санитаров, медсестер и тебя тоже.

— Кать, будь осторожна. ОНИ хотят тебя завербовать. Не верь им!

Катя тяжело вздохнула и закатила глаза к потолку и протянула: "Дурдом". Практиканты захихикали.

Вдруг все окружающие Катю больные как по команде повернули головы справа налево, словно бы следя за кем‑то или чем‑то взглядом. Катя повернулась в ту сторону, но никого и ничего не увидела.

— Ой, девочки видели? К нам смерть пришла, — сказала одна из пациенток.

— Не к нам, а к Аграфене, — возразила другая.

— Давно пора, — вмешалась третья.

— За Грушкой баба пришла, а за мной придет мужик! — уверенно заявила четвертая.

— Что за ерунду вы говорите? — вмешалась наконец Катя. И тут в соседней палате послышался звук падающего тела. Все как по команде — Катя, практиканты и санитар бросились туда. Больным было все равно. Они и так все знали.

Пожилая Аграфена лежала на полу. Она уже была мертва. Как потом выяснилось — инфаркт. Аграфену унесли. Идя в кабинет, Катя поймала в коридоре за рукав санитарку Зину.

— Зин, тут Лисина заявляет, что беременна. Сделай ей тест, на всякий случай.

— Да врет она все, зачем?

— Сделай. Кто ее знает — она у нас недавно. Да и после Катькиных предсказаний я решила проверить их слова. Хотя бы некоторые. Сделаешь?

— Ладно. И в правду кто ее знает.

Из своего кабинета Катя позвонила в детское отделение: "Алло, Вик. Привет. Слушай, у вас случайно нет девочки по имени Даша? Да, не, ничего. Просто тут заявили, что сбежавший хочет убить какую‑то Дашу. Надо как‑то перестраховаться…"

Минут через двадцать зазвонил телефон: в детском отделении не было ни одной Даши и, притом, довольно давно.

Около одиннадцати вечера Лика возвращалась домой от Дины. Теперь она часто там бывает — город нужно защищать. Лика удивляется, как грызы не заполонил город, пока она отсутствовала. Город был совсем беззащитным, и надо же — выстоял. Наверное, кто посылает грыз, хотят сразиться лично с ней. Да, наверное, так оно и есть. Кто еще может быть нужен им в этом городе — только она. Они ведь уже пытались убить ее. Даже подослали эту девочку, которую она считала своей подругой. Даже вспоминать не хочется, а помнить надо. Нужно всегда быть бдительной, иначе. Иначе ее быстро уберут.

Антон вроде бы относился с пониманием, но все равно сильно ревновал. Ревновал к Дине, к долгим отлучкам, к делу, которое никто кроме нее не мог делать. Он, конечно, хотел бы, чтобы она всегда была только с ним, но Лика не такая. Он должен ее понять. Такова ее судьба — жертвовать всем ради жизни и спокойствия других. Может ей бы и хотелось все бросить, но нельзя, никак нельзя. Но Антон ее совсем не понимает.