— Да, сэр. Но пока я отгоняю машины, сэр, чтобы люди не жаловались на «Гамильтон».

— Если он придет, — сказал мэнэджер, нервно дернув заячьей губой, — покажи ему, где лежит метла. И получи у Норы талоны.

Кларенс сел за руль директорской машины, чтобы отогнать ее на стоянку. О мадонна!

Они пришли на другой день. Их было трое. Они были такие же черноголовые, как Бернардо. Пришли и остановились, окружив стул, на котором сидел Кларенс.

— Тебе придется слезть, — сказал один.

— Да? — спросил Кларенс и захохотал. — И не подумаю.

Еще никто не занимал своего места так прочно, как он. Он словно прирос к пятачку стула.

— Здесь сидел Бернардо, — сказал второй.

— Когда-то это было, — ответил Кларенс. — Теперь я работаю вместо него, я! Понятно?

— Нет, — сказал первый.

— Ты уберешься отсюда, — брезгливо морщась, процедил второй.

Третий молчал.

— Какого черта вы от меня хотите, ребята? — спросил Кларенс. — Убирайтесь сами, или я позову полицию.

— Все они пугают нас полицией, — сказал первый второму.

— Здесь сидел Бернардо, — повторил второй.

А третий молчал.

— Я скорее умру, чем уступлю вам, — признался Кларенс с улыбкой.

— Возможно, ты улетишь на небо. Если хочешь, — согласился первый.

— Как реактивный самолет, — прибавил второй.

— Вслед за Бернардо, — сказал первый и злобно блеснул глазами.

Кларенс хотел крикнуть, что они его не испугают, но вместо этого спросил:

— Что случилось с Бернардо?

— Его убили ножом.

— Как?

— Ножом.

— Кто убил его?

— Американцы, — сказал первый. — Гринго!

— Такие, как ты, — сказал второй и подступил ближе. — Сразу влез на его место, видали! Хорошо, а?

«Зачем вы приехали в Нью-Йорк? — хотел закричать Кларенс. — Уплывайте на свой остров и там хоть с голоду мрите! Там! А мне до вас нет дела!»

— У Бернардо есть мать? — спросил он.

— Как у тебя, наверно, — недобро усмехнулся первый.

— А отец?

— Давно на кладбище.

— Как у меня, — сказал Кларенс.

— Ты американец, — сказал первый, — ты быстрее найдешь работу.

— Это младший брат Бернардо, — показал второй на того, который с начала разговора не проронил еще ни слова. — Он будет здесь сидеть. Он в профсоюзе.

Мэнэджер, нетерпеливо выслушав Кларенса, ограничился одной фразой:

— Твое дело. Ты видел, что улицу сегодня подметал старый Треси? Он больше не может быть официантом. О'кэй!

О'кэй! Все в порядке? Его вычеркнули из жизни за то, что он пожалел мать Бернардо, убитого в драке? Это называется все в порядке? Он еще не успел даже подсчитать за один день, какие чаевые можно собрать, отгоняя чужие машины на стоянку. И уже не подсчитает. Его выбросили. О'кэй! В одном доме на западной стороне сегодня, возможно, блеснет короткая улыбка даже на похоронах Бернардо. Невидимая улыбка надежды и благодарения богу за младшего сына. Богу, не Кларенсу.

А что будет в его доме на восточной стороне? Что скажет Джульетта? Еще вчера она мечтала, как они пойдут к отцу, едва только купят ей новое платье, а ему, Кларенсу, костюм.

И вот он идет по городу. Безработный. В этом городе много людей. В нем очень много людей. Они говорят на разных языках и видят сны о разных странах. Но все они живут под одним небом, и сегодня Кларенс уступил свое счастье младшему брату Бернардо, так и не открывшему рта. Пусть говорят, что в Нью-Йорке все живут врозь, рассыпаясь, как горох, если их вытряхнет беда из кастрюльки.

Кларенс, но что ты скажешь Джульетте?

Он остановился, чтобы собраться с мыслями. В конце концов брошена метла. О ней не стоит жалеть. А больше ничего не случилось. Грохот подземки мешал ему придумать надежные слова, когда он ехал домой. Вагон качало из стороны в сторону. На станции, где Кларенс выходил, вдоль лестниц густо лепились, жались друг к другу разномастные лавки, и в них продавалось все: от парижских духов до восточных сладостей. Жизнь удивительно похожа на сон. Но она хуже сна. Смешно!

Кларенс вышел на воздух, пересек свою улицу и, подняв глаза, в нерешительности замедлил шаг.

Перед ним стоял Рич.

Он стоял, заложив руки в карманы. Возможно, сжимал в одной руке нож.

— Ты выбрал слишком светлое время для драки, — сказал Кларенс, — и очень плохой момент. Я зол. Я не пожалею тебя, если ты нападешь.

— Я пришел не драться, а помочь тебе, — ответил Рич.

— Врешь, — почти крикнул от неожиданности Кларенс. — Я не верю!

Рич повел его к реке, к лавчонкам, полным месива из зелено-ржавых крабов, к прилавкам, заваленным огородной зеленью, к барам, на дверях которых болтались таблички «Молодым людям вход воспрещается», потому что там играли в азартные игры. Именно это и привлекало сюда молодых людей. А таблички висели только для полиции. Раз есть табличка, полиция даже не заглядывает. Забота о нравственности налицо. Так объяснил Рич у двери бара.

Ах, ладно, Кларенса это нисколько не волновало. Кто хочет, пусть себе играет хоть до смерти.

Рич толкнул дверь, и они вошли. Кларенс вдруг подумал, что Рич обманул его и решил расправиться здесь, где-то в укромном углу. В таких сумрачных, сыроватых барах возле доков было множество укромных углов.

Но Рич сказал, когда они сели за столик для двоих:

— Можно получить сразу пятьсот долларов.

Кларенс безнадежно усмехнулся.

— Может быть, даже тысячу? Или две?

— Можно получить пятьсот долларов, — повторил Рич.

Кларенс снова недоверчиво и раздраженно пожал плечами. Глупость Рича бесила его.

— Как?

— Легко, — сказал Рич.

— Кокнуть бармена? — спросил Кларенс и насмешливо показал глазами на стойку.

— Я познакомлю тебя с ребятами, которым нужна твоя помощь.

— Какая?

— Они хотят почистить магазин.

«Ты подлец и дурак», — хотел сказать ему Кларенс. Но это были бы, наверно, бесполезные слова, и он машинально спросил:

— Какой еще там магазин?

— Я не знаю, — ухмыляясь, ответил Рич. — Достаточно тебе того, что я покажу этих ребят. Им нужна машина. Остальное они скажут сами. Пойдем.

У Рича были узкие глаза и узкий лоб. Только брови — толстые, мохнатые. Сросшиеся в одну черную жирную черту. Как может родной брат до того не походить на сестру, быть совсем другим? Лицо другое, и человек другой. И все же это был брат Джульетты.

— Идем, — согласился Кларенс.

Перешли в соседнюю комнату с низким деревянным потолком, выкрашенным мутной синей краской. В узкие окошки пробивалось так мало света, что плохо различались лица. За большим столом сидело четверо, это Кларенс увидел. Потом глаза постепенно стали привыкать.

— Вот он, Ринальдо, — сказал Рич.

Ринальдо, худой, с косиной в глазах, с костистым носом, придавил сигаретку о дно пепельницы и высморкался в бумажную салфетку.

— Проклятая простуда, — сказал он. — Садитесь.

Кларенсу не терпелось опрокинуть стол на этого Ринальдо. Так и чесались руки. Ринальдо еще поковырялся зубочисткой во рту, присматриваясь к Кларенсу, и наконец указал большим пальцем в сторону своему соседу, плечистому парню с раздвоенным подбородком.

Парень вскочил и включил радиолу, кинув в нее монету.

Тогда Ринальдо быстро заговорил:

— Мне нужна машина. Ты отгоняешь машины на стоянку oт своего отеля. Так? Мы садимся, и ты быстро подвозишь нас к магазину. Ясно тебе? А?

Кларенс смотрел на радиолу и слегка притопывал большим ботинком по полу. Он любил музыку. И особенно, когда играл Джерри Муллиган, как сейчас.

— Ты слышишь?

— Я слушаю музыку, — сказал он с улыбкой. — Что это за магазин?

— Не твое дело. Мы выйдем, а ты уедешь. Вот и все.

— Зачем это нужно?

— Не твое дело.

— Я хочу знать.

— Хорошо, — сказал Ринальдо. — Я приезжаю на одной машине, на другой уезжаю. Она будет ждать меня. Никто никогда не узнает, какую хватать. Понял?