Всё-таки, они очень странные! Мне кажется, нашим воинам было бы проще убить этого ребёнка, чем так с ним мучиться…

Когда малышка была более-менее накормлена, а последствия этого процесса были устранены со стола и одежды мужчин, док с девочкой на руках повёл меня в медблок. Проверив мне живот каким-то сканером и взяв кровь на анализ, он с некоторым удивлением сообщил, что я действительно вполне здорова, никаких инфекций во мне нет, и почему мне так хочется есть, он не в курсе.

Получив этот оптимистичный диагноз, я поспешно покинула общество дока и звонкой малышки, и отправилась на поиски Нила. Хотелось попросить у него обещанную книгу и всё-таки выяснить про зеркало.

Мужчина нашёлся сразу, в своей собственной каюте. Я нажала кнопку, отвечающую за запрос о разрешении на вход, и дверь в ответ приветливо открылась. Заглянув внутрь, обнаружила Нила сидящим на полу в какой-то странной позе с прямой спиной и хитро скрещенными ногами. Глаза его были закрыты.

— Здравствуй ещё раз, Иля, — тихо проговорил он.

— А откуда ты узнал, что это я?

— Остальные разрешения не спрашивают, — хмыкнул мужчина, почему-то не открывая глаз. — Если ты за книжкой, то она в правом шкафу на третьей полке снизу, большая и ярко-красная, не пропустишь.

Я послушно открыла указанный шкаф (кстати, почти полностью забитый книгами) и действительно без труда нашла нужный том, который первым бросался в глаза.

— Нил, у меня ещё один маленький вопрос. На корабле есть зеркала?

— Извини, не сообразил сказать, — слегка поморщившись, проговорил он. — Там в настройках окон можно найти нужный режим, если хочешь, я немного позже покажу.

— Думаю, я разберусь, — я качнула головой и ушла к себе. Очень хотелось выяснить, чем таким странным занимался мужчина в этой позе, но, похоже, он был не расположен к общению.

С настройками окон я действительно разобралась довольно быстро, и добыла себе зеркало. Некоторое время повертевшись перед ним и внимательно себя разглядев со всех сторон, пришла к очень неожиданному выводу: я действительно несколько поправилась, причём только в отдельных местах. Моё тело, замершее в развитии в четырнадцать оборотов, как будто начало стремительно взрослеть.

Этот факт меня порадовал и напугал одновременно. Порадовал просто потому, что я об этом давно мечтала, а напугал… Тоже, в общем-то, предсказуемо. Почему это случилось сейчас, и почему так поспешно? И если на первый вопрос у меня был хоть какой-то ответ (пережитый стресс что-то сдвинул в организме), то второй всерьёз беспокоил.

К доктору я пока с этим вопросом решила не идти. Он ведь сказал, что с моим здоровьем всё в порядке? Сказал. Значит, разобраться в происходящем он мне вряд ли поможет.

Книгу про драконов я временно отложила; читать не хотелось, хотелось успокоиться и привести мысли в порядок. Поэтому я, как обычно в таких случаях, разложила планшет и приступила к рисованию.

Планшет у меня был отличный. Даже, скорее, лучший из лучших; его подарили мне родители на окончание учёбы. Небольшая плоская коробочка, похожая на компьютер и способная при необходимости выполнять его функции, парой команд раскладывалась в настольный или напольный мольберт с холстом регулируемого формата. На нём можно было рисовать в электронном виде, или крепить любую другую основу под рисунок. Учитывая, что все мои запасы традиционных художественных средств вроде красок остались на погибшем корабле, вариантов было не много. Да и, честно говоря, запасы те были весьма скудны; сейчас такими вещами пользуются только художники, остальные ограничиваются электроникой, на Альдаре же художников очень немного, и стоит это всё… Короче, не с моей зарплатой. А клянчить деньги у родителей было стыдно.

Так что я вполне привычно потянулась к электронному перу и принялась рассказывать белому пространству впечатления последних дней. В такие моменты главное не мешать руке, и сразу многие вещи становятся гораздо понятнее.

Один за другим из-под моей руки выходили быстрые почти схематичные наброски. Крейсер над Альдаром, скорчившаяся на полу каюты фигурка. Монументальная фигура человека в броне — белая на чёрном фоне. Вот человек в броне держит за хвост отчаянно бьющегося маленького чертёнка и озадаченно скребёт в затылке; хвала Санае, я, кажется, могу воспринимать всё происходящее с юмором!

А дальше пошли портреты, и я попробовала совсем отключить разум, позволить рисовать подсознанию. Оно часто бывает куда мудрее рассудка, и уж в окружающих меня разумных существах разбирается гораздо лучше и точнее. Не даром же мой суровый папа на моих рисунках почему-то всегда выглядит взъерошенным и рассеянным, а гордая мама — по-домашнему тёплой и улыбчивой. Хотя их такими не видел никто, даже я; но я была совершенно уверена, что именно вот такие они — настоящие.

Доктор с красивым именем Аристотель получился большой, уютный и забавный, он строил сидящему на колене демонёнку «козу».

Человек по-прозвищу Филармония улыбался от уха до уха. Он в расслабленной позе сидел в кресле и обнимал талию притулившейся на подлокотнике женщины; весьма схематичной, но даже в таком виде почему-то очень красивой.

Гудвин стоял, к чему-то привалившись и скрестив на груди руки, и тоже улыбался. Он был в форме с закатанными рукавами, а улыбка была очень странная: я так и не смогла разобраться, какое выражение она несла. Не то горькая, не то мечтательная, не то ироничная, не то задумчивая.

От Чака почему-то осталось одно лицо, прорисованное очень подробно, до малейшей детали, и почти живое. И в выражении этого лица, буквально в каждой чёрточке читалась горечь, даже отчаянье, какая-то болезненная тяжёлая тоска. Я долго вглядывалась в нарисованный образ, и так не сумела понять, почему эту эмоцию я приписала именно ему. Не Гудвину с его тяжёлым прошлым, не странному и необычному Нилу, а вот этому ворчливому нескладному мужчине.

А Нил довольно предсказуемо начался с дракона. Точнее, с целых двух маленьких, даже меньше статуэтки со шкафа, дракончиков, возящихся на полу. На этом месте я порадовалась, что рисую на электронном основании, потому что на их фоне человек сначала просто не поместился, пришлось пододвигать в угол. А потом появился Нил. Он сидел рядом, облокотившись, кажется, на диван или край кровати, нависал над дракончиками и смотрел на них с ласковой тихой грустью, с которой порой украдкой смотрела на меня мама, когда думала, что никто этого не видит.

Дальше же меня окончательно заклинило на драконах. Парящие, сидящие, спящие… На пятом наброске я решительно свернула свои художества и, потянувшись, пошла обедать, прихватив с собой планшет: обещала же показать людям домовуху.

Судя по всему, моё подсознание сгорало от любопытства, что же там такое в этой книге про драконов. Или просто намекало, что я сейчас голодна как этот самый дракон. Не знаю, чем они питались, но если судить по размерам, еды им требовалось очень много.

Несколько изображений домовухи привели мужчин в восторг. Они склонились над моим планшетом и попеременно тыкали в картинку пальцами, озадаченно хмыкая.

— Лысая кошка с руками; жуткое зрелище, — высказался Фил.

— Иль, а они детей вылизывают? — напряжённо поинтересовался доктор. Видимо, бедолага решил, что ему придётся этим заниматься.

— Только совсем маленьких, буквально первый месяц, — успокоила его я. — И это не обязательно.

— Ого, а это кто? — Филармония с Нилом растерянно переглянулись, а Гудвин протянул планшет мне.

— Не важно, — поморщилась я и, не глядя на картинку, выключила прибор. Я и так знала, что перед домовухой шли многочисленные разнообразные пейзажи, а после неё — домашние. Надо думать, заинтересовал их портрет отца при полном параде.

— Странно, мне эта физиономия показалась знакомой, — хмыкнул Ярослав.

— Может быть, — пожав плечами, ровно согласилась я. — Это просто красивая картинка.

Я уже давно привыкла при посторонних избегать высказываний о том, чья я дочь. Обычно за этим следовало недоверие, возмущение, презрение, жалость и ехидство. Ладно я, но множить количество лицемерно сочувствующих отцу, а внутри — откровенно злорадствующих мерзавцев не хотелось. Предсказать реакцию людей я не могла, но решила лишний раз не рисковать. Да и что изменит эта информация?