— Тот корабль, с которого вы меня забрали, был первым космическим кораблём, который я видела в своей жизни. И там я осмотрела только свою каюту и коридор от шлюза, — на всякий случай предупредила я. — Я не разбираюсь в кораблестроении, и понятия не имею, что можно считать подозрительным.

— Хм. Жалко. Ну, значит, просто посмотришь кино из жизни бэгэшников, — хмыкнул Гудвин.

— Мне кажется, это не очень хорошая идея, — мрачно сообщил Нил, стягивая свой шлем.

— Почему? — растерялась я; мне идея капитана показалась замечательной. Было ужасно любопытно посмотреть, как же выглядит изнутри работа этих людей, и я была искренне благодарна за предоставленную возможность.

— Потому что кино получится страшное, — поморщился сканер.

— Ну, если станет очень страшно, из рубки можно и уйти, — пожал плечами доктор. — Вы ещё долго собираетесь болтать? А то, может, пойдём уже?

Мужчины опомнились и друг за другом нырнули в соседнюю с входной дверь. За ней виднелось небольшое светлое помещение; судя по всему, лифт.

Правоту Нила я поняла очень быстро: мне в самом деле лучше было бы этого не видеть. Страшно стало уже в тот момент, когда камеры мужчин одна за другой продемонстрировали панораму открытого космоса и вид на обшивку корабля, похожую на поверхность какого-то изрытого следами метеоритов космического тела. А то, что было внутри…

Я закусила губу, крепко прижав к себе весьма озадаченную таким проявлением эмоций девочку, и мысленно взывала к Санае, чтобы сберегла людей. Мне вдруг стало очень холодно, но мысли уйти из рубки почему-то не возникло. Вернее, она мелькнула, но показалась очень подлой. Как будто этим поступком я бы совершила предательство, бросив мужчин в беде. Нет, я понимала, что это глупо, и никакой пользы им от моего присутствия не было. Но отвернуться всё равно не могла.

Пустота, темнота, холодный белый свет фонарей. И смерть. Она скалилась из каждого пролома, из каждой тёмной щели, пристально наблюдала за человеческими фигурами и с терпеливой ненавистью ждала, пока кто-то из них ошибётся. В этот момент я прекрасно поняла сказанные тогда Нилом слова о разумности и враждебности этой неподвижной пустоты. Я буквально кожей чувствовала эту её ненависть и бесконечное как само время ожидание. У неё, в отличие от смертных, этого времени было сколько угодно.

Я почти не слышала, о чём переговаривались люди, хотя их бодрые уверенные голоса звучали в рубке. Я могла только смотреть и бояться. И за себя, и за тех, кто оставался в живых на разбитом корабле, и за мужчин, которые спокойно и уверенно делали свою работу. А стоило представить себя там, и сразу захотелось забиться куда-нибудь в угол. Каким же мужеством нужно обладать, чтобы не бояться вот так, в одиночестве, идти сквозь мёртвый корабль во имя спасения тех, кто даже «спасибо» вряд ли скажет?! С героизмом военных, — я не любила войну, но никогда не сомневалась в мужестве тех, кто рисковал жизнью, — всё было понятно. У них, в конце концов, был приказ, был долг перед родиной, было что-то ещё… А эти люди рисковали ради врагов. Ради жизни. И заслужили этим моё восхищение, граничащее с преклонением.

Я неподвижно сидела на одном месте, пока они ходили по кораблю и упаковывали выживших в хорошо знакомые непрозрачные тонкие коконы, пока один за одним вернулись на корабль с ценной ношей. Первым в рубку пришёл Чак, бросил на меня скользящий взгляд, и уселся на своё место. Следом пришёл Филармония, тоже что-то сказал, задал мне какой-то вопрос, и я на него даже ответила. Прорвало меня, когда вернулись капитан и Нил, и Гудвин забрал у меня малышку.

— Ну, видишь, всё в порядке, а ты боялся, — весело обратился к своему спутнику командир.

А я в ответ на это подорвалась с места и, разревевшись, вцепилась в сканера, который в ответ машинально обнял меня за плечи. Повисла тишина; кажется, люди замерли в растерянности.

— В порядке? — иронично уточнил сканер. — Иль, ну, что такое? Что случилось? — ласково гладя меня одной рукой по волосам, а второй — крепко прижимая к себе, спросил мужчина. А я не могла ответить: я рыдала. От страха и облегчения, что с ними всё в порядке. Ругала себя за слабость, за вот эти позорящие любого нормального демона слёзы, представляла, что бы подумал папа и что бы ему высказал кто-нибудь из знакомых, но не могла остановиться. Какой там остановиться, я слова сказать не могла!

— Мелкая, может, ты в курсе, что с нашим бесом-вредителем? — растерянно поинтересовался у малышки Гудвин, на что получил радостный не очень осмысленный визг и лопотание.

— Есть у меня предположение, — проворчал Нил. — Иля, ну, расскажи мне, легче станет, — продолжил он увещевания. Которые, впрочем, не имели никакого эффекта; мне, наверное, просто стоило выплакаться.

— Ладно, иди, проводи её в комнату, взяли моду — сырость разводить! Без вас стартуем, — как мне показалось, раздосадованно проворчал Гудвин. Сканер несколько секунд постоял неподвижно, поглаживая меня по волосам, а потом со вздохом подхватил на руки. Удивительно легко для его не столь уж внушительной комплекции, чем лишний раз убедил меня в обманчивости собственной внешности.

Мужчина донёс меня до каюты, и там, опять на пару секунд замешкавшись, опустился на диван, устраивая меня на коленях. Расспрашивать Нил не спешил; обнимал, гладил по голове, шептал что-то ласковое и терпеливо ждал окончания истерики. Когда всхлипы затихли, он кончиками пальцев аккуратно потеребил мочку моего уха и уточнил.

— Ну, что, бесёнок? Говорить можешь?

Душераздирающе всхлипнув, я кивнула.

— Я догадываюсь об ответе, но всё-таки спрошу: что случилось?

— Я испугалась, — честно ответила я, шмыгнув носом.

— Нет, а я ему говорил! — проворчал мужчина. — Честно говоря, я даже не знаю, что тебе сказать в утешение, потому что всё это вряд ли будет правдой. Просто жизнь такая штука, ничего с ней не поделаешь, — он печально вздохнул. — Не надо было тебе на всё это смотреть, только и всего. У нас именно поэтому хронический дефицит кадров; со стороны кажется, что ничего сложного нет, но по факту очень многие ломаются и уходят. На войне почему-то легче, чем здесь.

— А ты правда отличившийся воин и настоящий герой? — уточнила я, переводя тему.

— Да ты больше Гудвина слушай! Кто у нас герой, так это он, — хмыкнул Нил. — Он между прочим майором демобилизовался, в отличие от остальных — лейтенантов разного достоинства.

— Мне кажется, ты лукавишь, — вновь шмыгнув носом, я слегка отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза.

— Просто вспоминать не люблю, — слегка поморщился он и немного вымученно улыбнулся. — Если совсем честно, мне немного стыдно за боевое прошлое. И я был бы рад, если бы его не было. Так что, сама понимаешь, хвастаться подвигами, когда они таковыми не кажутся, довольно глупо. А про вот эту работу тем более не хочу рассказывать; во всяком случае, не сейчас. Ты слишком расстроена для того, чтобы выслушивать даже более-менее забавные истории.

— Я вообще ужасная трусиха, — честно призналась я. — Отчего всю жизнь и страдала. Постоянно за папу пряталась, с самого детства. Он, мне кажется, к моим недостаткам всегда так спокойно и относился потому, что привык, — я вздохнула. — Только он и мама. Мне даже самой странно, как они всё это терпели!

— Они же родители, — растерянно пожал плечами Нил. — Впрочем, с вами ни в чём нельзя быть уверенным до конца, — признал он. — А ты не трусиха, ты просто слишком впечатлительная и искренняя. Все боятся, просто некоторые умеют это тщательно скрывать.

— Это ты меня сейчас так успокаиваешь? — уточнила я.

— В том числе, — не стал юлить собеседник. — Но я не вру, если ты именно это имеешь в виду.

— И вам тоже страшно вот так ходить?

— Разумеется, — невозмутимо пожал плечами Нил. Это было очень неожиданно — что мужчина так спокойно признаётся в своих страхах и слабости. Но, странно, мнение моё о сканере после этих слов совершенно не ухудшилось, и уважать меньше его и его коллег я не стала. — Думаешь, почему мы так много болтаем?