— Я не очень вслушивалась, — смущённо созналась я. — Я боялась. Она действительно кажется совершенно живой и очень жуткой, эта темнота. Казалось, что она выжидает и готова вот-вот на вас наброситься.

— Ну, настолько персонифицировать её я бы всё-таки не стал, — усмехнулся мужчина. — Она тоже ограничена законами природы, физики и сохранения энергии; если быть достаточно осторожным, ничего не случится. Сейчас-то ты как, успокоилась?

— Ну, так, более-менее, — согласилась я, решив не вдаваться в подробности.

Я предполагала, что спать мне сегодня придётся с включённым светом, и ещё не факт, что получится заснуть. А если получится, то я уже была морально готова наблюдать кошмары. К сожалению, здесь не было ни вышитых нашей домовухой подушек, которые всегда меня успокаивали, ни любимой с детства игрушки — мягкого полосатого ушана Урри, с которым я, стыдно признаться, до сих пор спала в обнимку. Бедный ушан остался на погибшем корабле вместе с остальными моими вещами. Но признаваться в этом Нилу было как-то уж слишком позорно. Только недавно высказывалась, что я не ребёнок, а взрослая самостоятельная личность; и что обо мне подумает мужчина, когда узнает, что эта самая личность в без малого тридцать оборотов спит с игрушкой в обнимку? Нет уж, хватит и того, что я разрыдалась на ровном месте!

— Вот и умница, — Нил легонько поцеловал меня в висок. — Не забивай свою хорошенькую головку всякими ужасами. И тем более не вспоминай сейчас, что тебе говорили твои воспитатели, — поморщился он. Как будто мысли прочитал, честное слово! — Бояться не стыдно, даже ваши Мертвители боятся, несмотря на всю их отмороженность. Что ты на меня так недоверчиво косишься? Ещё как боятся, можешь мне поверить. Это не попытки утешения, это личные наблюдения.

— Мне кажется, ты всё-таки здорово принижаешь свои боевые заслуги, если тебе доводилось видеть напуганных Мертвителей, — растерянно хмыкнула я, на несколько секунд даже забыв про собственные страхи.

— Они же не лично меня боялись, — рассмеялся он. — Не испытывают чувства страха только полные отморозки и больные на голову существа. У всех у нас одинаковые инстинкты, а страх — один из главных механизмов выживания вида. А уж в том, чтобы хотеть жить, тем более нет ничего зазорного.

— Вы очень странные, — вновь вздохнула я. — Мне очень хочется тебе поверить, но сложно перестроиться и принять другую точку зрения, если всю жизнь была уверена, что страхи…

На этом месте Нил с коротким вздохом, — как мне показалось, немного насмешливым, — поймал губами мои губы, закрывая рот поцелуем. И я бы не сказала, что подобное окончание разговора меня разочаровало.

Не знаю, что будет дальше, но в данный конкретный момент неприятные мысли выветрились из моей головы, а ужасы показались надуманными и даже почти смешными. Нил целовал меня бережно, ласково, очень осторожно, словно боялся, что я испугаюсь и убегу. Он как будто приручал, давал привыкнуть к себе, не спеша и ни на чём не настаивая. Это было так странно и так удивительно: демоны слишком темпераментны, чтобы столько времени тратить на подобные мелочи. Но мне всё происходящее почему-то нравилось. Это было похоже на интересную игру, и было ужасно любопытно наблюдать за естественным ходом вещей, поэтому нарушать правила этой игры я не собиралась.

Поцелуй наш прервался совершенно неромантичным образом: у мужчины характерно заурчало в животе.

— Какой позор, — засмеялся Нил. — Привык, понимаешь ли, к регулярному питанию!

— А ты так и не поужинал? — сочувственно улыбнулась я, поднимаясь с его колен. — Я предлагала тебя позвать, но Гудвин сказал, что, если вы не приходите есть, значит, чем-то очень сильно заняты, и лучше не беспокоить.

— Не так чтобы очень, — пожал плечами Нил, выпуская меня с явным сожалением. И наблюдать это недовольное выражение на его лице тоже оказалось очень приятно. — Возникла необходимость кое о чём поговорить с моим чешуйчатым сожителем, — хмыкнул мужчина.

— А, ну да, ты же говорил, — опомнилась я. — И что он тебе наговорил про моих сородичей?

— Он утверждал, что их убила их же злость. Только как подобное возможно, я, честно говоря, не представляю. Он, в общем-то, тоже не в курсе подробностей, но ему это почему-то не интересно. Даже странно; с его любопытством.

— Было бы интересно на него взглянуть, — вздохнула я.

— Мне кажется, он разделяет твой интерес, — улыбнулся Нил. — Можно попробовать что-нибудь придумать. Но не сейчас! Ты как хочешь, а я — есть и спать. Спокойной ночи! — решительно тряхнул головой мужчина, опять меня обнял, легонько чмокнул в кончик носа и вышел.

Не знаю, как я смолчала и не попросила его остаться. Я точно знала, что уж в его-то компании никакие кошмары мне не грозят. И совершенно точно мужчина не отказал бы мне в такой просьбе, и я бы не удивилась, если бы он, оставшись, действительно только стерёг мой сон. И это, чёрт побери, тоже было очень приятно, и тоже было одним из правил игры.

Наверное, промолчать меня заставили остатки гордости. Не могли же годы воспитания и наблюдения за достойными примерами пройти совсем уж мимо меня! И, несмотря на страх, я чувствовала по этому поводу огромное моральное удовлетворение и гордость за свой мужественный поступок.

Правда, стоило голове коснуться подушки, и гордость с достойной лучшего применения поспешностью испарилась в неизвестном направлении, а ей на смену вернулись те самые страхи.

Включённый свет не помогал. Стоило задремать, и снова из каждой тени на меня начинало скалиться что-то огромное и невообразимо жуткое. Я то задыхалась от недостатка воздуха, то от кого-то убегала. Просыпалась, успокаивала колотящееся сердце, опять погружалась в дрёму и вновь выныривала из череды бесконечных кошмаров. Я уже на второй раз была готова расписаться в собственном бессилии и поскрестись в каюту напротив за моральной поддержкой. Смешно сказать, в этот раз меня остановила совесть: было как-то неловко ломиться к мужчине среди ночи и будить его своими проблемами.

Я ворочалась, от отчаянья и жалости к себе даже немного поплакала; но тихонько, в подушку, и мне было даже почти не стыдно за эти слёзы.

В конце концов, промаявшись какое-то время на границе сна и бодрствования, я встала, оделась и пошла на кухню.

За время путешествия с людьми я уже немного освоилась с кухонными премудростями. Нет, до того, чтобы готовить, ещё не дошла (представляю лица родителей, если бы я до такого докатилась…), но подогреть воды, чтобы заварить этот их странный чай, вполне могла. Чем и занялась, твёрдо решив сегодня больше не пытаться заснуть.

Странно, но тишина кухни оказала на меня успокаивающее действие. Если по коридорам я шла, шарахаясь от каждой тени, то здесь вдруг почувствовала себя уютно и совершенно спокойно. Здесь тоже были тёмные углы, но в них почему-то не было совсем ничего страшного.

Резкий возглас на пороге заставил меня подпрыгнуть на месте и едва не рассыпать чай. Стремительно обернувшись, я наткнулась взглядом на замершую в проходе демоницу. Одетая в какую-то бесформенную рубашку, мешковатые штаны и мягкие тапочки, она казалась осунувшейся и тусклой. Впрочем, я быстро сообразила, что это, должно быть, очнулась одна из пациенток доктора, и после такой продолжительной болезни немудрено выглядеть подобным образом.

— Привет, — неуверенно проговорила я на родном языке, не зная, что делать и как с ней вообще разговаривать.

— Где моя Айя?! — прошептала женщина. — Где моя малышка? Что с ней сделали?! — она шагнула ко мне, и глаза альдарки лихорадочно блестели. Честно говоря, её вид меня здорово напугал, но отступать было попросту некуда.

— Не бойся, с ней всё хорошо, — попыталась успокоить женщину я. — Она совершенно не пострадала!

— Не пострадала от чего? — замерла она, уцепившись за стол. И до меня, наконец, дошло, что от слабости моя собеседница еле стоит на ногах; как только дошла досюда!

Привычки и нравы людей, похоже, окончательно вытеснили всё, что пытались вдолбить в мою бедовую голову воспитатели. Потому что я без раздумий бросила свои дела и кинулась к женщине.