Начало темнеть. Повеяло прохладой. На опушке весело заиграл живой огонек, затрещал сухой хворост — возчики кипятили воду в железном ведре, готовили ужин Пригласили опять меня в свой кружок — хорошие люди, не забывали о мальчишке; а я-то их стеснялся, глупый смешной парень...

А вкуснота-то какая! Правда, я ожегся и едва не выронил ложку, но потом быстро приспособился хлебать горячее варево и не отставал от других. В ведре плавали угольки, и пища пахла дымом, но это лишь прибавляло аппетита.

Все-таки, наверное, зря человек придумал жить в большом городе. Ничего этого он там не видит и не увидит. А жаль.

И комаров таких не увидит. Ох и крозопийцы! Только дыма и боятся. Возчики набросали в костер сырых веток, от костра повалил синий едкий дым. Я закашлялся, глаза ело, из них полились слезы, зато комары перестали виться. Лошади пришли к костру и тянулись мордами прямо в дым, тоже спасались от мошкары.

Вдруг кто-то захохотал в лесу дико и страшно, потоэг заплакал ребенок. Я вскочил. Стало жутко.

Филин. Не бойсь.

Филин. А я-то подумал... Ну и ну! Тут и взрослый испугается, если не знает. Я вперзые слышал филина.

Филин захохотал еще раз. Большая темная птнла отделилась от леса и, тяжело взмахивая крыьями, пропала в темиоте.

Может, Красулю привязать? — предложил я.

Боишься — уйдет?

Хозяин, заботится...

Ну что ж, можно и привязать, нетрудно...

Длинную веревку примотали одним концом к коровьим рогам, другим прихватили за дерево. Так «покойнее, никуда не уйдет, не внаешь ведь, что втемяшится в блажную коровью голову.

— Спи,— успокоительно заметил возчик Тимофей и шершавой рукой потрепал меня по голове.— Будь надежен...

«Будь надежен»... Как это он хорошо сказал.

Спустилась тишина. На небе высыпали звезды. Быстро угасал огонь в костре, только долго тлели угли, постепенно покрываясь волой и продолжая чадить: к ночи возчики добавили еще сырых веток. Бесшумно проносились в воздухе, растопырив перепончатые крылья, летучие мыши. Выпархивали из мрака и тут же пропадали. Возчики начали устраиваться на покой. Подстилали что-нибудь под себя, какую-нибудь лопотину, по выражению Тимофея, свернутый пиджак под голову, и тотчас засыпали спокойным уверенным сном здоровых и заслуживших отдых людей.

Только я не спал. Я лежал на сене в коробке и смотрел вверх, на глубокое темное небо сплошь в бесчисленных блестках.

Интересно: звезды, говорят, громадные, еще больше, чем наша земля, а коровы там тоже есть? Люди живут?

А Соловей-разбойник на нас не нападет?

Доведем или не доведем?

Я решил не спать всю ночь.

Интересно: все спят. Все, все люди спят. Вся земля спит. Только ты не спишь. И никакой крыши над головой. А если пойдет дождь? Да нет, почему это он вдруг пойдет? Сейчас уборка, жнут хлеб, и никакого дождя не должно быть. И вообще: крыши нет, а как будто что-то есть. Звезды тоже «что-то». Не пустота. Недаром в книгах пишут: «Ночь, как шатром, укрыла землю». Укрыла... И ничуточки не холодно. Только немного страшно. Но это ничего. Надо закалять волю. Надо караулить Красулю.

Вдруг что-то загремело, зашумело, раздался чей-то крик, пронзительный разбойничий посвист, лошадиный топот. Угнали коней? Точно! Приподнявшись в коробке, я старался понять, что происходит. Какие-то люди в непонятной одежде суетились — бегали вокруг костра. Тревожно замычала Красуля. А возчики спят и ничего не слышат. Как можно так крепко спать? Проснитесь! Проснитесь же! Уведут Красулю! Грабители уже отвязывают Красулю! Хорошо, что мы ее привязали, узел затянулся, и они никак не могут отвязать, принялись пилить ножом, а веревка крепкая, не поддается. Красуля мычит, вырывается... Странно, что я тоже не слышу ее мычания, только вижу, что мычит.

Неожиданно я оказался на Буланке, который вез наш коробок. Грабителям все-таки удалось перепилить веревку и увести Красулю, я гнался за ними, верхом на Буланке...

Не могу! Без седла не могу! Ой, как режет, как пила, которая пилит тебя снизу, встряхивает и пилит. Я и не предполагал, что Буланко такой тощий, хребет — сплошные кости... Как люди ездят без седла? Деревенские ребята вон гоняют так, что можно подумать — заправские кавалеристы, родились на спине у коня! А я? Ой!!! Раз было: захотел потягаться с ними. Меня посадили на неоседланную лошадку, лошадка затрухтила не спеша (ей куда спешить?), кто-то огрел ее по крупу хворостиной, она взлягнула и поскакала по поскотине, я уцепился за гриву, как сейчас... уж как не хотел отставать от других, а пришлось. Чувствую: не могу, больше не могу! больно! Стал крениться, крениться и свалился потихоньку, если только со скачущей лошади вообще можно свалиться тихонько. После ребята смеялись надо мной, а у меня долго болела эта самая... ну, на чем сидят...

Да! Но Красуля! Где Красуля? Скорей, скорей! Ой, ой!..

Ой, больше не могу! Полетел... Ой, как ударился о землю! Так и ребра сломать недолго... Красуля! Где ты? Красуля!..

Ты что кричишь, парень? Очнись, ехать пора...

С трудом разлепил глаза.

Ну и горазд ты спать, с коробка сыграл и не почувствовал...

Я лежу на траве. Тимофей, наклонившись, трясет меня за плечо. Как я очутился тут? Ведь я же- спал в коробке. Солнце уже взошло. Пока не жарко, надо двигаться. Лошади напоены-накормлены. Перекусить самим, да в путь...

Красуля? Тут Красуля, что ей сделается, жуется, как всегда. Цела-целехонька.

Значит, все это- был сон?..

..К концу второго дня пути да» леко-далеко впереди замаячил город. Сперва чуть проглянули на фоне голубого неба колокольни» потом появились крыши домов... Кунгур! Пятьдесят долгих-предолгих верст остались позади, а вместе с ними остались и все мои страхи и фантазии. Кунгур, Кунгур!!!

Я был счастлив. Поручение выполнено. Довели Красулю

БОЛЬШАЯ ВОДА

Хорошо, когда в городе есть река, много воды, есть где искупаться. Солнце, воздух и вода... помните песню?

На трех реках стоит Кунгур, мой город родной. На трех. Не всякий даже крупный город может похвалиться тем же! Сылва — самая большая и главная. Помню, как по ней в полую воду приплывали пароходы из Перми, привозили керосин и еще много кой-чего другого, выгружались и вместе с водой сплывали вниз. Ирень и Шаква — притоки Сылвы. Ирень побольше, глубокая и капризная река, с быстрым течением и крутыми берегами, Шаква — поменьше.

На Ирень (она была поближе) мы бегали ловить рыбу бутылками, мелочь — пескарей да шаклеек, но все равно, для нас это была рыба, улов. Из бутылки выбьешь дно, привяжешь шнурок, получается что-то вроде «морды» или верши, зайдешь по колено в раку, поставишь донышком против течения, рыбешка зайдет, а обратно выйти не может; тут ее и вытащишь на берег. Кошкам еда.

Летом по Сылве тянулись нескончаемые вереницы плотов. Некоторые приставали к берегу. Приткнутся и стоят, иные подолгу — все лето. Вот было раздолье бегать по плотам! Бревна круглые, а если еще не плотно связаны, крутятся, того и гляди нога соскользнет и сорвешься в воду...

На Сылве я тонул. Спас меня знакомый парень, Петька Пахомов, вытащил за шиворот. Вытянул, как куль, я уж успел воды нахлебаться. Но родители мои об этом долго не знали; потом донесли соседки, но мама не поверила и тогда. Да как можно?! Их сын тихий-претихий и не способен на такое. Тонул! Еще чего выдумают! Да если б тонул, сам бы сказал. Пришел бы и сказал. А я не сказал.

Кстати, мама не знала и того, что виноват во всем был я сам: махал багром, багор перетянул меня, я и бултых! — в воду...

Запомнился пожар на Сылве — во время гражданской войны. Там, пониже города, на берегу, возвышались пузатые цистерны — хранилища керосина. Белые, когда отступали, не хотели, чтоб керосин достался красным, и подожгли его. Часть сожгли, часть выпустили. Пожар бушевал несколько дней. Черные густые клубы дыма окутали реку, ночью над городом полыхало яркое тревожное зарево. Били з набат: боялись, что ветер забросит искры на город. А потом жители долго ходили туда с ведерками, стеклянными бутылями, жестяными бидонами: в песке выкопают ямку, в ямку натечет керосин. А сколько его ушло в реку….