В 1912 г. выходит сборник стихов «Братские песни», составленный по утверждению поэта, из текстов, сочиненных еще в бытность его юным «царем Давидом». Появлению сборника способствует сближение Клюева* с «голгофскими христианами» (революционно настроенной частью духовенства, призывавшей к личной, подобно Христу, ответственности за зло мира, издававшей журналы «Новая жизнь», «Новое вино»), которыми делалась ставка на Клюева как на своего пророка.

В 1913 г. Клюев издает сборник стихотворений «Лесные были», сильно разнящийся с двумя первыми. В нем предстает «языческая», народная Русь, веселящаяся, разгульная, тоскующая, выражающая себя в естественной фольклорной песне («Полюбовная», «Кабацкая», «Острожная»). Учитывая этот отход Клюева от религиозной доминанты, В. Ходасевич иронизировал по поводу неоправдавшейся надежды «мистиков» из «Новой жизни» видеть Клюева выразителем «нового рели

13 Александр Блок в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1980. Т. 1. С. 338.

гиозного откровения» в то время как тот взял да и написал книгу «песен» «Лесные были», содержание которой — «эротика, довольно крепкая, выраженная в стихах звучных и ярких» 14.

К этому времени Клюев уже признан на отечественном Олимпе. Н. Гумилев в своих обзорах выходящих сборников стихов определяет основной пафос его поэзии как «пафос нашедшего», как «славянское ощущение светлого равенства всех людей и византийское сознание золотой иерархичности при мысли о Боге» и называет его стихи «безукоризненными» 15. Клюева с радостью принимают в свой «цех» акмеисты, которым импонирует в его стихах словесная весомость, многокрасочность и полнозвучность отображенного в них патриархального крестьянского мира, названного впоследствии О. Мандельштамом в «Письме о русской поэзии» (1922) «величавым Олонцем, где русский быт и русская мужицкая речь покоятся в эллинской важности и простоте» 16. «Вздох облегчения пронесся от его книг,— высказывался по поводу сближения Клюева с этой группой один из «синдиков» «Цеха поэтов» С. Городецкий.— Вяло отнесся к нему символизм. Радостно приветствовал его акмеизм» 17. Во время своих приездов в начале 1910-х гг. из Вытегры или Москвы (где тоже нередко бывал) в Петербург поэт посещает собрания акмеистов как на их квартирах, так и в литературном кафе «Бродячая собака». Его стихи печатаются в близком им альманахе «Аполлон» и в их собственном органе — ежемесячнике «Гиперборей».

С 1913 г. Клюев становится центром притяжения для новейшего поколения «поэтов из народа», составивших позже ядро новокрестьянской поэзии — С. Клычкова, А. Ширя-евца и особенно С. Есенина, сразу же на всю жизнь вошедшего в его судьбу и поэзию. Как вспоминал в мемуарном очерке

14 Ходасевич В. Русская поэзия // Альциона. М., 1914. Кн. 1. С. 211.

15 Гумилев Н. Письма о русской поэзии. М., 1990. С. 136, 137.

16 Мандельштам О. Слово о культуре. М., 1987. С. 175.

17 Городецкий С. Некоторые течения в современной русской поэзии // Аполлон. 1913. № 1. С. 47.

«О Сергее Есенине» (1926) С. Городецкий, Клюев при первой же встрече с ним в 1915 г. в Петрограде в полном смысле «впился в него». И далее автор продолжает: «Другого слова я не нахожу для начала их дружбы. История их отношений с того момента и до последнего посещения Есениным Клюева перед смертью — тема целой книги, которую еще рано писать. Чудесный поэт, хитрый умник, обаятельный своим коварным смирением, вплотную примыкавший к былинам и духовным стихам Севера, Клюев, конечно, овладел молодым Есениным, как овладевал каждым из нас в свое время. Он был лучшим выразителем той идеалистической системы деревенских образов, которую нес в себе Есенин и все мы. Но в то время как для нас эта система была литературным исканием, для него она была крепким мировоззрением, укладом жизни, формой отношения к миру. Будучи сильней всех нас, он крепче всех овладел Есениным» 18.

Восприняв Есенина как Богом данный ему подарок судьбы, как верного спутника в своем страдном, крестном пути поэта «святой», «избяной» Руси, Клюев, естественно, берет на себя ответственность за его судьбу. Его первые напечатанные о Есенине слова — это посвящение к опубликованному в альманахе «Скифы» (1917. Сб. 1) стихотворению «Оттого в глазах моих просинь...», при последующем переиздании («Пес-нослов, 1919. Кн. 2) снятое: «Прекраснейшему из сынов крещеного царства, крестьянину Рязанской губернии, поэту Сергею Есенину». Есенин выступал здесь и героем самого стихотворения, которое, будучи дополнено другими, составило цикл стихотворений «Поэту Сергею Есенину» (1916— 1918, опубликован в «Песнослове»). Из цикла также явствовало, что не только физическая красота отрока (Есенину тогда было 20 лет) окрылила Клюева. В Есенине он почувствовал творческий потенциал, который мог бы сделать его своего рода помазанником на поэтический престол России, неким царевичем русской поэзии: «Изба — питательница слов / Тебя взрастила не напрасно: / Для русских сел и городов / Ты станешь Радуницей красной». При этом себе Клюев

Городецкий С. Русские портреты. М., 1978. С. 24.

готов был определить роль только/предшественника, своего рода Иоанна Предтечи, тогдакак Есенин явно наделялся им миссией, подобной миссии Христа. Даже размолвка всереди-не 1917 г. и последующие нелицеприятные суждения поэтов друг о друге не разубеждают Клюева в признании Есенина великим поэтом и«своем призвании быть его предтечей. Так, в начале марта 19it8x. он в .письме из Вытегры в Петроград к издателю «Ежемесячного журнала» В. С. Миролюбову, предпринявшему, вероятно, .какие-то шаги к их примирению, делает следующее признание: «Благодарение Вам за добрые слова обо мне перед Сережей. Так сладостно, что мое тайное благословение, моя жажда ютдатъ, переселить свой дух в него, перелить в него все свои песни, вручить все свои ключи (так тяжки иногда они, и Единственный может взять их) находят отклик в других людях. Я очень болен, и если не погибну, то лишь по молитвам избяной Руси и, быть может, ради прекраснейшего из сынов крещеного царства»19. Огромный поэтический дар и несомненную наставническую роль Клюева в начальные годы их дружбы бесспорно признавал и Есенин.

В «Лесных былях», в следующем за ними сборнике «Мирские думы» (1916), а также в последующих книгах стихов Клюев первым из поэтов России одухотворил в совершенстве разработанный его предшественниками реалистический пейзажный образ необычайно ярким видением в нем Святой Руси, названной им самим Русью «бездонной», «рублсв* ской» и проч. В живописи подобное прозрение духовного, сокровенного облика России в ее природной ипостаси было сделано «певцом религиозного Севера» М. В. Нестеровым.

Природа в стихах Клюева обладает двойным бытием. Прежде всего это как бы вполне живое воздействие реально существующей на русском Севере «лесной родины» поэта. Проникая в нее через «врата» образа, мы словно бы и впрямь можем освежиться здесь «фиалковым холодком» короткой северной весны, почувствовать, как «тянет мятою от сена» на «затуманившихся покосах» и даже, как бы бродя по

19 Рукописный отдел ИРЛИ. Ф. 185. Оп. 1. № 1403.

осеннему лесу, «листопадом, смолой подышать...», словом, насытиться видением и запахом России — как в значительной степени уже потерянного «берестяного рая», из которого сквозь приотворенные «врата» поэтической реальности все еще ощутимы «Дух хвои, бересты...», «Воск с медынью яблоновою» («Вешние капели, солнопёк и хмара...», между 1914 и 1916; «Мы — ржаные, толоконные...», 1918).

Но вместе с тем только реалистическим изображением своего пейзажа Клюев не ограничивается, наделяя его через миросозерцание и духовное видение христианской, православной культуры еще и элементом мистической, церковной визи-онности. Природа в таком случае начинает приобретать некий трепет таинственного инобытия: «Набух, оттаял лед на речке, / Стал пегим, ржаво-золотым... / В кустах эатеплилися свечки I И засинел кадильный дым» («Набух, оттаял лед на речке...», 1912). Эстетическое восприятие родного края соединяется в пейзажной лирике Клюева с ощущением божественной благодати, поскольку за свое тысячелетнее существование православная вера и культура вполне уже стали природой русского человека и в глубине его сознания взаимопрониклись с исконно существующими в нем образными представлениями о природе естественной. «Глубоко религиозное чувство и не менее глубокое чувство природы» не случайно, по определению встречавшегося с Клюевым на переломе 1920—1930-х гг. итальянского слависта Этторе Ло Гатто20, являются основополагающими началами его личности.