– Епископ! – сеньор Ангильрам только всплескивал руками. – Да ты же сам едешь в войске тех, кто собирается убить и ограбить и епископа, и еще тысячи добрых христиан! Если тебе не дорога твоя жизнь, то хоть подумай о своей репутации! Тебя примут за изменника, за пособника норманнов! Подумай, какую тень ты бросаешь на своих родственников, на нас всех!

– Тебе и так придется нелегко, сын мой, – вздохнул Хериберт. – Ты ведь уже вступил в соглашение с норманнами, так и что изменит мое поведение? Но наши добрые отношения с ними уже спасли немало христиан от гибели, а их дома от разграбления, и я надеюсь, епископ примет это во внимание. Также я уповаю, что мое присутствие поможет этому делу и в дальнейшем. А в остальном положись на Бога.

– Мне только это и остается, – проворчал Ангильрам, в душе надеясь, что и епископ, и граф Амьенский, и сам король в обозримом будущем будут слишком заняты спасением собственной жизни, имущества и владений, чтобы спрашивать ответа с него.

До города Амьена, следуя по реке против течения, было около восьми «роздыхов»14, и войско подошло к нему уже под вечер того же дня. Из осторожности викинги не стали появляться в виду города на ночь глядя, а устроились на ночлег поодаль, с тем, чтобы достигнуть цели с первыми лучами солнца. На ночь выставили охрану, и все четыре вождя, разделив между собой ночь на четыре стражи, лично обходили дозорных, проверяя, не заснул ли кто или не отвлекся. Но все было в порядке: викинги хорошо понимали, что теперь им предстоит столкнуться не с монахами, не с крестьянами и даже не с дружиной одного виконта. Как рассказа Оттар, уже бывавший во Франкии и знавший здешние порядки, в столице графства имелся особый постоянный отряд, а к тому же граф имел право собрать ополчение из всех живших в его владениях виконтов с их дружинами. Хотя бы несколько дней на сбор этого войска у него было, и он, уж наверное, не сидел сложа руки.

– Те города, где есть епископы, особенно упорно обороняются, – делился Оттар. Рери уже заметил, что к этим людям, епископам, у рыжего норвежца было особое отношение. Наверное, этим он и заслужил свое прозвище, а не только тем, что носил на пальце епископский перстень с аметистом. – Ведь где епископ, там большое святилище – собор, а где собор, там такие сокровища! И тебе золотые чаши, и светильники, и шелковые одежды, и кресты, и монеты – монет, ну просто как рыбьей чуши на песке, когда сразу все рыбаки с уловом вернутся и женщины выходят чистить…

При этом он подавил вздох, и Рери отметил про себя, что прославленный морской конунг, как видно, в глубине души скучает по дому и простой обыденной жизни в своей прибрежной усадьбе с заурядным названием Дальний Двор. В чем, конечно, никогда не признается.

– Разумеется, епископы, как первые среди пастырей Божьих, оказывают упорное сопротивление северным людям, – подтвердил Хериберт, сидевший с ними у костра. Втроем они производили занятное впечатление – юный и стройный Рери, грузный рыжий Оттар с выпирающим из-под ремня животом и худощавый монах в темном одеянии. Сейчас последний был спокоен, дергал головой и подмигивал глазом очень редко и выглядел почти как обычный человек. – Ведь язычники, наущаемые дьяволом, своей первой целью избирают церкви и святые монастыри, опоры и оплоты нашей веры. А долг епископа – всемерно защищать добрых христиан и достояние святой церкви, особенно против язычников.

– Это кто такие?

– Да это вы, северные люди, не чтящие истинного Бога и поклоняющиеся идолами, в устах которых нет дыхания, а во взоре света, – грустно пояснил Хериберт. – Вот епископы и бьются, как подобает верным сынам святой церкви, даже и с оружием в руках. А случается, и гибнут на поле брани, как Гуго, аббат Сен-Кантена.

– А что же ты не сражался, когда мы пришли? – поддел его Рери. – Ты, по-моему, очень верный сын вашего бога.

– Не Бога, ибо Сын Божий – Иисус Христос, от Отца рожденный, несотворенный, единосущный Отцу. Я лишь недостойный сын церкви. И я сражался бы, если бы Господь вложил в руки мои сильное оружие. Но вокруг меня больше не было людей, способных сражаться, и в распоряжении моем было лишь Божье слово…

– Да, это не сильно помогает, – хмыкнул Оттар. – Ты еще хоть по-нашему говоришь, я тебя понимаю… хоть и не всегда. А те, другие, как начнут! Номини, домини… теус, деус…

– К сожалению, в нашей обители нет чудотворных мощей или иных реликвий, способных противостоять врагам, – вздохнул бенедиктинец. – Но иной раз и само слово Божие способно побеждать острые мечи. Ирландские братья рассказывали, что еще сам святой Колумбан триста лет назад изготовил Псалтирь, коя носит название «Катах», что по-ирландски означает «воин». Сам святой Колумбан переписал ее, работая по ночам и пользуясь чудесным светом, который исходил от его благочестивых рук. Если же нести эту Псалтирь перед войском, идущим в битву, то оно одержит победу, какой бы сильный враг ни противостоял ему. И в течение столетий она служила мечом и щитом христианским воинам.

– Это вроде «Ворона»15, что был у Рагнара Кожаные Штаны, – заметил Оттар.

– А где этот «воин»? – спросил Рери.

– В Ирландии.

– Жаль. Хорошо бы раздобыть такую.

– В недостойных руках язычников священная книга не станет творить чудеса, – Хериберт покачал головой. – Но если ты, Хрёрек, познаешь саму веру в Христа, если примешь в сердце Его образ, то, возможно, Он подарит и тебе чудо – даст удачу, силу, процветание…

– Удачу! – повторил Рери, вспомнив о Золотом Драконе. – Где-то здесь, во Франкии, ползает моя удача. И когда я ее найду, никаких ирландских «воинов» мне будет не надо!

Однако, рассчитывать на внезапность своего нападения викингам не приходилось. Если считать с появления в Сен-Валери войска норвежцев, прошло уже дней пять или шесть, и за это время беженцы успели оповестить о новом набеге почти все графство. Разумеется, граф Амьенский тоже знал, что гнев Божий, в последние несколько десятилетий все чаще принимающий облик свирепых норманнов на многочисленных кораблях, снова обрушился на доверенный его попечению край. Люди графа следили за действиями и перемещениями норманнов, со всей возможной быстротой пересылая вести с помощью конных гонцов. В Амьене было известно и о том, что вслед за первым норманнским войском в ближайшие же дни подошло второе, и эта весть повергла жителей графства в отчаяние. Но уже следующий день их порадовал новостью, что два войска столкнулись между собой. Амьенцы горячо молили Бога и служили мессы, надеясь, что норманны перебьют друг друга – для франков давно уже не было новостью то, что северные пришельцы чаще враждуют между собой, чем выступают заодно. Но увы – остатки разгромленного войска влились в ряды победителей, и уже через пару дней норманны снова двинулись вперед.

Гербальд, граф Амьенский, был назначен королем Карлом на свою должность шесть лет назад, но до сих пор ему не приходилось всерьез сталкиваться с норманнами. За эти годы различные их отряды несколько раз грабили побережье, но вглубь по Сомме не продвигались – возможно, их отпугивали сложности прилива в бухте, откуда вода отступает на девять с лишним миль. А они ведь не любят удаляться от воды, способной поднять их корабли. Но вот час испытания настал.

– Именно сейчас, когда у короля столько внутренних врагов, когда норманны разоряют земли по Луаре и уже третий год живут на Осселе, будто у себя дома! – Граф расхаживал по передней половине своей городской резиденции.

При первых слухах о появлении норманнов он предпочел перебраться сюда из господского двора, стоявшего в миле от города, чтобы не оказаться отрезанным от ополчения.

Это был уже зрелый, но еще крепкий человек, лет тридцати пяти, невысокого роста, светловолосый, с резкими чертами лица, которым рыжевато-золотистые усы придавали еще более решительный вид. Происходил он из знатной франкской семьи, которая явилась в этот край еще лет четыреста назад и обосновалась на отвоеванной у хозяев вилле, принадлежавшей прежде родовитой галло-римской семье. Граф Гербальд имел достаточно боевого опыта, чтобы понимать, как мало у него надежды отбиться от войска норманнов в тысячу и более человек, но и бездействовать было почти подобно гибели.