К вечеру следующего дня поезд остановился на станции Ростов-Дон, и было объявлено по радио, что он простоит двадцать восемь минут. В Минводах в купе к Адаму подсела пожилая женщина, едущая в Москву нянчить внуков. Так что Адам надел поверх тренировочного костюма брюки, пиджак, обул туфли и смело вышел на перрон подышать почти родным донским воздухом. Воздух был здесь, как везде, пристанционный, чуть-чуть морозный, напоминающий о том, что на дворе хотя и бесснежная, но все-таки зима.

Да, много веселого и радостного было у него здесь, в Ростове, одних невест пять, а то и семь, как считать. Но в те времена он панически боялся жениться, боялся возможных детей, а «это, оказывается, как хорошо!» – подумал он о Ксении и о своих детях, вообразив хитрую мордашку Глафиры Адамовны. В Ростове девушки красивые на загляденье – это никто не может взять под сомненье. Не грешит тот, кого не соблазняют, а он грешил в студенчестве много и с наслаждением, притом грешил не просто так, а каждый раз горячо влюблялся. «Блажен, кто смолоду был молод» – это прямо про него сказал классик. Да, он был молод, горяч, умен и глуп одновременно. Но тяжких грехов на нем не было – это факт. За всю его сорокапятилетнюю жизнь не было ни одного: не предавал, не убивал, не насиловал… «не расстреливал несчастных по темницам».

На другой день после отъезда Адама в Москву к вечеру в квартире Александры Первой раздался мощный, прерывистый зуммер междугородней. Как водится, трубку первой цапнула Екатерина.

– Ма, Мачачкала!

– Не Мачачкала, а Махачкала, – поправила дочь Александра, выходя из ванной комнаты и вытирая полотенцем мокрые руки.

– Какая-то тетя Ксеня, на, – сунула матери трубку Екатерина.

– Ксения, здравствуй, что случилось? – тревожно спросила Александра.

– Ничего, все нормально. Это я звоню сказать, что Адам поехал в Москву, завтра будет. Он на курсы в институт усовершенствования врачей, может, ты знаешь, а он ведь в Москве ничего не знает, я в этом смысле и звоню.

– Ксения, что ты мелешь? Как я могу не знать, где институт усовершенствования? Какой вагон, какой поезд?

– Встречать его необязательно, я в смысле вообще. Привет Анне Карповне!

– И я в смысле вообще. Как твои детки?

– Растут. Адька и Сашка уже большие, Глафира тоже в школу ходит. Вот приедем когда-нибудь в Москву и познакомим их с Катей.

– Обязательно. Ксе… – и тут связь прервалась, и следом телефонистка сказала: «Разговор окончен».

– А кто такая эта Ксения? – спросила Екатерина.

– Очень хорошая тетя.

– А кто такой этот Адам?

– Ее муж – очень хороший дядя.

– Если они такие хорошие, чего у тебя все лицо красное стало?

– Лицо? Н-не знаю.

– А я сначала подумала, мой папа звонит.

– Папа еще не доехал до Севастополя, он сейчас в поезде.

– Катерина, иди свои мультики смотреть, – вошла в коридор из столовой Анна Карповна.

– Мультиков еще нет.

– Иди, иди, – подтолкнула дочь в худые лопатки Александра, – нам с бабушкой поговорить надо.

Екатерина, тяжело вздохнув, отправилась смотреть телевизор в гостиную, а Анна Карповна и Александра остались наедине.

– Я все слышала, – сказала Анна Карповна, – хотя глуховатенькая стала, но слышала.

– Ксеня привет тебе передавала.

– Спасибо. Молодец – у нее трое детей.

– Как бы да.

– Что значит как бы?

– Ну, в смысле, пока трое. Она ведь еще молодая.

– Да. Она совсем молодая. Ей можно рожать и рожать.

– Тем более с таким мужем.

– У тебя тоже муж – слава богу!

– Теоретически, это правда.

– Александра, – тихо, с нажимом сказала мать.

В молчании прошла минута, другая…

– Что, ма? – наконец, откликнулась дочь, – я тридцать девятый год Александра.

– Я в курсе, – насмешливо проговорила Анна Карповна. – Держи себя в руках. Ксения, конечно, большого ума женщина, она не оставляет тебе никакого шанса и правильно делает. У нее трое детей.

– Да, Ксения умница, тут не поспоришь, но не сказала, во сколько приходит поезд и какой вагон. Придется звонить в справочную.

Так называемый «мягкий» вагон скорого поезда «Москва – Севастополь», в котором ехал Иван Иванович, плавно покачивался на стыках. Вагон был комфортабельным по всем временам. В купе, помимо двух спальных мест (одно над другим), стояло мягкое велюровое кресло, удобный столик перед окном и еще была забранная в верхней половине толстым узорчатым матовым стеклом дверь в соседний отсек, где помещались туалет и душ.

Сопровождал Ивана Ивановича его новый адъютант – лейтенант Полустанкин – невысокого роста плотный блондин с яркими зелеными глазами и мальчишескими канапушками на небольшом курносом носу. Поезд шел беспросветно серой от мелкого дождика пустынной степью. До Севастополя было еще далеко, а на душе у Ивана Ивановича так беспричинно муторно, что он дал адъютанту денег и сказал:

– Вагон-ресторан рядом. Сообрази, чтоб принесли грамм триста белой, воду, второе из мяса, салатики. Сориентируешься на месте. А может, пятьсот?

– Я совсем не пью, товарищ генерал, – шмыгнув носом, стеснительно сказал адъютант. Интересно заметить, что при небольшом росте голос у него был по-настоящему басовитый, гораздо более генеральский, чем у его генерала.

– Ладно, тогда триста.

– Есть! – козырнул адъютант и вышел из купе.

Адъютант еще не снял форму, а генерал давно переоделся. На Иване Ивановиче был точно такой же, как на ехавшем в другом скором поезде, но не из Москвы, а в Москву Адаме Сигизмундовиче, хлопчатобумажный тренировочный костюм, а на ногах тапочки. Вот тапочки были у них разные: у Адама серые на толстой войлочной подошве, купленные Ксенией с рук на базаре, а у Ивана коричневые, выложенные мягкой стелькой, да еще на кожаной подошве и с кожаным кантом поверху. Согласно «Положению о вещевом довольствии», генералам полагались по чину «тапочки прикроватные», они-то и были как раз на Иване Ивановиче. А темно-синий тренировочный костюм купила ему Александра в ГУМе.

– Почему одна порция горячего? Почему все по одному? – удивился Иван Иванович, когда следом за официанткой с подносом в дверях купе показался адъютант.

– Как заказывали, товарищ генерал, – с неподдельным интересом глядя на моложавого, подтянутого и симпатичного военачальника сказала молоденькая, хорошенькая официантка с высоким бюстом и очень тонкой талией, ловко ставя на столик принесенное и не забывая при этом подчеркнуто изящно перегибаться в талии.

– Пожалуйста, повторите все порции, – отвечая официантке благожелательной, ободряющей улыбкой, сказал Иван Иванович. – Я вас очень прошу, – добавил он так мягко и посмотрел на нее так лукаво, что девушка покраснела.

– Быстро сделаем! Очень быстренько. И водки вдвойне?

– Водку пока не надо повторять, там видно будет.

Грациозно поведя бедрами, хорошенькая кареглазая официантка пошла исполнять заказ. Понимая, что мужчины посмотрят ей вслед, она прямо-таки вытянулась в струнку. Это было очень красиво.

– Так, Василий, мы с тобой в первый раз в дороге. На будущее учти: когда что-то заказываешь, то на двоих или себе по вкусу. Понял?

– Понял, товарищ генерал, но я в том смысле…

– Я догадываюсь, в каком смысле. Адъютантом не был, но лейтенантом был. Как говорила няня Пушкина Арина Родионовна: «Красив не был, а молод был».

В точности повторив заказ, официантка принесла еще и вторую рюмку. Пожелала приятного аппетита и исчезла, преисполненная надежд на лучшее.

– Даже рассчитаться забыла, – добродушно заметил Иван Иванович.

– Смутили вы ее, – уважительно и с едва уловимой завистью сказал лейтенант и положил на столик сдачу. – За первый принос я заплатил, а за посудой придет – за второй рассчитаемся.

– Ладно, наливай. Как говорит моя жена, «виночерпием должен быть младший». И себе хоть чуть-чуть.

– Я не пью, товарищ генерал.

– Я тоже раньше не пил, а потом помаленьку начал. Иногда помогает.